Описывая жизнь Домбровского во второй половине 60-х годов, биографы иногда слишком прочно «прикрепляют» его к Парижу. Конечно, основные политические интересы Домбровского были связаны тогда с этим городом, а денег и времени для разъездов он почти не имел. Тем не менее есть ряд неоспоримых доказательств тому, что вкус к строго законспирированным молниеносным поездкам он не утратил. Как уже говорилось, он не раз выезжал за пределы Франции для осмотра складов оружия, для установления контактов с русскими и польскими эмигрантами в Швейцарии. Есть данные о его поездках для встреч с конспираторами из Великого княжества Познанского (так назывались польские земли, принадлежавшие тогда Пруссии). Домбровский отлично знал положение дел в этой части Польши, о чем свидетельствует один из протоколов комитета Объединения польской эмиграции за октябрь 1866 года. На заседании комитета, обсуждавшем вопрос о посылке агентов на Познанщину, Домбровский настаивал, чтобы они установили там связь, во-первых, с подпольной организацией из шляхты и интеллигенции, во-вторых, непосредственно с народом.
Донесения Балашевича-Потоцкого показывают, что в 1867 году Домбровский по меньшей мере два раза приезжал в Англию. О первой поездке упоминает донесение от 20 апреля, в котором говорится, что в Лондон для вовлечения новых членов в Объединение польской эмиграции приехал из Парижа Домбровский. По словам царского агента, он, сославшись на обострение франко-прусских отношений, «объявил, что во всей эмиграции господствует одно желание участвовать в войне и что французское правительство обещало полякам содействие деньгами и оружием. Известие это, как водится, вызвало неимоверный восторг среди эмигрантов». Свое желание участвовать в польском легионе выразили 180 человек, причем двадцать из них с экипировкой за свой счет.
Второй приезд Домбровского в Лондон состоялся в августе 1867 года. Судя по донесению Балашевича-Потоцкого, на этот раз Домбровский на собрании эмигрантов произнес речь об «образовании народа» и о пропаганде среди простонародья. «В настоящее время, — говорил он, — дабы достигнуть независимости, необходимо весь народ призвать к оружию; для достижения этой цели следует образовывать толпу [то есть воспитывать простых людей] в польском духе. Книжное образование не годится; живое слово, высказанное с братской любовью, скорее озарит ум народа». Всех желающих вести пропаганду в массах Домбровский призывал якобы ехать в Польшу и от имени Объединения польской эмиграции обещал обеспечить их деньгами. Перевод царского агента топорен, а кое-что он, конечно, переврал; но общий смысл речи все-таки ясен, тем более, что ее содержание вполне согласуется со взглядами Домбровского.
Между двумя указанными поездками 1867 года в Лондон Домбровский ездил еще в Карловы Вары; такую же поездку он совершил летом следующего года. Мы узнаем о них из писем, имеющих политическое содержание, но поездки имели сугубо частный характер: Домбровский ездил лечиться. Вообще его личная жизнь почти не освещается в письмах и других сохранившихся источниках, поэтому известно о ней очень мало. Жил он по-прежнему в Батиньоле, хотя с улицы Вавэн переехал сначала на улицу Лемерсье, потом снимал квартиру на улицах Святой Терезы и Нолле и, наконец, снова вернулся на улицу Вавэл. Семья его быстро росла: почти каждый год прибывало по ребенку, и все сыновья. Вместе с Домбровским или но соседству с ним жил его брат Теофиль, ставший довольно известным архитектором и активно участвовавший в общественной жизни.
Некоторый свет на этот период жизни Домбровского проливает обнаруженное недавно письмо его жены сестрам Петровским. Оно датировано 3 февраля (22 января) 1869 года. В это время сестры Петровские все еще оставались в Ардатове: царизм мстил им за побег племянницы, не выпуская из ссылки. Переписка их находилась под строгим контролем, и почти все письма задерживались. Домбровская беспокоилась о здоровье родственниц, об их дальнейшей участи. Этому и посвящена большая часть коротенького, написанного бисерным почерком письма, которое было задержано властями и оказалось подшитым в одном из дел министерства внутренних дел в Петербурге. О своей семье Домбровская сообщала в письме немного. «Мы здоровы, — писала она, — успешно растим двух наших мальчиков. В июне прибавится у нас еще один ребенок. И материальное положение наше, благодаря богу, неплохое: дает господь бог детей, дает и средства на их содержание».
В июне 1867 года состоялось покушение польского эмигранта Березовского на находившегося в Париже русского царя Александра II. Это событие сыграло существенную роль в жизни польской эмиграции и повлияло на судьбу Домбровского.
Русский царь приехал в Париж на всемирную выставку. Тогдашнее французское правительство, не столько заботившееся о восстановлении независимой Польши, сколько спекулировавшее на польском вопросе, предполагало использовать пребывание царя во Франции для укрепления своих связей с царской Россией. Разменной монетой при этом должны были служить интересы Польши. Однако среди французских республиканцев было немало деятелей, искренне симпатизировавших польскому освободительному движению. Стремясь выразить свои чувства и расстроить дипломатическую игру Наполеона III, они организовывали публичные демонстрации в защиту Польши.
Уже на пути от вокзала к Елисейскому дворцу Александру II не раз пришлось слышать из толпы возгласы: «Да здравствует Польша!» 2 июня во время посещения царем Дворца правосудия, где он должен был принять депутацию французских юристов, его у входа остановила большая группа членов Совета адвокатов во главе с Флоке и Гамбеттой, громко повторявшая те же слова. Французский генерал, сопровождавший царя, полусердитым, полупросительным тоном сказал:
— Что это может значить и к чему это может привести? Кто смеет позволить себе что-либо подобное?
— Это я кричал «Да здравствует Польша!» и имею на то право, — ответил Флоке генералу.
Подобного рода инциденты происходили не один раз, но на царя они, кажется, не производили большого впечатления. Рассказывают, будто одному из приближенных он заявил, что готов вместе с парижанами кричать «Да здравствует Польша!», если поляки станут лояльными и спокойными подданными.
В один день с царем и на тот же парижский вокзал из провинциального городка приехал польский эмигрант Антоний Березовский; ему было всего двадцать лет, он являлся участником восстания 1863 года. 5 июня Березовский купил револьвер, а на следующий день выстрелил из него в Александра II, улучив момент, когда тот вместе с Наполеоном III поехал на прогулку в Булонский лес. Один из ехавших верхом телохранителей заметил террориста и успел перед первым выстрелом поднять на дыбы своего коня, кровь которого обрызгала царский мундир. Второй выстрел разорвал ствол револьвера и ранил только самого Березовского, после чего он был схвачен. Многие парижане и часть прессы объясняли поступок Березовского патриотизмом и выражали сочувствие трагической судьбе Польши. Когда одна из газет выступила с полонофобских позиций, Флоке вызвал ее редактора на дуэль. На улицах и в кафе только и говорили, что о покушении, причем чаще всего в тонах, враждебных российскому императору. Парижские пролетарии и представители различных слоев населения Парижа недвусмысленно высказались против царя, за свободную Польшу.
Выстрел Березовского имел отзвук и в других европейских странах. 18 июня 1867 года руководящий орган I Интернационала единогласно принял следующее решение: «Генеральный Совет Международного Товарищества Рабочих выражает благодарность рабочим, студентам и адвокатам, которые приняли участие в недавних демонстрациях сочувствия Польше в Париже и напомнили московскому царю, что господство азиатской и варварской державы над частью европейского населения, именуемой поляками, и над частью европейской территории, именуемой Польшей, наносит оскорбление чувству справедливости и здравому смыслу».
Березовский предпринял покушение на свой страх и риск — он вообще в то время был довольно далек от Политической жизни и не входил, по-видимому, ни в одну из эмигрантских организаций. Французский суд по требованию внутренней реакции и под давлением царского правительства вынес ему жестокий приговор: он был приговорен к пожизненной каторге и отправлен в Новую Каледонию, где и умер во время первой мировой войны. Б Париже о нем довольно скоро забыли. Но среди польских эмигрантов его выстрел вызвал немало раздоров. Заправилы из «Отеля Лямбер» и их сторонники обратились к Наполеону III с петицией, в которой отмежевывались от радикальной части эмиграции, а покушение Березовского называли «бандитским», «недостойным поляка действием». Напротив, Объединение польской эмиграции хотя и осудило совершенный террористический акт, но не отказало его исполнителю ни в личном мужестве, ни в патриотизме. В таком же духе высказался Домбровский, который находился тогда в Карловых Варах и прислал в комитет Объединения специальное письмо.