Когда крытые соломой домики Чарринг-Кросс остались позади, путники двинулись по Стрэнду, одной из красивейших улиц Лондона, по одну сторону которой теснились дома с покатыми кровлями, а по другую возвышались великолепные особняки знати, окруженные спускавшимися к самой реке зелеными садами и имевшие свои собственные причалы. Впереди показались темные кровли Темпл-Бар – раньше это было жилище рыцарей-тамплиеров, а с начала прошлого века здесь располагалось судебное подворье, где учились дети знати, представлявшее собой как бы третий английский университет, после Оксфорда и Кембриджа. За Темплом и воротами Ледгейт начинался уже сам город.

Несмотря на ранний час, жизнь тут била ключом. Обитатели чердаков с первыми лучами солнца распахивали свои кривые оконца. В прозрачном утреннем воздухе звенели голоса зазывал, приглашавших горожан посетить бани. На перекрестки выползали нищие, хромые, безрукие, брели слепцы с поводырями. Ремесленники отпирали двери мастерских, слышался перестук молотов в кузнях, где в горнах уже багровели угли.

Путники ехали, глазея по сторонам. Анна кое-что помнила о Лондоне со времен своего детства, Майсгрейву же и братьям Баттсам, жителям угрюмого малолюдного Севера, столица казалась огромной, шумной и великолепной даже в сравнении с Йорком и Линкольном.

Война Роз, принесшая Англии столько бед, не затронула Лондон, богатство которого все возрастало. Это был красивый город, привольно раскинувшийся вдоль полноводной Темзы, город со множеством высоких домов, увенчанных островерхими кровлями, с выступающими один над другим этажами, со свинцовыми переплетами окон, с навесными террасами и водосточными желобами, украшенными замысловатыми звериными мордами. В городе располагались живописные парки и сады, доступ к Темзе оставался свободным.

Но главной приметой столицы было множество церквей: Сент-Мэри-ле-Боу, Сент-Брайдз, церковь Святого Варфоломея, Саутворкский собор, церковь Клемента Датского – все эти прекрасные храмы были украшены легкими шпилями колоколен, белокаменными узорами и замысловатыми розетками; золоченый же шпиль огромного готического собора Святого Павла считался высочайшим в мире. Главные улицы были вымощены галькой из Темзы, а по вечерам освещались фонарями – Лондон был первой из европейских столиц, позволивших себе подобную роскошь.

Англичане тех дней разительно отличались от степенных и рассудительных нынешних обитателей туманного Альбиона. В старой веселой Англии душа человека была распахнута, подобно душе ребенка. Никто не скрывал своих страстей, люди громко говорили и громко смеялись, крепко обнимались при встрече и немедленно хватались за меч в ответ на оскорбление. Город шумел так, что, обращаясь к собеседнику, приходилось напрягать голос. Крики глашатаев, продавцов всяческой снеди, ржание лошадей, грохот тяжелых телег, рев ослов, лай собак… Улицы были загромождены тележками зеленщиков, разносчики с корзинами на головах расталкивали прохожих, не обращая внимания на летящую им вслед брань, нарядные горожанки глазели на разложенный на лотках товар; тут же бродячие актеры устраивали представления.

У стен домов прогуливались размалеванные уличные девки, уже с утра вышедшие на промысел; калеки и нищие, клянча милостыню, бросались прямо под копыта лошадей; с заунывным пением двигались церковные процессии, и над всей этой толчеей на площадях раскачивались вытянутые трупы висельников – мужчин, женщин, порой даже детей. Но Анне и ее спутникам были привычны подобные зрелища. Гораздо больше внимания они обращали на лавки, пестрящие товарами, свезенными сюда со всех концов света: здесь были и заморские вина, и дорогое оружие, тончайшие шелка, парча, золотые галуны. Прилавки ювелиров мерцали блеском золота и драгоценных камней, вокруг лавок с пряностями витал волшебный аромат экзотических стран, а когда они проезжали шорные ряды и склады конской сбруи, в нос ударял резкий запах сыромятной кожи.

Неожиданно дома расступились и открылась ширь темноводной Темзы, через которую тянулся знаменитый Лондонский мост – чудо, поражавшее приезжих. Мост этот был настоящей улицей на воде, основание его подпирали двенадцать арок, под которыми скользили лодки. Дома стояли в два ряда, нависая над рекой, а между ними располагалась оживленная проезжая часть.

– Пуп Вельзевула! – невольно вскричал Гарри, забыв на миг о своей роли священника. – Вот это диво! И как все это не свалится в реку? Пусть я буду брюхат, как Папа, если мне в Нейуорте поверят, что я видел все это собственными глазами!

Фрэнк толкнул брата локтем, призывая утихомириться. Анна оглянулась на Филипа, но тот не отрываясь смотрел на страшное украшение Лондонского моста – две насаженные на пики окровавленные человеческие головы с оскаленными зубами и пустыми глазницами. Поймав взгляд девушки, Филип кивнул в их сторону:

– Это головы изменников. Не поручусь, что вскоре и моя голова не окажется по соседству.

Анна побледнела и, когда неподалеку раздались звуки фанфар и появились всадники в ливреях дома Глостера, едва сдержала желание пришпорить лошадь.

Тем временем несколько герольдов, протрубив, остановились на людном перекрестке. Вокруг них сразу собралась толпа. Когда гомон стих, один из герольдов развернул свиток и зачитал указ герцога Глостера, в котором объявлялась награда тому, кто поможет властям схватить опасного государственного преступника Филипа Майсгрейва, дерзко похитившего из-под опеки короля Эдуарда несовершеннолетнюю дочь графа Уорвика Анну Невиль, или укажет, где этот злодей скрывается. О миссии Майсгрейва, о письме к Ричарду Невилю не было произнесено ни слова, зато приводилось описание внешности Анны, самого рыцаря и их спутников. Девушка невольно съежилась и поглубже надвинула на глаза шляпу, когда герольд зачитывал эти строки. Филип же сидел в седле как ни в чем не бывало, с бесстрастным лицом взирая на глашатаев.

Неожиданно Анне стало весело, а сама ситуация показалась даже забавной. Их ловят во всех портах Англии, по всем графствам, а они находятся прямо перед герольдами и выслушивают приказ о своей поимке. И вся эта толпа, и напыщенные герольды могут видеть их, но им и в голову не приходит, кто они на самом деле. В конце концов она даже улыбнулась прямо в лицо сворачивавшему свой пергамент герольду.

Толпа начала расходиться. Слышны были голоса горожан:

– Уже который день они трубят об этом Майсгрейве на всех перекрестках, а награда за его голову все растет. Сорок фунтов чистого английского золота! Целое состояние!

– Да уж, куманек! И было ведь уже, что указывали на каких-то похожих путников, но всякий раз оказывалось, что не те.

– Я бы и сам указал, кабы встретил.

– Ужели бы ты, кум Джонатан, решился предать дочку славного Уорвика? Нет, я бы не взял такого греха на душу.

– Греха? Сказал тоже! Доброе дело для девицы, которая, видать, совсем ошалела, коли разъезжает в одежде стрелка, что вовсе не подобает знатной леди, да и грешно.

Анна невольно закусила губу и отвернулась. Но по другую сторону две почтенные горожанки в высоких рогатых чепцах судачили о том же:

– Этому рыцарю с графской дочкой словно и некуда больше податься, кроме как в Лондон. Что ж он, последний дурень, чтобы решиться на такое?

Гарри Баттс весело покосился на Майсгрейва:

– Простите, сэр, но, ей-богу, эти дамы высказываются о вас отнюдь не лестно.

– Ты бы поменьше развешивал уши, а поискал на мосту таверну «Золотая чаша».

Фрэнк слегка тронул Майсгрейва за локоть:

– По-моему, это она, сэр.

И он указал на висевшую над входом в большой деревянный дом вывеску в виде чаши, покрытой церковной позолотой.

Путники спешились. Оборванный мальчик-слуга принял лошадей и отвел их в конюшню, а сами путники, пригнувшись, вошли в полутемное обширное помещение, сотрясавшееся от буйных возгласов и смеха.

В воздухе витал запах стряпни, пол был обильно усыпан опилками. Вдоль грубо выбеленных стен чадили светильники, отбрасывая красноватые отблески на лица пировавших за длинными столами. Здесь были корабельщики и торговцы, наемники в кольчугах и портовые грузчики, подмастерья в кожаных передниках и нищенствующие монахи. Прислуживающие им две служанки в мятых юбках порой плюхались к кому-нибудь на колени, любезничая. Под почерневшим от копоти потолком на блоках висели кольца колбас и связки лука. Хозяин, краснолицый круглый человечек, поспешил навстречу гостям.