Чаттертон вернулся в воду первым. Его целью было осмотреть пространство в районе камбуза и кубрика унтер-офицеров, но так, чтобы не потревожить человеческие останки, которые он там видел.

Чаттертон без особых проблем добрался до нужного ему помещения. Он оперся о какой-то низко лежащий механизм и начал копать, пытаясь найти что-либо, похожее на шкафы. Он не нашел ни одного, но его рука натолкнулась на более мелкий предмет, который он принял за коробку. Через пару секунд он достал из ила и осадка ящичек для столового серебра, размером примерно одиннадцать на восемь дюймов, с отделениями для ножей, ложек и вилок. Желеобразная черная грязь образовала кокон вокруг ящичка и запечатала содержимое. Чаттертон присмотрелся и увидел очертания приборов в одном из отделений. Он уложил ящичек в сумку и вернулся к якорному канату. Возможно, на каком-то из приборов внутри есть дата или год.

Вскоре после того, как Чаттертон покинул субмарину, там появился Колер. На этот раз он отправился прямиком к передней части затонувшего корабля, именно туда, где Чаттертон обнаружил тарелки во время предыдущей экспедиции. Если ему придется пробираться через ил, поднятый Чаттертоном, пусть так и будет, но он набьет сумку.

Обзор был не так плох, как того ожидал Колер: он видел ориентиры, а для одного из «Атлантических искателей кораблекрушений» ориентиры означали жизнь. Он проплыл сквозь последние клубы мути, поднятой Чаттертоном, в кубрик унтер-офицеров. На это могли отважиться в условиях только что обнаруженных останков только он и Чаттертон. Он шарил рукой сквозь ил и отложения, отыскивая округлые белые ребра и нащупывая гладкие поверхности, которые означали для смекалистых ныряльщиков фарфор. Он нашел флакон из-под одеколона высотой в четыре дюйма с напечатанным немецким словом «Glockengasse», которое принял за фирменное название. Он помнил, что подводники обливали себя одеколоном, чтобы отбить запахи тела, неизбежные в условиях стодневных походов в затхлой подлодке, где о душе можно было только мечтать. Но он спустился сюда не за одеколоном — ему нужны были тарелки. Он возобновил поиски с новой силой, погружая руку в ил и осадок, словно дитя, которое копается в песочнице. Он не нашел ничего и стал копать активнее. Немного расчистив завалы, он натолкнулся на то, что назвал для себя полем, усеянным костями: черепа, ребра, бедренные кости, голени, предплечья. Его снова объял холод. «Я стою в братской могиле, — сказал он сам себе, — надо уходить». Он уложил флакон из-под одеколона в сумку и развернулся. Туча ила превратилась из мутной в черную. Колер глубоко вздохнул и на секунду закрыл глаза. Надо сориентироваться. Пока ты дышишь, ты в порядке. Он вспомнил путь сюда и мысленно прошел его назад. Он возвращался из лодки, будто идя по следу из светящихся точек. «Атлантические искатели кораблекрушений» обучили его прекрасно.

Ближе к поверхности Чаттертон привязал сумку к линю, прикрепленному к судну: он не рисковал забираться по трапу «Искателя» в неспокойном море, имея при себе такой хрупкий трофей. На борту он разделся и обсох, затем выловил сумку из воды. Вокруг собрались ныряльщики, чтобы посмотреть, что он поднял на этот раз. Чаттертон достал ящичек для столового серебра из сумки и просунул руку сквозь желеобразную слизь. Изнутри вырвался метановый запах тухлых яиц и бензина — последний протест против нарушения покоя. Со стороны зрителей послышались ругательства разной силы.

Первыми предметами были посеребренные вилки, прилипшие одна к другой. Однако эти вилки были изъедены под воздействием электролиза так сильно, что оставались только силуэты вилок, толщиной с рисовую бумагу, скорее, формы вилок. Нэгл выступил вперед: он видел такие предметы раньше и понимал, что малейшее усилие может рассыпать их в порошок. Он потянулся, чтобы разложить вилки на столе, желая лучше их рассмотреть. Его руки дрожали после многих лет запойного пьянства и нелегкой жизни. Он остановился и собрался с силами, как будто просил тело об одолжении, хотя бы на этот раз. Он хотел стать твердым на время, достаточное, чтобы явиться частью такого важного момента. Руки перестали трястись. Он взял вилки и, не дыша, отделил одну от другой, потом выложил на стол. На каждой из вилок было изображение орла и свастики с обратной стороны ручки, в ее самой широкой части. Нэгл осторожно перевернул их, выискивая любые другие отметки. Ничего больше не обнаружив, он сделал шаг назад и позволил себе снова дышать. Его руки стали трястись так сильно, что он с трудом затолкал их в карманы.

После этого из коробки были извлечены несколько ложек из нержавеющей стали. Они были еще достаточно прочны для того, чтобы есть утреннюю овсянку. Ложки разложили на столе для осмотра. На них не было никаких отметок. В коробке оставалось всего одно отделение — с ножами. Чаттертон присмотрелся ближе. Похоже, тут был всего один нож, с лезвием из нержавеющей стали и деревянной ручкой. Он порылся в остатках желеобразной массы и вынул оттуда нож.

Нож был покрыт грязью. Чаттертон окунул его в ведро пресной воды и начал тереть ручку между большим и указательным пальцами, чтобы удалить грязь. Когда грязь отслоилась, он почувствовал под пальцами вдавленные буквы. Он снова макнул нож в воду и сильнее потер ручку между пальцами. Большой палец нащупывал теперь другие буквы. Остальные ныряльщики подошли ближе. Чаттертон продолжал оттирать рукоять ножа. Последние комки грязи упали на стол. Под его большим пальцем, вырезанные вручную на ручке ножа, были буквы — имя. ХОРЕНБУРГ.

Несколько секунд никто не двигался и не говорил. Наконец Брэд Ширд, инженер по аэронавтике, вышел вперед и похлопал Чаттертона по спине.

— Что ж, прямое попадание, парень, — сказал Ширд. — Ты идентифицировал немецкую субмарину. Все, что тебе осталось, — это найти члена экипажа по имени Хоренбург. Поздравляю.

— Это, может быть, лучший трофей, который я когда-либо поднимал с затонувшего судна, — сказал Чаттертон ныряльщикам. — Этот парень вырезал на ручке ножа свое имя. Это не то же самое, что заводская бирка. Это как личное послание. И все, что мне надо, — это найти Хоренбурга. Тогда подлодка будет идентифицирована.

К этому времени Колер поднялся на борт «Искателя». Он и другие ныряльщики по очереди осматривали нож и поздравляли Чаттертона, каждый из них довольный, но и расстроенный тем, что не он идентифицировал затонувшую субмарину. «Позвони мне завтра, когда найдешь Хоренбурга, и дай знать, что это за лодка», — говорили ныряльщики Чаттертону. Паккер и Гатто, которые во время второго погружения проникли только на корму субмарины, жали Чаттертону руку.

Когда «Искатель» направился назад к берегу, Чаттертон присоединился к Нэглу в рулевой рубке и взялся за штурвал, после чего они принялись обсуждать события прошедшего дня. Через несколько минут вошел Колер. Нэгл предложил ему пива и пригласил остаться. Колер пробормотал новые поздравления Чаттертону. Нэгл чувствовал, что Колер все еще злится на решение Чаттертона нырять первым и, возможно, завидует тому, что именно Чаттертон нашел нож. Никогда не чуравшийся хорошей перепалки, особенно после нескольких банок пива, Нэгл начал раззадоривать ныряльщиков своим фирменным способом.

— Ричи, если тебе не нравится, что Джон ныряет первым, может, поставишь решетку и запрешь ее, — произнес Нэгл, нехорошо посмеиваясь, — А что, может, повесишь на решетке табличку: «Закрыто на переучет».

Оба ныряльщика знали, что капитан обожает потасовки, и не хотели становиться жертвами его забавы. Однако стычка из-за решетки на входе в «Андреа Дориа» назревала с тех пор, как Колер присоединился к экспедиции на затонувшую субмарину, и Нэгл поднес огонь к запалу.

— Может, поговорим начистоту, — сказал Колер.

— Отлично, — ответил Чаттертон. — Я тебе вот что скажу. Я терпеть не могу «Атлантических искателей кораблекрушений». Вы хотели поиметь меня на «Дориа».

— Да, точно, хотели, — произнес Колер.

— Если бы не один честный парень из вашей компашки, мы бы так ничего и не узнали. Я тебе не скажу, кто это был, но это, похоже, единственный из вас, у кого есть совесть.