В СВОИ ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ Тимоти Кларк не получил торта. Весь этот день он провел в аэропорту Джона Ф.Кеннеди в Нью-Йорке. Иногда Тимоти засыпал ненадолго, потом снова просыпался и время от времени тихо плакал от усталости и страха. За весь день он съел всего несколько засохших бутербродов из передвижного буфета; кроме того, его ужасно смущало, что он намочил штаны. Пробраться к туалетам через забитый беженцами зал было просто невозможно. Почти три тысячи человек толклось в зале, и все прибыли сюда с одной только мыслью: скрыться! забраться на самую высокую гору! затеряться в центре самой безлюдной пустыни! бежать! спрятаться!..

И молиться. Молиться, потому что даже у тех немногих, кому удавалось пробиться на самолет и взлететь, не было никакой уверенности в том, что они смогут укрыться от опасности, когда они попадут туда, куда отправляется самолет. Матери расставались с детьми, они запихивали своих кричащих младенцев на борт самолета и таяли в толпе, где начинали рыдать столь же безутешно.

Поскольку приказа о запуске ракет еще не поступало (по крайней мере такого приказа, о котором было бы известно массам), время, чтобы бежать, еще оставалось. Совсем немного времени. Ровно столько, чтобы перепуганные заполнили до отказа аэропорты везде, где только можно. Ни у кого не осталось сомнений, что ракеты вот-вот полетят. Попытка свергнуть правительство Кубы стала отправной точкой бешеного прорыва враждебности. Никто не знал подробностей, но все знали, что одна подводная лодка атаковала другую ракетой с ядерной боеголовкой. Это, по общему мнению, служило сигналом того, что ближайшие события могут стать последними.

Тимоти мало что знал о происходящих в мире событиях, но даже если бы ему было о них известно, что бы он стал делать? Плакать, просыпаться от кошмарных снов, мочить штаны? Он не знал, где его папа. Он не знал, где его мама, которая отошла на минутку, чтобы попробовать дозвониться папе, после чего вдруг объявили посадку сразу в три «Боинга-747», и огромная толпа просто смела Тимоти, унеся далеко от того места, где он должен был ждать маму. Он не помнил этого места, а если бы и помнил, вряд ли сумел бы пройти сквозь такую густую толпу. Он не знал, что ему делать, и теперь лишь боялся потерять такое удобное место, почти в углу, у стены, где можно даже поспать, не опасаясь, что на тебя наступят. Но это было не все. Мокрый и уже простывший Тимоти чувствовал себя все хуже и хуже. Молодая женщина, которая была рядом и купила для него бутерброды, увидела его вялость и горящее лицо, приложила руку к его лбу и беспомощно опустила. Мальчику нужен был врач. Но врач нужен был еще, может быть, сотне других беженцев, престарелым людям с больным сердцем, голодным детям и по меньшей мере двум женщинам, собирающимся рожать.

Если бы этот ужас закончился и лихорадочные попытки правительственных переговоров, которые наверняка сейчас шли, увенчались успехом, Тимоти, наверно, нашел бы своих родителей. Он бы мог вырасти, жениться и через несколько лет подарить им внуков. Но кто сейчас предугадает его судьбу? Если бы немного раньше его мать толкалась чуть сильнее, Тимоти попал бы в самолет, который достиг Питтсбурга как раз в тот момент, когда там все начало превращаться в плазму. Но мать не смогла растолкать толпу, и Тимоти остался жив, по крайней мере до сего момента.

ПОСКОЛЬКУ ГАРРИ МАЛИБЕРТ собирался в Портсмут на семинар Британского Межпланетного Общества, он находился уже в Посольском клубе аэропорта и потягивал мартини, когда телевизор у стойки бара вдруг привлек всеобщее внимание. А обычно его не замечали.

Люди давно привыкли к глупым проверкам коммуникационных систем на случай ядерной атаки. Эти проверки время от времени проводят радиостанции, но на этот раз… На этот раз, похоже, речь шла о реальных событиях! На этот раз говорили всерьез! Из-за непогоды рейс Малиберта отложили, но еще до того момента, когда истек срок задержки вылета, власти запретили вообще все полеты. Ни один самолет не покинет аэропорт Кеннеди!

И почти сразу же зал начал наполняться потенциальными беженцами. Посольский клуб, однако, заполнился не так быстро. Часа три стюард из наземной службы аэропорта решительно поворачивал от дверей любого, кто не мог предъявить маленькую красную карточку, свидетельствующую о принадлежности к клубу. Но когда в других залах иссякли запасы продовольствия и спиртного, начальник аэропорта приказал открыть двери для всех. Давка снаружи от этого не стала меньше, зато прибавилось толчеи внутри. Добровольный медицинский комитет тут же реквизировал большую часть клуба под размещение заболевших и покалеченных давкой, а люди вроде Малиберта оказались втиснутыми в маленький закуток бара. Там его и узнал один из членов администрации аэропорта.

– Вы – Гарри Малиберт, – сказал он. – Я однажды был на вашей лекции в Нортвестерне.

Малиберт кивнул. Обычно, когда кто-то обращался к нему подобным образом, он вежливо отвечал: «Надеюсь, вам понравилось», – но на этот раз нормальная вежливость как-то не казалась уместной. Или даже нормальной.

– Вы тогда показывали слайды Аресибо, – вспоминая, произнес мужчина. – И говорили, что этот радиотелескоп способен передать сообщение хоть до туманности Андромеды, на целых два миллиона световых лет… Если только там окажется такой же хороший принимающий радиотелескоп.

– А вы неплохо все запомнили, – удивленно сказал Малиберт.

– Вы произвели сильное впечатление. Это замечательная идея – использовать большие телескопы для поисков сигналов других цивилизаций. Может быть, мы кого-нибудь услышим, может, установим контакт и уже не будем одни во Вселенной. И вы заставили меня задуматься: почему к нам до сих пор никто не прилетел? Почему мы до сих пор не получили ни от кого весточки? Хотя теперь, – добавил он с горечью, взглянув на выстроенные в ряд охраняемые самолеты снаружи и на толпу внутри, – теперь, кажется, уже понятно, почему.

Малиберт смотрел, как он удаляется, медленно пробиваясь сквозь людей, ждущих посадки на любой первый попавшийся самолет, и сердце его наливалось тяжестью. Занятие, которому он посвятил всю свою профессиональную жизнь – Поиск Инопланетного Разума, – потеряло, похоже, всякий смысл. Если упадут бомбы – а все говорят, что они вот-вот должны упасть, – тогда поиск инопланетного разума очень долго никого не будет интересовать. Если вообще будет…