– Ты ведь не любишь этого человека, шотландец?

– Этот человек – мой злейший враг.

– И ты хотел бы сразиться с ним?

– О государь! – Глаза шотландца выразительно сверкнули.

– Что ж, у тебя будет такая возможность. Вас обоих внесут в список участников турнира и позволят сразиться друг с другом. Но это будет не обычная рыцарская забава. Придется биться насмерть. Это придаст остроту нашему турниру и позабавит гостей. Вы довольны, граф Кревкер? Ваш протеже будет участвовать в состязании.

– Я благодарен вам, ваше величество. Остается только посочувствовать этому шотландцу.

– Клянусь преблагой Девой Клерийской, вы можете не волноваться! Я уже имел возможность убедиться в том, на что способен мой Делорен. И я ставлю на него. Выходит, интересы Франции и Бургундии вновь не сходятся: ведь вы-то, несомненно, будете стоять за своего йоркиста?

С этими словами король удалился.

32

Граф Уорвик

В тот вечер не могло быть и речи о свидании с Ричардом Невилем. Майсгрейв сразу стал настолько заметной фигурой, что даже Кревкер не рискнул бы их свести сейчас. Однако граф уговорил Делателя Королей втайне принять английского рыцаря завтра после полудня у себя в Нельской башне.

Празднества между тем шли своим чередом. На другой день с утра у монастыря Святой Троицы разыгрывали мистерию, которую отправился смотреть чуть не весь Париж. В грандиозном представлении участвовали более двухсот профессиональных актеров, и все это встало городу в копеечку.

Хотя и знать, и простолюдины толпами стекались на представление, ни граф Уорвик, ни королева Маргарита не присутствовали на мистерии. Анна же и молодой Ланкастер повсюду появлялись вместе, радуя взоры своей юностью и красотой, а также царившим между ними согласием. Филип, находившийся теперь в свите графа Кревкера, не спускал с них глаз, и каждый взгляд, каждая улыбка, которую Анна дарила юному претенденту на престол, ранила его сердце, как лезвием.

У принца и его невесты была довольно большая свита, состоявшая из эмигрантов– ланкастерцев. Майсгрейв узнавал многих из них. Это были представители аристократических родов, феодалы древнейших фамилий, все еще надменные, однако уже лишившиеся былого лоска, неважно одетые, озлобленные и раздраженные. Эти изгои плотным кольцом окружали принца Уэльского и Анну Невиль. Грядущий союз молодых людей обнадеживал их, они видели в нем залог скорого возвращения на родину, в вотчины, коих лишил их узурпатор Эдуард Йорк.

Анна сидела на небольшом возвышении, так что шлейф ее зеленого платья волнами струился по помосту. Принц Эдуард устроился у ее ног и, посмеиваясь, обменивался с невестой репликами по поводу представления. Девушка казалась спокойной: она отвечала Эдуарду, смеялась вместе с ним, но чаще всматривалась в толпу. Филип, находившийся в ложе бургундцев, не видел ее лица, но, когда ветер относил в сторону легкое белое покрывало Анны, он мог разглядеть ее поникшие плечи, открытую спину, тонкую склоненную шею. Ему пришло в голову, что, несмотря на окружающее величие, Анна кажется хрупкой, одинокой и беззащитной.

Словно почувствовав его взгляд, Анна оглянулась. На секунду Филипу показалось, что она заметила его, но взгляд ее скользнул мимо, она что-то сказала, склонившись к Эдуарду, а через минуту уже хохотала, и ее звонкий мальчишеский смех долетал до рыцаря.

Филип вздохнул. Ему хотелось, чтобы она вновь оглянулась и он смог бы подать ей знак. Но девушка, похоже, вся ушла в созерцание мистерии и не отводила глаз от гигантского помоста, на котором были представлены сцены из произведений Гомера, ставших в то время при дворе необычайно популярными.

Перед восхищенными зрителями разыгрывалось похищение Елены Прекрасной. Прямо по площади плыл корабль Париса, на помосте вырастали стены Трои, актеры в странных костюмах – именно в таких, по мнению постановщиков пятнадцатого столетия, должны были щеголять древние греки, – яростно сражались, обагряясь клюквенным соком; из ворот монастыря выкатывался огромный, величиной с дом, троянский конь, откуда высыпали воины-ахейцы. Зрители восторженно рукоплескали.

Филип снова глядел на Анну. Девушка сидела немного подавшись вперед и, казалось, кроме развертывающегося перед ней действа ничего не замечала. Больше она ни разу не оглянулась.

По окончании грандиозного зрелища, когда знать разъехалась передохнуть и приготовиться к следующему увеселению, Майсгрейв отправился в Нельский отель, чтобы наконец-то завершить свою миссию. Слуга, заранее предупрежденный о его визите, повел рыцаря через многочисленные дворы, садики и галереи в сторону старой Нельской башни.

Филип не ошибся, решив, что Уорвик изберет для жительства Нельскую башню. Эта твердыня, большей частью пустовавшая, имела громкую и недобрую славу. Когда-то в башне обитала развратная французская королева Маргарита, принимавшая здесь своих многочисленных любовников. Говорят, эта королева так боялась, что ее тайна откроется, что ни один из тех, кто познал ее ласки, не оставался в живых, и их изрубленные тела порой находили в волнах Сены. Однако Делателю Королей эти предания были совершенно безразличны, если своей резиденцией он избрал именно эту башню.

Когда Филипа ввели, рыцарь не сразу обнаружил Уорвика в полутемном покое. Он огляделся. Стены были сложены из крупных, грубо отесанных камней, кое-где висели охотничьи трофеи да начищенное до блеска оружие. Над головой нависал темный свод, в центре которого скалила зубы каменная химера. Вдоль стен была расставлена тяжелая дубовая мебель, стояли покрытые коврами сундуки. Свет проникал только сквозь узкие окна, и в нише одного из них Майсгрейв различил самого Делателя Королей. Рыцарь подошел ближе, однако поначалу Уорвик даже не взглянул на него. Восседая в огромном резном кресле, граф держал на руке крупного охотничьего сокола. Перед ним стоял слуга с подносом, полным кусочков нарезанного мяса. Граф гладил и кормил птицу. Сокол время от времени расправлял крылья и жадно глотал угощение.

– Ах, красавец! Ах, удалец! – негромко бормотал Уорвик.

Майсгрейв терпеливо ждал. Вблизи Ричард Невиль показался ему гораздо старше, чем вчера у собора Нотр-Дам. Филип заметил седину на его висках, темные круги у глаз и глубокие, как шрамы, морщины у рта. Нос у графа был небольшой, хищный, с легкой горбинкой. Темно-каштановые гладкие волосы были зачесаны назад, так что обнажались глубокие залысины, делавшие его лоб выше.

Неожиданно Филип встретился с внимательным, изучающим взглядом светло-зеленых глаз и склонился в поклоне. Уорвик передал сокола, вытер руки салфеткой и жестом отослал слугу. Они остались одни.

– Итак, – небрежно бросил Уорвик спустя минуту, – кого вы сейчас перед собой видите, сэр рыцарь, – врага вашей партии или отца спасенной вами графини?

– Я вижу человека, которому мне поручено передать послание.

Граф кивнул.

– Разумеется. Вы истинный йоркист. Что и требовалось доказать. – Он оглядел Майсгрейва с головы до ног. – Нетрудно сообразить, что вы не обычный посланник. Гонец упал бы на колено и оставался бы так, протягивая мне письмо.

Майсгрейв неспешно извлек из-за пояса помятый футляр и, сделав пару шагов вперед, передал его графу. Тот принял послание, но читать не стал, продолжая спокойно разглядывать рыцаря.

– Я много слышал о вас, сэр Майсгрейв, – негромко проговорил он. – Моя дочь прожужжала мне уши о вашем бегстве из Англии. Теперь я знаю, какой вы непревзойденный воин, верный друг и преданный йоркист, в чем, право, я имел глупость еще недавно сомневаться, памятуя о том, как Нэд Йорк увел у вас невесту. – Филип молчал, лишь губы его плотнее сжались. Зеленые глаза Уорвика изучающе ощупывали его лицо. – Тем не менее, – продолжил он, – вы доставили во Францию мою дочь.

– Меня просил об этом епископ Йоркский.

Уорвик снова понимающе кивнул.

– Да, но тогда она носила имя Алана Деббича. Ну а позже, когда вы уже узнали, кто она в действительности? Вы ведь не переменили своих намерений?