На формирование взглядов Домбровского влияли не только нелегальная и подцензурная литература, не только преподаватели и воспитатели, но и кадетская среда, в которой он проводил большую часть времени. С этой точки зрения судьба была очень благосклонна к Домбровскому. Она свела его в Дворянском полку с многими умными и благородными юношами, ставшими вскоре активными участниками революционного движения. Всех их невозможно перечислить. В выпуске 1854 года первым по успеваемости шел В. А. Обручев, который впоследствии был близок к Чернышевскому и Добролюбову, а в 1861 году попал под арест и оказался на каторге как главный распространитель нелегального издания «Великорус». Вместе с В. Обручевым получили первый офицерский чин В. Липинский, В. А. Щелкан, Ц. И. Краснопевцев, Ч. Плавский, 3. Хмеленский, Ф. Ф. Гиргас и другие революционеры-шестидесятники. Через год после них вместе с Домбровским надели офицерские мундиры такие его будущие соратники по революционной борьбе, как Э. Коверский, П. Брандт, М. Нарбут, П. С. Худяков, Я. Подбельский, Г. И. Михель. Младшими товарищами Домбровского, выпущенными из полка в 1856 году, были А. Лабунский, А. А. Потебня, П. Н. Семичев, А. Снежко-Блоцкий. Совершенно очевидно, что все они в Дворянском полку не только познакомились, но во многих случаях и подружились между собой. Ведь в юношеском возрасте, да еще в бтенах закрытого военно-учебного заведения, дружеские отношения завязываются легко и быстро, а сохраняется такая дружба нередко на всю жизнь.
Почти все, кто был назван выше, стали позже участниками военно-революционных кружков и в начале 60-х годов подверглись репрессиям со стороны царизма. Но некоторые из тех, с кем воспитывался Домбровский в Дворянском полку, сказались репрессированными гораздо раньше, причем за «преступления», соучастником которых мог бы быть и он, если бы оставался кадетом. Одновременно с Домбровским в 1853 году в Дворянский полк поступил А. Тур, а на следующий год туда был зачислен С. Гурьянов; в 1854 году из Орловского и Полтавского кадетских корпусов в Дворянский полк перевелись Я. Жидкевич и В. Миршевцев. В 1857 году, то есть уже после отъезда Домбровского, всех их вместе с несколькими другими воспитанниками признали виновными в хранении и распространении «непозволительных» стихов и подвергли довольно строгим наказаниям. Можно предполагать, что Домбровский не только был знаком с этими воспитанниками, но и пользовался так или иначе собранными у них произведениями «потаенной» поэзии и прозы.
Он вполне мог видеть и ту записную книжку с запрещенными сочинениями, которая была отобрана в 1858 году у воспитанника П. И. Семевского, брата будущего редактора «Русской старины» М. И. Семевского, учившегося вместе с Домбровским. Впрочем, записные книжки или тетради с произведениями «потаенной» литературы в то время вовсе не были редкостью, особенно в Петербурге, да еще среди учащейся молодежи. Довольно значительное число таких книжек и тетрадок, появившихся в годы Крымской войны и старательно пополнявшихся в последующие годы, дошло до наших дней. Имел ли что-либо подобное Домбровский, точно неизвестно. Возможно, что имел, и, уж во венком случае, он не раз видел рукописные собрания запрещенных сочинений у своих товарищей и знакомых.
На протяжении двух лет, проведенных в Дворянском полку, Домбровский числился во 2-м специальном классе 5-й дворянской роты (в той же роте, между прочим, числился третий из братьев Семевских — Александр, который позднее арестовывался за участие в освободительном движении). Весной 1855 года в этой и других ротах, где были специальные классы, начались выпускные экзамены. Сохранилась ведомость, в которой зафиксированы все оценки, полученные экзаменующимися. Домбровский получил из двенадцати возможных по закону божьему 12 баллов; по русскому и одному из иностранных языков (вероятно, французскому) — 10; истории — 11; статистике — 7; по законоведению, математике, химии, тактике, артиллерии и двум видам черчения (топографическому и артиллерийско-фортификационному) — 10; фортификации, строевой службе и поведению — 9. Общая сумма баллов, как подсчитано в ведомости, равнялась у него 147, средний балл «по наукам» (то есть без учета балла по поведению) составлял 9,12. Для сравнения отметим, что у М. И. Семевского — одного из лучших в выпуске — общий балл был 216, у одного из слабейших — будущего историка кавказских войн В. В. Потто — 126; вообще же максимум достигал 228, минимум находился где-то около 110 баллов.
При назначении выпускников на службу отметки играли существенную роль наряду, разумеется, со связями, родословной и состоянием. Лучшие по успеваемости и наиболее состоятельные назначались в гвардию или прикомандировывались к столичным военно-учебным заведениям для продолжения образования и даже для подготовки к «замещению должности» преподавателей. Следующую группу выпускали в артиллерию; затем шли инженерные войска, кавалерия и пехота. Усвоившие «курс наук» хуже всех, попадали в корпус внутренней стражи. Домбровский оказался двадцать первым среди назначенных в артиллерию; это значит, что он, хотя и не был в числе первых, все же по успеваемости входил в треть наиболее хорошо подготовленных воспитанников своего выпуска.
В один прекрасный день выпускникам торжественно Начитали «высочайший» приказ о производстве их в первый офицерский чин. Приказ начинался обычной формулой: «Его императорское величество в присутствии своем в Санкт-Петербурге июня 11-го дня 1855 года соизволил отдать следующий приказ…» Далее перечислялись все, кто «производится по экзамену» из такого-то учебного заведения в такую-то войсковую часть. О Домбровском говорилось, что он из унтер-офицеров Константиновского кадетского корпуса (так с марта 1855 года стал называться Дворянский полк) производится в прапорщики находившейся на Кавказе 19-й полевой артиллерийской бригады, В ту же бригаду получили назначение И. Епифанов, В. А. Жданов и И. Татаринов, в соседнюю — 20-ю бригаду — был назначен Карганов. Двое из них, а именно Жданов и Карганов, приняли впоследствии участие в освободительном движении.
Переход на иную ступеньку общественной лестницы, приобретение всех прав самостоятельного человека сопровождались радостной суетой и многими хлопотами. После десяти лет регламентированной до мелочей жизни в кадетском корпусе и Дворянском полку независимое положение офицера, новый, с иголочки, мундир и первое а жизни собственное жалованье, особенно заметное для таких, как Домбровский, у которых почти никогда не было даже карманных денег. Мало у кого из выпускников все это не вызывало приятного головокружения, не порождало радужных надежд и грандиозных планов, мало кто не забыл на время о том, что независимость младшего офицера царской армии весьма относительна, жалованье — невелико, а расчеты на блестящую карьеру при отсутствии протекции более чем эфемерны. Вероятно, дань юношеским иллюзиям отдал и Домбровский, получивший офицерский чин в 19 лет. Тем более что он считал военное дело своей специальностью и не мог не мечтать о ратных подвигах, о применении на практике тех знаний, которые приобрел за годы ученья. Поэтому свое назначение на Кавказ Домбровский воспринял с радостью.
По сохранившимся документам можно подробно проследить за перемещениями Домбровского в столь памятное для него лето 1855 года. Вторая половина июня ушла на экипировку, приобретение дорожных вещей и всего того, что необходимо для уезжающего за тридевять земель молодого офицера. В понедельник 27 июня к 10 часам утра Домбровского вместе с другими уезжающими на Кавказ офицерами вызвали за получением документов в штаб инспектора всей артиллерии, которым был один из великих князей. Следующая неделя ушла на завершение сборов и прощальные визиты преподавателям и знакомым; наверное, не обошлось без нескольких пирушек, которыми новоиспеченные прапорщики в эти дни должны были по традиции отметить свое производство. А в среду 6 июля их уже не было в Петербурге. Приказ, отданный в этот день директором Константиновского кадетского корпуса и включавший среди других фамилию Домбровского, гласил: «Отправляемых к местам служения произведенных из воспитанников сего корпуса 11-го минувшего июня ниже сего поименованных офицеров из списка корпуса исключить».