Значительно быстрее и легче вошел Падлевский в круг вопросов, связанных с военной организацией. Шварце, ведавший по поручению ЦНК сношениями с ней после ареста Домбровского, начал было представлять Падлевскому руководителей кружков, но оказалось, что в этом нет надобности, так как с большинством из них Падлевский был знаком еще по Петербургу. Был знаком он и с Потебней, который после возвращения из Лондона очень часто выезжал из Варшавы. Перейдя на нелегальное положение, Потебня ходил в монашеском одеянии, отрастил бороду и стал совершенно неузнаваемым.

Очень помогла Падлевскому встреча с Сераковский, задержавшимся ненадолго в Варшаве по дороге в заграничную командировку. Для него командировка одновременно была и свадебным путешествием, поскольку всего месяц назад он отпраздновал свою свадьбу с Аполлонией Далевской. Сераковский боготворил красавицу жену. Это, однако, не мешало ему проводить значительную часть времени не с ней, а с варшавскими подпольщиками.

'Он не скрывал от жены своих конспиративных связей, кое в чем она помогала ему. Однако дел было так много, что Аполлония иногда целыми днями не видела мужа, Падлевский был одним из тех, с кем Сераковский встречался наиболее часто.

О состоянии и деятельности военной организации можно было судить по ее печатным изданиям. «Суды, арестования, обыски, подозрения» — так начиналось воззвание руководящего центра организации, датированное 18 августа 1862 года. Оно было адресовано прежде всего к участникам военных кружков. Являясь прямым откликом на арест Домбровского, воззвание стремилось предотвратить упадок духа и растерянность, которые могли появиться у его единомышленников в связи с понесенными потерями и усилением репрессий. «Не помогут казни, — говорилось в воззвании, — […], обыски не вырвут у нас мысли, перемещения[27] не расстроят общества нашего, а, напротив, помогут распространению истины». И это заявление вовсе не было пустой декларацией — рядовые члены организации воспринимали обстановку именно так. «…Положение офицеров, — писал своему другу участник кружка в саперном батальоне поручик Зелёнов, — крайне невыносимо, войска находятся под надзором полиции, недоверие, подозрения, аресты — вот все, чем награждают войска. Но это обращение служит к лучшему, оно заставляет офицеров чувствовать свое грустное, ложное положение, заставляет образовывать кружки, враждебные правительству».

Мужество и самоотверженность членов офицерской организации, созданной и окрепшей при деятельном участии Домбровского, особенно ярко проявились в составлении открытого письма царскому наместнику и кампании по сбору подписей под ним. Письмо, или адрес, как тогда называли такого рода тексты, было озаглавлено: «Его императорскому высочеству великому князю Константину Николаевичу от русских офицеров, стоящих в Польше». Написанное в спокойной и вежливой форме, письмо фактически имело характер ультиматума. Подписавшие его офицеры резко осуждали репрессии царизма против крестьян, борющихся за землю и волю, против поляков, добивающихся своей независимости, против революционеров, помогающих и тем и другим. «Еще шаг в подобных действиях правительства, — заявляли они, — и мы не отвечаем за спокойствие в войске […]. Войско не хочет быть изменником русскому народу, но прежде всего войско не хочет быть палачом, потому что это бесчестно и позорит имя русское».

Адрес опубликовали многие заграничные издания, причем начало положил герценовский «Колокол». Под опубликованным текстом подписей не было. Объясняя это, подписавшие адрес писали: «Мы скрыли наши имена не из трусости. Мы не боимся ни наказания, ни казни. Но мы не хотим им подвергнуться бесплодно, как недавно подверглись наши честные товарищи. Мы назовемся добровольно тогда, когда убедимся, что на нашем мученичестве созиждется воля и достояние русского народа, нашего народа, который мы любим, а вместе с тем предоставится свобода польскому народу, которого терзать мы не хотим».

Адрес был задуман, по всей вероятности, еще тогда, когда Домбровский находился на свободе. Воззвание от 18 августа содержало явный намек на подготовку этого смелого и нужного шага военной организации. Какое-то время заняла кампания сбора подписей, в которой особенную активность проявил Потебня и о ходе которой регулярно получал информацию Домбровский. Подписи собирались во всех войсковых частях, где существовали офицерские кружки. В Смоленском пехотном полку сбор подписей осуществлялся при участии поручика Константина Крупского.

Агитационно-пропагандистское значение и общественный резонанс адреса были очень значительны. Его текст еще до публикации знали даже офицеры, далекие от революционного подполья. Вслед за «Колоколом» адрес перепечатали многие европейские газеты, что, разумеется, не содействовало росту престижа царского правительства за границей. Напуганные этим военйые власти в Польше пустились на хитрость. Сначала был составлен верноподданнический «контрадрес», которым предполагалось с помощью насильственно собранных подписей доказать, что царские войска в Польше еще не вышли из подчинения императора. Затем был придуман совсем иезуитский ход: в части разослали секретный циркуляр, предлагающий потребовать от каждого офицера письменного заявления по поводу адреса. В ответ армейские революционеры срочно выпустили предостерегающее воззвание, озаглавленное «От Комитета русских офицеров в Польше».

Замечательно, что начинается оно словом «товарищи», подтверждающим распространенность этого столь привычного и дорогого нам обращения еще среди революционеров-подпольщиков начала 60-х годов прошлого века. Воззвание разъясняло задачу открытого письма к наместнику, констатировало успешное ее решение («вся сколько-нибудь свободная европейская журналистика перепечатала наш адрес и выразила свое сочувствие к нему»), высмеивало затею с «контрадресом» (в его честь «только несколько отупевших генералов прохрипело «ура»). Затем воззвание предостерегало относительно маневра, задуманного властями. «Цель этого ясна, — говорилось в воззвании, — принудить наиболее откровенных и смелых, чтобы они своими собственными донесениями дали возможность правительству обвинить и наказать их и таким образом лишить нас наиболее энергических деятелей». Наконец, воззвание кратко, но впечатляюще обрисовало перспективы движения. «Будем работать молча, без шума, не обращая внимания на все уловки нравительства, до тех пор, пока не пробьет час и пока мы не создадим силы, с которой будем в состоянии выступить на бой с полной уверенностью в победе […]. Мы уже видим впереди зажигающуюся зарю свободы, зарю великого будущего в России».

Домбровский многое сделал для распространения идеи о необходимости и плодотворности русско-польского революционного союза. К осени 1862 года идея эта стала среди подпольщиков достаточно популярной. Все больше ее приверженцев появлялось как в польской партии красных, так и среди землевольцев в России, не говоря уж о революционной организации русских офицеров в Польше (ее существование было просто немыслимо без твердой веры участников в эту идею). Настало такое время, когда возникли условия для организационного оформления тех отношений взаимопонимания и сотрудничества, которые постепенно складывались между русскими и польскими революционерами. Этот шаг был заветной мечтой Домбровского. Договоренность о нем в принципе была достигнута между издателями «Колокола» и Потебней еще во время июльской поездки последнего в Лондон. Там же состоялись в сентябре 1862 года переговоры об идейно-политической основе совместных действий и о ближайших практических задачах русско-польского революционного союза. С русской стороны в переговорах приняли участие Герцен, Огарев и Бакунин, польская сторона была представлена членами ЦНК Падлевским, Гиллером и уполномоченным эмигрантскою Союза польской молодежи Милёвичем. В переговорах участвовал Потебня; он, кстати, привез в Лондон для публикации в «Колоколе» подлинник адреса великому князю Константину со всеми собранными под ним подписями.