– Что угодно господам?

– Говорят, здесь можно встретить капитана Джефриса по прозвищу Пес…

– Капитана Джефриса? Да, он наш завсегдатай. Однако, добрые господа, боюсь, сегодня он появится здесь только к вечеру. Моряки увели его лишь недавно – он отяжелел от вина и должен проспаться.

На лице Майсгрейва отразилось разочарование, и хозяин, заметив это, угодливо предложил:

– Вы можете подождать его здесь. У меня есть комната для отдыха, в котором, судя по вашей запыленной одежде, вы изрядно нуждаетесь. К тому же за добрый английский пенни вам подадут тут густую рыбную похлебку и пенистый эль.

Майсгрейв не возражал. Они расположились за одним из столов подальше от чадящего очага. Рыцарь стянул вязаный капюшон, плотно облегавший голову, встряхнул кудрями, и Анна увидела, как растрепанная молодая служанка улыбнулась ему, а когда неспешно удалялась, покачивая бедрами, послала рыцарю призывный взгляд. Анну рассердила такая фамильярность, но, заметив, что Филип наблюдает за ней, предпочла промолчать. Поданная похлебка действительно оказалась превосходной, девушка принялась за нее, но вскоре замерла, прислушиваясь к разговору за соседним столом.

– В Лондоне всегда поддерживали Йорков, однако ныне тут стало совсем худо, – толковал высокий мужчина с рябоватым лицом. – Народ стал недоверчив, один готов вцепиться в другого. Королевские поборы давят все тяжелее, да еще неурожай и голодная зима сделали свое дело. Цены взлетели, подвоз стал плохим. Да и монеты… Разве это добрые деньги, когда в серебро добавляют столько меди?

Его сосед с перебитым носом согласно закивал. Сказал, отставив свою кружку:

– А ведь еще недавно, когда всем заправлял славный граф Уорвик, мы ухитрялись жить по-божески. Сам я каменщик и за день получал в те времена до десяти пенсов. Тогда никто не кричал о войне, горожане строились, и работы хватало. Однажды, когда мы работали в Вестминстере, великий Делатель Королей даже похвалил меня за усердие и сунул несколько тяжелых ноблей. Увы, кто бы мог подумать, что Ричард Невиль станет первым врагом Эдуарда Йорка! Ставлю голову против простого пенни, что, когда он ступит на мостовую Лондона, его примут словно нового мессию, ибо никогда здесь не жили так хорошо, как при нем.

– Клянусь Бахусом, ты прав, друг Перкен! – заметил молодой клерк с прилизанными волосами, спускавшимися до бровей. – Я помню те пиры, которые он закатывал в своем особняке Уорвик-Корт! Столы ломились от яств, добрый граф не жадничал, и после пиров немало горожан могли прикормиться там, взяв с собой столько мяса, сколько могли унести на длинном кинжале.

Трактирщик, топтавшийся все это время возле их стола, опустился на скамью и со вздохом добавил:

– И я благословлял графа Уорвика, ибо его щедрость не знала границ. Когда он жил в Лондоне, ежедневно к его столу закалывали семь быков, и все таверны были полны мяса. Граф был великодушен и прост. Он любил прогуляться по Лондону пешком, и горожане приветствовали его почтительнее, нежели скромного Генриха Ланкастера или красавчика Эдуарда Йорка.

Сидевший тут же низкорослый лодочник с круглым безбровым лицом поведал, как однажды он перевозил графа через Темзу и тот беспрестанно торопил его.

– Мой ялик был старым и двигался медленно. Однако, желая угодить Уорвику, я греб изо всех сил. И надо же было такому случиться, что когда я причаливал, то случайно ударил веслом о камни пристани и сломал его. Но граф, выходя из лодки, сказал мне: «Ты постарался ради меня, дружок. А что весло сломалось – не беда. Возьми, купи себе новое». И бросил мне кошель, полный новеньких серебряных шиллингов. С той поры я зажил припеваючи. Какое там весло!.. Я смог починить свой дом, купить жене и детям обновки. И на новую лодку мне хватило, я назвал ее «Ласточка Уорвика». Быстроходнее вы не найдете на всей Темзе.

У каждого было что вспомнить. Говорили о том, как граф любил зайти выпить кружку эля в простецкий кабачок, как он посещал народные гулянья и дрался на кулаках с лучшими бойцами, как однажды, когда на лондонской верфи при нем убило бревном рабочего, он позаботился о матери и сестре погибшего. В этих речах звучали любовь и преданность.

Анна Невиль жадно вслушивалась. И хотя говорившие были всего лишь простыми горожанами, она невольно проникалась гордостью за отца, ибо все эти люди и были самой Англией – землей, которая с нетерпением ждала своего любимца.

Тем временем Филип поднялся и негромко сказал:

– Пойду взгляну, какой здесь уход за лошадьми.

Он направился к выходу. Но едва он коснулся дверного кольца, как дверь распахнулась и в проеме показались несколько богато одетых господ. Шедший впереди рыцарь показался Анне знакомым. Надменное белое лицо, длинные неопрятные волосы, хмурый взгляд. И тут она вспомнила: она держала этого разбойника под прицелом, пока Филип разбрасывал серебро, отвлекая его наемников. Это был Лайонель Уэстфол, рыцарь и Белой, и Алой Розы, разбойник с дороги Шервудского леса, которого ныне какие-то дела занесли в Лондон.

Филип, похоже, тоже узнал его. Нахлобучив на глаза каску, он хотел было проскочить незаметно, однако Лайонель, уже почти пройдя мимо, вдруг неожиданно быстро оглянулся.

– Ба! Да я помню этого парня. Скорее сюда! Хватайте его! Это…

Он не успел закончить, так как Филип с размаху нанес ему удар кулаком в челюсть. Лайонель рухнул, продолжая вопить:

– Держите его! Это преступник! Ведь это же Майс…

Быстрее молнии Филип выхватил из-за пояса кинжал и, прежде чем кто-либо успел опомниться, всадил его в горло негодяя. Уэстфол засучил ногами и затих.

Явившиеся с рыцарем тотчас схватились за мечи.

– Смерть убийце благородного Лайонеля Уэстфола! Держите его! – вскричали они, ибо Майсгрейв, переступив через поверженное тело, выбежал из таверны.

Спутники Лайонеля бросились вслед. Гарри, перескочив через стол и высвободив из-под рясы меч, метнулся за ними, следом поспешил Фрэнк. Последней выбежала Анна.

На улице уже звенели, сшибаясь, мечи. Оказалось, что знатные господа, решившие посетить таверну на Лондонском мосту, прибыли в сопровождении вооруженного эскорта, и теперь Майсгрейв и братья Баттсы сражались окруженные со всех сторон закованными в латы ратниками. Раздавались громкие крики:

– Хватайте убийцу рыцаря Лайонеля!

В какой-то момент Анне показалось, что все пропало. Но уже в следующий миг в ее голове родился дерзкий план. Быстро вернувшись в таверну, она крикнула:

– Эй, все, кто так похвалялся своей преданностью Уорвику! Там, на улице, убивают верных слуг графа, и я, его дочь Анна, взываю к вам и молю о помощи! Помогите, и мой отец щедро вознаградит каждого из вас, едва только вступит в Лондон!

Ее голос звенел. В таверне, где только что стоял неимоверный гам, воцарилась тишина. Завсегдатаи сидели, выпучив глаза и разинув рты. Никто не двинулся с места.

– Ну же! – Анна топнула ногой. – На мосту убивают людей Уорвика! Я, Анна Невиль, говорю вам, что, если вы не поможете им, их убьют, меня же выдадут Глостеру. И тогда Йорки, сделав меня заложницей, станут диктовать свои условия Делателю Королей.

Сидевший ближе всех к Анне каменщик с перебитым носом судорожно сглотнул и томительно медленно проговорил:

– А ведь лопни моя селезенка, если этот мальчик не Анна Невиль. Она похожа на Уорвика, и у нее такие же, как у всех Невилей, зеленые кошачьи глаза. – Внезапно вскочив, он крикнул: – А ну, за мной все, кто из вас добрый христианин и не болтает попусту языком!

Тотчас добрая половина посетителей харчевни с шумом выскочила из-за столов и заспешила на улицу. Анна, до последней секунды сомневавшаяся в успехе, выбежала за ними.

Лондонский люд всегда охоч до любых стычек – на ножах ли, на палках или кулаках. Поэтому завсегдатаи таверны, кто с оружием, а кто с тем, что подвернулось под руку, решительно потеснили нападающих.

Оказавшись в стороне от сражающихся, Филип Майсгрейв бессильно прислонился к стене. Его лицо было залито кровью. Кровь пятнами проступила и на груди.