– Довольно. Я согласен.

Глостер чуть подтолкнул руку брата.

– Да, но сначала – письмо.

Лицо короля омрачилось, однако он послушно вернулся к бумаге.

Наконец послание было готово. Король в последний раз обмакнул перо, но тут его рука замерла.

– Я хочу посоветоваться с королевой.

Ричард едва сдержался.

– Брат, – мягко сказал он, – чем меньше людей будут знать об этом письме, тем лучше. Королева умна, однако она женщина и не поймет всех выгод нашего плана. Потом Майсгрейв… Лучше ей не знать.

Ричард красноречиво развел руками. И этот аргумент перевесил. Король поставил подпись и поднес письмо к огню, подсушивая чернила, а затем скрепил его печатью. Если бы в этот миг он взглянул на брата, то увидел бы на его лице выражение брезгливого презрения.

Когда все было готово, Ричард принял послание из рук Эдуарда.

– Finis coronat opus[22]… И будет надежнее, если письмо пока останется у меня. До того, как вручить его рыцарю Майсгрейву.

Король не возражал. Ричард склонился в низком поклоне.

– Мне пора. Время позднее, я утомил вас, ваше величество. Да и королева, наверное, заждалась…

Выйдя от короля, Ричард едва не пустился в пляс. И ему было отчего торжествовать. Ибо теперь все нити интриги были у него в руках.

Эдуард глупец, законченный глупец! Он собственными руками создал великолепную возможность погубить себя. Такое письмо само по себе способно уничтожить его, лишить чести, короны и, наконец, самой жизни. Король, который не гнушается шантажом, который сыплет низкими угрозами в адрес одной из первых леди Англии, не сможет усидеть на троне, особенно когда власть его так непрочна. Ричард же, не навлекая на себя подозрений, предпримет все, чтобы содержание этого письма достигло ушей английской знати. Остается сделать еще один ход. Жениться на Анне Невиль – и тогда судьба трона вскоре окажется в его руках. Для этого все готово, и у него немало сторонников.

Подданные Эдуарда отвернутся от короля. Кларенс, изменчивый и подлый, не пользуется популярностью, и окажется, что путь к власти свободен. Ну а поскольку женой Ричарда станет Анна Невиль, сам Делатель Королей, несмотря на их обоюдную неприязнь, встанет на его сторону, желая сохранить корону для своей любимицы. Да, разумеется, по закону трон должен наследовать второй Йорк, то есть Кларенс. Но есть Уорвик и есть Анна, а значит, корона уготована Ричарду.

Стать королем, безраздельно править этой страной… Ричард остановился и на миг прикрыл глаза… Да, именно в этом заключалась его тайная жгучая мечта, с которой он ложился спать и вставал, с которой не расставался ни на минуту. На что он рассчитывал, этот калека, пытаясь обойти своих крепких, здоровых, полных жизни братьев? На удачу, на фантастический случай, на дьявольскую хитрость? Наиболее одаренный умом из братьев Йорков, он от рождения был ущербен, и из всего, к чему он стремился в жизни, самым желанным была корона. Он был младшим, но сознавал, что создан, чтобы стать первым. Он презирал нерешительного и развратного Эдуарда, ненавидел лицемерного, бросающегося из одной крайности в другую Джорджа Кларенса. Он был последним в семье, и поэтому свой путь к власти прокладывал в тишине и тайне. И теперь старший Йорк попался. Ловушка захлопнулась. Ричард сделает все, чтобы отвести от себя подозрения: письмо уйдет по назначению, но следом поскачут его, Ричарда, люди, с тем чтобы тайно перехватить послание.

Эдуарду конец. Англия не потерпит королем человека, которого презирают. Достаточно вспомнить судьбу последнего Плантагенета Ричарда или горький удел Эдуарда II[23]. Когда же неугодного монарха обесславят и лишат трона, сам Уорвик приложит все усилия, чтобы корона досталась его дочери Анне. А с ней и Ричарду. Приручить же этого медведя следовало. Конечно, какое-то время он будет рвать и метать, но потом поневоле смирится.

Теперь – дурнушка Анна… Жаль, конечно, что она не так хороша, как ее сестра Изабелла, однако то, что она носит имя Невилей и сердце графа Уорвика принадлежит ей, возместит недостающее.

Ричард отправился в свои покои. Здесь все было устроено на широкую ногу, как он и любил: стены затянуты расшитым золотыми цветами бархатом, пол устлан пушистыми коврами, а великолепная мебель черного дерева с тонкой резьбой украшена инкрустациями из перламутра и слоновой кости.

В первый миг казалось, что покои пусты, но вот одна из ковровых портьер приподнялась и низкий, хриплый голос осведомился:

– Что-нибудь угодно, милорд?

Перед Глостером стоял крепко сбитый мужчина лет тридцати пяти с обветренным грубым лицом и подрезанной аккуратным квадратом бородой. Это был Джон Дайтон, поверенный и правая рука Ричарда Глостера. Он повсюду сопровождал своего господина, однако редко где показывался, и о нем почти ничего не знали. Тем не менее этот плебейского вида человек за какие-то особые заслуги был в особой милости у брата короля, и тот даже добился для своего верного слуги рыцарского пояса, а также выгодно женил на наследнице Тонвилей.

Сейчас Дайтон стоял перед герцогом, заложив большие пальцы рук за пояс. В его повадке не было и тени угодливости, однако Ричард знал, что никто не предан ему так безоглядно, как этот возвысившийся до рыцаря простолюдин.

– Пока ничего не нужно, Джон, – сказал Ричард. – Однако уже совсем скоро мне не обойтись без тебя.

Господин и слуга обменялись понимающими улыбками. Глостер, не таясь, спрятал письмо в потайное хранилище, а затем распорядился:

– А сейчас принеси бумаги.

У Ричарда вошло в привычку не ложиться спать, пока дела не приведены в порядок. И ему еще предстояло просмотреть последнюю корреспонденцию, которую ему поставляли осведомители, разбросанные по всей Англии.

Едва ли не половину кабинета герцога занимал стол красного дерева, на который Дайтон вывалил целую кипу бумаг, пергаментных свитков и табличек. В нем еще жил крестьянин, и бумаги, заключавшие в себе судьбы целого королевства, вызывали у сэра Джона священный трепет, он с почтением наблюдал, как легко управлялся с ними его молодой господин.

Сейчас, склонившись над очередным пергаментом, Глостер был действительно хорош. Лицо его дышало умом и азартом. Он вчитывался в бумаги, сравнивал, сопоставлял, что-то отмечая на полях, либо, склонившись над столом, стремительно писал. В тишине слышались лишь скрип пера да потрескивание дров в камине. Джон Дайтон бесшумно двигался по комнате, то подкладывая поленья в камин, то снимая нагар со свечей. Глостер ничего не замечал. Он работал с донесениями. Изучив одни, откладывал их в сторону, другие, пробежав глазами, небрежно отправлял в огонь.

Из тьмы раздался одинокий удар колокола. Ричард поднял глаза от бумаг и вздохнул.

– Завтра разбудишь меня рано, – буркнул он, не глядя на Дайтона.

Затем поднялся и, приволакивая ногу, направился в опочивальню.

4

Сватовство

Как было велено, Джон Дайтон разбудил герцога чуть свет. Его светлость поднялся моментально. В отличие от медлительного и ленивого старшего брата Ричард не любил терять ни минуты. Он тут же принялся сыпать распоряжениями: какого коня оседлать, кто с ним поедет, какой подать камзол, что нужно сделать в его отсутствие.

В возникшей вокруг герцога суматохе один Джон Дайтон не спешил: сидя на низком табурете возле камина, он ворошил кочергой остывшие за ночь угли. Лишь когда Ричард похлопал его по плечу, весело возвестив, что едет свататься, на лице приближенного появилось некое подобие интереса. Вопрос уже был готов сорваться с его уст, но тут влетел брадобрей с серебряным тазиком, теплой водой и нагретыми полотенцами, и Дайтон промолчал.

Пока брадобрей брил и завивал Ричарда, тот велел принести ларец розового дерева с тончайшей инкрустацией. В нем лежали ожерелье и серьги из огненно-красных рубинов в оправе чеканного золота. Брадобрей с немым восхищением уставился через плечо герцога на это великолепие. Ричард придирчиво оглядел драгоценности и неожиданно рассмеялся: