В какие времена обитал он в Петербурге — точно не известно. По одним слухам — во времена Екатерины Великой, по другим — в царствование Николая Павловича. Под каким именем был крещен и как записан в документах этот странный человек — тоже не известно. Но в глаза и за глаза прозывали его на Невских берегах «Мостник-Кичагур».

Славился он удачливой рыбалкой да знаниями петербургских мостов.

Как только в городе начиналось строительство — так обязательно появлялся там Кичагур. И нет чтобы просто поглазеть из любопытства — обязательно он со своими советами. Да еще брюзжал вовсю: то не там место выбрали, то не тот камень или дерево завезли для строительства моста, то рабочие неловко справляются со своими обязанностями.

Начальство строительное давно на него махнуло рукой: ворчит, упрекает? Ну и пусть себе, неприкаянный, брюзжит, на здоровье!

Водились за Мостником-Кичагуром и другие чудачества: относился он к мостам как к живым существам и всех их величал по-своему, с уважением, с состраданием.

Бывало, подойдет он на своей лодчонке к какому-то мосту, остановится и замрет — то ли наблюдает, то ли прислушивается, что вокруг творится. Сидит так час, другой, а потом как завопит на проходящих, проезжающих мимо:

— Ой, больно Васильку! Что ж вы, нехристи-басурмане, делаете?.. Лаптями измазали, сапожищами исцарапали, колёсьями изъездили!?..

Те из прохожих и проезжих, кто первый раз Кичагура видел, конечно, таращили глаза от изумления да рты разевали: почему орет мужик, как резаный? Какому такому Васильку больно? Кого «лаптями измазали, сапожищами исцарапали да копытами истоптали»?

Ну, а кто знал Мостника, лишь ухмылялись да пальцем у виска крутили или вовсе не обращали внимания на неприкаянного и шли своей дорогой.

Как бы ни насмехались над Мостником, многие все же подмечали: колготной да с придурью, а ведь точно предсказывает, когда какой мост обветшает или того хуже — рухнет.

Некоторые инженеры даже стали перед началом строительства приглашать неприкаянного чудака. Подносили ему чарку водки и спрашивали, верно ли место выбрано?

Любил Кичагур важно повторять:

— Каждый мосток — что росток: может не прижиться к чуждому месту, не к «тойному бережку». Возведи его не на «мостовом месте» — жди беды! И река ни с того ни с сего взбаламутится, и людишек немало помрет-покалечится.

Если случалось что-нибудь с прохожим или проезжим на мосту — споткнулся ли, оступился ли, с лошади упал ли Кичагур тут же на месте события оказывался и громогласно свое мнение высказывал:

— Видать, осерчал мост за непочтительное топтание…

Сам верил и народ уверял, что мосты могут мстить людям и лошадям. Об этом рассказывал в кабаках да трактирах множество разных историй.

Своим слушателям Кичагур сообщал, будто стоять Петербургу до той поры, пока живут и возводятся мосты, а как прекратят строить и рухнет последний мост — так и Петербургу конец.

— Они — как руки островов. А без рук Петербург не работник… Мосты — дорога-твердь чрез хляби водяные, — так часто повторял Кичагур.

Что случилось потом со странным человеком по прозвищу Мостник? Много ли еще начудил и рассказал всяких историй за свой век? На каком из петербургских островов, на какой невской протоке, под каким мостом оборвалась его жизнь?

Молчат о том даже самые давние городские легенды. Лишь когда кто-то замечает в укромном уголке одного из старых мостов стакан водки, накрытый корочкой хлеба, старые петербуржцы поясняют несведущим:

— То какая-то добрая душа помянула неприкаянного Кичагура. Может, для того, чтобы путь-дорога была удачной, а может — чтобы вечно стояли петербургские мосты и не рвались их связующие нити.

Кто первым назвал Петербург «городом ужаса, чертогом страха»?

Имя того человека затерялось в истории. Но подобное определение уже множество лет неразрывно с Северной столицей.

Да, Петербург многих пугает. Не окрепшие духом, растерявшиеся от неудач и проблем, разуверившиеся, уставшие от житейских забот закрывают глаза и произносят, как вызубренный постулат: это город-ужас, это чертог страха, от которого не жди добра…

Он пугает своими прямыми линиями и внезапными поворотами в неизвестное… Поворотами — во всем. В своей истории, в судьбах жителей, в архитектуре, в свойственном только ему ритме, непредсказуемости…

Когда в тридцатых годах прошлого века на Васильевском острове сносили старый дом, некий специалист долго недоуменно разглядывал начертанные на стене изречения: «Он многолик: тревога, паника, ужас, кошмары, отчаяние — это все его маски… Смерть идет на запах страха».

Как в коммунальной квартире дома на Васильевском острове появилось изречение тибетского отшельника?..

«Специалист» сообщил куда надо, но «там» было не до восточных мудрствований.

В 585 году до нашей эры, когда началось сражение мидян с ливийцами, произошло солнечное затмение. Тысячи воинов с обеих сторон были так напуганы этим, что побросали оружие и разбежались.

Так страх прекратил на время войну.

Но в истории гораздо больше примеров, когда чувство страха губило целые армии, когда это чувство помогало слабому победить сильного.

Даже среди животных происходят подобные случаи. От бывалых людей можно услышать множество рассказов о том, как, оказавшись в безвыходном положении, обезумевшая от страха антилопа кинулась на льва и убила его, проткнув острыми длинными рогами; о том, как лошадь убила ударом копыта волка, а горный козел сбросил в пропасть снежного барса.

Об этом рассказывал друзьям поэт и путешественник Николай Гумилев, когда возвратился в Петербург из своей африканской экспедиции.

Лишь немногие современники Петра I понимали, насколько важно для российского государства создание города в устье Невы. Большинством же людей, строивших Петербург, руководил страх. Боязнь ослушаться царского указа, боязнь быть казненными, наказанными за невыполнение высочайшего повеления.

И тысячи жителей из разных российских краев и губерний срывались с родных мест, шли и ехали на строительство неведомого города, уже заранее боясь, ненавидя, проклиная его.

В конце XIX века поэтесса Поликсена Соловьева так обращалась к своему любимому Петербургу:

«…И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца, ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?»