Папа отменил по очереди три своих приговора. Он уполномочил Стефана Лангтона опять принять короля Иоанна в лоно церкви и пригласить его к обеду. Иоанн, ненавидевший Лангтона всеми фибрами души (и не без оснований, ведь Лангтон был человеком высокой добродетели и великого ума, а король таких не терпел), притворился, будто его душат слезы благодарности. Не обошлось без споров о том, сколько Иоанн должен заплатить духовенству за понесенный церковью урон, но в конце концов дело уладилось так: высшее духовенство огребло изрядный куш, а низшему духовенству перепали скудные крохи — что, я думаю, случалось не только при короле Иоанне.
Когда все неурядицы были преодолены, торжествующий король стал лютовать, каверзничать и заноситься пуще прежнего. Союз некоторых государей против короля Филиппа позволил ему высадить свое войско на берегах Франции, где он даже овладел одним городом! Однако, узнав об одержанной французским королем великой победе, Иоанн, конечно же, удрал и заключил перемирие сроком на пять лет.
Уже очень скоро ему предстояло претерпеть еще большее унижение и почувствовать (если он мог что-либо чувствовать) свое полное ничтожество. Стефан Лангтон был, казалось, нарочно взращен Небесами, чтобы схватиться с ним и его побороть. Когда король безжалостно жег и rpoмил дома собственных подданных за то, что их господа, бароны, не желали воевать за границей, Стефан Лангтон бесстрашно выговаривал ему и даже угрожал. Когда король поклялся восстановить законы Эдуарда и Генриха Первого, Стефан Лангтон, зная Иоаннову хитрость, уличал его во всех увертках. Когда бароны собрались в аббатстве Сент-Эдмондс-Бери потолковать о чинимых им обидах и о королевском самоволии, Стефан Лангтон обратил к ним пламенную речь, под влиянием которой они решили требовать от своего вероломного господина подписания торжественной хартии прав и вольностей и один за одним присягнули у высокого алтаря в том, что добьются этого или умрут. Когда затаившемуся в Лондоне королю пришлось-таки принять баронов, они объявили ему без обиняков, что не поверят ни единому его слову, если за него не поручится Стефан Лангтон. Когда король обрядился в плащ крестоносца, дабы придать себе внушительности и примазаться хоть к чему-то, что пользуется почетом, Стефан Лангтон остался непоколебим. Когда король пожаловался папе и тот заступился за своего нового любимца, Стефан Лангтон не внял даже самому римскому иерарху. Он думал лишь о благе Англии и о преступлениях английского короля.
В праздник Пасхи бароны сошлись в Стамфорде, что в графстве Линкольншир. Оттуда они внушительной толпой прошествовали почти до самого Оксфорда, где тогда пребывал король, и вручили Стефану Лангтону и двум другим священникам длинный перечень своих неудовольствий. «Вот это, — сказали они, — король должен исправить, или мы все исправим сами!» Получив от Стефана Лангтона вышеназванную бумагу с присовокуплением вышеприведенных слов, Иоанн страшно разбушевался. Однако он ничего этим не достиг, так же как и последующей попыткой утихомирить баронов ложью. Они назвали себя и своих приверженцев «Воинами Господа и Святой церкви». Бароны шествовали по стране, и везде (кроме Нортгемптона, где им не удалось завладеть замком) к ним примыкали массы народа. Наконец, они вступили в Лондон и водрузили там свое победоносное знамя, под которое, казалось, стеклась вся Англия, уставшая от тирана. С королем остались лишь семь из множества английских рыцарей. Иоанн, оказавшийся в безвыходном положении, передал баронам через графа Пемброка, что готов встретиться с ними и подписать их хартию, когда и где им угодно. «Пусть это произойдет пятнадцатого июня на Раннимиде», — сказали бароны.
Пятнадцатого июня 1214 года от Рождества Христова король, выехавший из Виндзорского замка, и бароны, выехавшие из городка Стейнс, встретились на Раннимнде — чудесном, и поныне не тронугом, лугу в излучине Темзы, где в тихих прозрачных заводях растут камыши, а берега утопают в зелени. Со стороны баронов явился предводитель их армии Роберт Фиц-Уолтер в сопровождении огромного скопища английской знати. С королем прибыло всего двадцать четыре значительных особы, которые в большинстве своем его презирали и лишь давали ему формальные советы. В этот великий день при этом великом собрании Иоанн подписал Великую хартию вольностей — Magna Charta, — обязывавшую короля: предоставить самостоятельность церкви; освободить от тяжких вассальньк повинностей баронов, которые, в свою очередь, должны были освободить собственных вассалов, сиречь народ; уважать свободы Лондона и других городов; покровительствовать иноземным купцам, приезжающим торговать в Англию; никого не заключать в тюрьму без справедливого суда, и никому не отказывать в правосудии. Зная Иоанново криводушие, бароны вдобавок потребовали, для большей верности, выпроводить из королевства всех чужестранных наемников; на два месяца оставить в их подчинении Лондон, а в подчинении Стефана Лантона — Тауэр; создать полномочный комитет из двадцати пяти человек, избранных самими баронами, для надзора за соблюдением договора и противодействия королю, буде он вздумает его нарушить.
Иоанн принужден был согласиться на все. Он с улыбкой подмахнул документ и покинул блестящее общество, чуть ли не расшаркавшись. Вернувшись в Виндзорский замок, король дал волю бессильной ярости — и не замедлил нарушить договор.
Он разослал по разным странам вербовщиков, обратился за помощью к папе и приготовился захватить Лондон в то время, когда бароны отбудуг в Стамфорд на большой турнир, которым они решили отпраздновать подписание хартии. Однако бароны вывели Иоанна на чистую воду. Они пожелали свидеться с ним, чтобы упрекнуть его в таком вероломстве, но король то назначал им встречу, то ее отменял, переезжал с места на место, увиливал и скрывался. Наконец, он объявился в Дувре, чтобы возглавить иностранных наемников, которых много слетелось на его деньги. С ними Иоанн осадил и взял Рочестерский замок, занятый сторонниками баронов. Он пере вешал бы их всех до единого, если бы предводитель иноземцев, боясь мести англичан, не взял под свою защиту рыцарей. Пришлось королю удовольствоваться смертью всех простолюдинов. Потом он отправил графа Солсбери разорять восточную часть своего родного королевства, а сам пошел с огнем и мечом по северным графствам, мучая, грабя, убивая и ввергая в пучину горя ни в чем не повинных людей. Каждое утро этот изверг подавал достойный пример своим воинам, собственными руками поджигая дом, в котором ночевал. А тут еще папа, вступясь за дражайшего друга, опять наложил на Англию интердикт за то, что ее народ поддержал баронов. Только англичане к тому времени уже настолько привыкли к интердиктам, что перестали обращать на них внимание. Им подумалось, — возможно, и Стефану Лангтону тоже, — что церкви могут прекрасно стоять открытыми, а колокола замечательно звонить как с разрешения папы, так и без него. Попробовали — и точно!
Поняв бессмысленность каких-либо соглашений с королем-разбойником, жестоко терзающим страну, бароны предложили английскую корону Людовику, сыну французского монарха. Так же мало тронутый угрозой папского проклятия, как, вероятно, некогда его отец — обещанием папского прощения, он высадился в Сэвдиче (король Иоанн тут же сбежал из Дувра, где тогда находился) и двинулся на Лондон. Ему навстречу выступил шотландский король, у которого нашли прибежище многие лорды из северных провинций. Сотни иноземных воинов, сотни баронов, сотни простолюдинов ежедневно вливались в его войско, в то время как король Иоанн метался, унося ноги. Однако торжеству Людовика помешали подозрения баронов, основанные на предсмертном откровении одного французского вельможи, якобы слышавшего, как Людовик присягал в том, что, покорив королевство, объявит всех английских дворян предателями и раздаст их поместья собственной знати. Не вдохновленные подобной перспективой, бароны заколебались, а иные даже переметнулись к Иоанну.
Казалось, королю наконец улыбнулась фортуна. Ценою чудовищной крови он взял несколько городов и добился некоторых успехов. Но, к счастью Англии и человечества, смерть его была близка. При переходе опасного плывуна в заливе Уош, неподалеку от Уисбича, Иоанново войско было застигнуто приливом. Король со своими ратниками успел выбраться на берег. Когда же он, почувствовав под собой земную твердь, оглянулся назад, то увидел, как ревущая водяная лавина опрокидывает повозки, лошадей и людей, везших его сокровища, и затягивает их в бешеный водоворот, из которого нет спасенья.