Майсгрейв медленно выпил бокал розового вина, смакуя его восхитительный вкус. Едва он поставил бокал на стол, как его вновь наполнили до краев.

Филип покосился на Джона Невиля. Тот хоть и ел наравне с гостями, но пил умеренно, лишь порой пригубляя вино, в остальное же время с самым благодушным видом любовался его цветом на фоне пылающего в камине огня.

Между тем все насытились и охмелели. Тут же были поданы тазы для омовения пальцев. Почести, которые оказываются лордам, были отданы и простым латникам, что позабавило последних. Они стали перешучиваться, не стесняясь присутствия высокородного маркиза. Гарри даже осмелился спросить у Монтегю, не ведомо ли его светлости, где находится их славный приятель Алан Деббич, которого им очень недостает. Монтегю заверил гостей, что вскоре они смогут встретиться с ним. И при этом усмехнулся.

Филип оставался молчалив. Ему не нравилось все, чему он не мог найти объяснения, а вопросов накопилось уже предостаточно.

В это время в дальнем конце зала, на некотором возвышении, отворилась узкая дверь и в ее проеме возникла дама в белом одеянии. Света там было недостаточно, и поначалу никто толком не разглядел незнакомку, но, поняв, что перед ними знатная особа, все поднялись.

Медленными скользящими шагами дама преодолела высокие ступени. Шлейф ее платья поддерживали двое пажей, легкая вуаль слегка колыхалась, ниспадая почти до пола с верхушки богатого эннена55. И чем ближе подходило это белоснежное видение, тем сильнее менялись в лице Майсгрейв и его люди. Простое любопытство сменилось легким недоумением, затем растерянностью и, наконец, испугом и потрясением.

Дама подошла ближе. Ее одеяние из белого шелка при каждом движении посвистывало тугими складками. Низ платья и лежащий на плечах воротник из серебряной парчи сверкали узорами из драгоценных камней. Когда она изящно присела в низком реверансе, повеяло нежным ароматом мускуса. Она по-прежнему держалась отрешенно, даже не поднимала глаз. Маркиз Монтегю шагнул вперед и, взяв даму за кончики пальцев, возвестил:

– Сэр благородный рыцарь и вы, господа, позвольте представить вам мою племянницу, леди Анну Невиль, графиню Уорвик.

Дама подняла лицо – и засияли лучистые изумрудные глаза красивого миндалевидного разреза. Она по очереди взглянула на каждого из присутствующих и закусила губу. Казалось, ей стоило немалых усилий не расхохотаться.

И впрямь, вид воинов был забавен. Они переглянулись между собой и во все глаза уставились на стоявшую перед ними красавицу. Одна и та же мысль вертелась у всех в голове, но никто не решался высказать ее вслух. Алан?

Но не мог же он и в самом деле оказаться этой благородной леди?! Мальчишка с арбалетом, с исцарапанными щеками, шатающийся в седле от усталости, отчаянно рвущийся навстречу опасности, – и эта величественная роскошная дама, от которой так хорошо пахнет, у которой такие изысканные манеры…

В этот миг дама произнесла:

– Рада вновь встретиться с вами, господа, в стенах моего родового поместья. Надеюсь, вас приняли достойно и вы простили мне мое дерзкое бегство там, у леса?

Что она говорит? Не может быть!.. Но голос – такой знакомый, низкий, с мальчишеской хрипотцой!..

Анна больше не могла сдерживаться. Ее словно прорвало. Откинув голову, она звонко рассмеялась. Сомнений больше не было. Так мог смеяться один лишь Алан Деббич!

Оливер залопотал было что-то невнятное и без сил стал оседать. Если бы Фрэнк Баттс не подставил ему плечо, тот и впрямь рухнул бы на пол. Гарри потрогал багровый рубец на щеке, оставшийся от удара хлыстом Алана.

– Ради Бога, не шутите так, миледи! Этого не может быть.

– Может, мой славный Гарри! Это я собственноручно оставила след на твоей щеке. Но ведь ты рискнул преградить дорогу графине Уорвик в ее собственных владениях!

Тут Гарри расплылся в ухмылке:

– Что ж, тогда поделом мне. Зато я горд, что все эти дни имел честь ухаживать за вашей лошадью, миледи.

Шепелявый Джек стоял выпучив глаза. В его голове неотвязно вертелось, как сегодня он вскинул арбалет, целясь в покидавшего их Алана.

– О, простите меня, ради Бога, ваша милость! Умоляю, простите!

– За что ты просишь прощения, Джек? Или ты вспомнил, как едва не подрался со мной на линкольнском заезжем дворе?

В голосе Анны слышалось лукавство. Она не знала о пущенной сегодня в ее сторону стреле. Но ее слова вызвали в памяти воинов целый рой воспоминаний, от которых щеки этих грубых рубак запылали, как у молоденьких девушек. Кто припомнил сальные шуточки, которые частенько сыпались в ее присутствии, кто иное – когда они, не стесняясь, на виду друг у друга справляли нужду, рыгали или издавали неприличные звуки. Оливер глядел на эту прекрасную леди сияющими глазами, и в памяти его вставал тот час, когда душа его разрывалась от горя и он рыдал у нее на плече, а она утешала его, гладя по волосам и вытирая ему слезы.

Анна повернулась к Майсгрейву:

– А что скажете вы, сэр Филип? Ведь все эти дни вы были очень строги ко мне и взыскательны.

Рыцарь, коротко вздохнув, склонил голову.

– Меня можно понять. Алан Деббич был мальчишкой непокорным, избалованным и упрямым. Но держался он все же молодцом.

Филип посмотрел в ослепительные зеленые глаза Анны. Она глядела на него с тихим весельем. Но взгляд зрелого мужчины разглядел и другое – нежность и призыв, плескавшиеся где-то на дне этого чистого взгляда. Боже правый, как же он раньше не заметил этого?!

Филип удивился, почувствовав глухие удары собственного сердца. Он увидел, что щеки Анны потемнели от румянца… Тогда, у костра, он спал, обнимая эту чертовски обворожительную женщину!

Усилием воли он взял себя в руки. Сделав шаг вперед, рыцарь опустился на колено.

– Простите, миледи. Мой грешный язык не в силах передать все то, что пережил я в сей миг. Но знайте: отныне я ваш верный слуга, и я восхищаюсь вами.

Он склонился и поцеловал край ее платья. Анна глядела на его опущенную голову, на эти чудные кудри и вновь, как раньше, испытывала желание коснуться их, запустить в них пальцы. В эту минуту Анна жалела, что она не Алан Деббич, который мог запросто дотрагиваться до своего рыцаря, врачевать его раны, скакать с ним бок о бок… Ее охватила грусть. Глубоко вздохнув, она подняла свой бокал.

– Сейчас, когда опасности позади, я хочу отдать дань памяти тем, кто начинал с нами путь, но кто не дожил до этой минуты. Тем, кто пал in medio vitae56.

Все выпили и молча сели за стол. Маркиз Монтегю с бокалом в руке отошел в сторону и опустился в кресло у камина.

Поначалу за столом царила напряженная атмосфера. Никто не знал, как держать себя со столь знатной леди. Терялась поначалу и сама Анна, пока ей не пришло в голову, что стоит отчасти возродить прежнего Алана. Тогда она принялась вспоминать все, что произошло с ними в пути за эти дни. Слишком многое теперь объяснилось, слишком многое выглядело в ином свете. И вскоре поднялся громкий хохот. Но иногда смех стихал – когда они вспоминали погибших товарищей или когда Анна рассказала, как покойный Бен Симмел единственный разглядел в ней женщину и предложил свою поддержку.

Сидя рядом с Анной, Филип не мог отвести от нее глаз. Анна чувствовала это и боялась повернуться к нему. Она шутила с Гарри и Джеком, собственноручно наливала вино в бокал Фрэнка, ласково улыбалась Оливеру, но к Филипу обращалась лишь изредка. Она ощущала его взгляд, который разительно отличался от того, каким обычно рыцарь глядел на Алана Деббича. Это и пугало, и было необыкновенно приятно. Возможно, именно этого она и добивалась, когда долго и тщательно выбирала платье и драгоценности, нервничала и бранила служанок, требуя, чтобы они убрали под эннен ее рассыпающиеся, коротко обрезанные волосы, подвели брови и наложили на скулы румяна, чтобы придать лицу нежный оттенок утренней зари. Она долго стояла перед большим венецианским зеркалом, придирчиво осматривая себя, прежде чем сойти в зал. Но теперь она была довольна.