Тимофей Печёрин

Темная жатва

Пролог

Вот уже третий день над Кронхеймом безраздельно властвовал мрачный осенний ливень.

Не останавливаясь ни на секунду, стихия словно бы тщилась утопить людское поселение… или, на худой конец, хотя бы пропитать влагой каждый камень, слагавший его; каждый кирпич и бревно. Мостовые сделались похожими на небольшие реки, вдобавок подпитываемые крохотными водопадами сточных труб. Простые же, не мощеные, улицы так и вовсе размочило, развезло до полной непроходимости.

Впрочем, желающих пройтись в такую погоду не нашлось бы все равно: каждая живая душа предпочитала укрыться от ливня в своем жилище — будь оно хотя бы лачугой с протекающей крышей. И не только люди: даже птицы и бродячие собаки нашли где спрятаться. Не работали лавки и мастерские, и только кабаки никогда не испытывали недостатка в посетителях — при любой погоде.

Что касается Леннарта, то он глубоко презирал тех глупцов, что готовы были расстаться с человеческим обликом и содержимым кошелька, ради того чтобы хоть ненадолго забыть о жизненных невзгодах. Так что непогоду он предпочитал пережидать так же, как и большинство других горожан: сидя за стенами своего дома. Который, кстати, был отнюдь не лачугой, и крыша у него не протекала… почти.

Потому и непонятно было Леннарту, кому и, главное, зачем понадобилось в такую погоду покидать свой угол — как ни крути, относительно теплый, сухой и уютный. Каким надо быть безумцем, чтобы выйти в этот день на прогулку… и каким подлым мерзавцем, чтобы при этом побеспокоить его, Леннарта Кольма, известного в городе под прозвищами «Чернильница» и «Книгоед».

Здесь небольшое отступление — касательно «подлого мерзавца». Дело в том, что даже в плохой погоде имелись свои прелести… по крайней мере, для таких как Леннарт. Только в ливень или буран столица позволяла себе отойти от всегдашней суеты и дать немного отдыха в том числе и им: немногочисленным грамотным горожанам. Которые умеют составить договор или письмо — и которые буквально нарасхват бывают в любом месте, где каждый день заключается по целому вороху сделок.

Когда же выпадали дни покоя, Леннарт Кольм предпочитал их проводить не иначе как в неторопливых размышлениях, сидя у камина и время от времени поглядывая за окно — любуясь буйством стихии. Ни принимать гостей, ни даже совершать каких-то резких движений он не желал решительно, так что стук в дверь (да еще громкий, настойчивый) едва не вывел его из себя. Нечто подобное мог испытывать, наверное, художник, взявшийся запечатлеть не слишком усидчивого человека.

— Похоже, к вам гости, — сообщила молоденькая служанка, встретившаяся Леннарту в коридоре, на пути из кабинета к парадному входу.

— Я слышу, — проворчал хозяин дома, — не трудись: открою сам…

А про себя пожалел, что не догадался завести привратника, как можно более спесивого и тупо-исполнительного — чтобы отваживал гостей, когда господин изволили отдыхать… Ну или собаку; да-да, большого злобного пса, скопом ненавидящего все живое и весь мир… кроме хозяина.

Все эти незатейливые мечтания улетучились в тот же миг, как только Леннарт открыл входную дверь. И когда увидел, кого именно принесло к нему на порог.

В сумерках, ранних из-за ненастной погоды, хозяин смог различить разве что силуэт незваного гостя. Да еще влагу, что в изобилии стекала по его плащу. Черты лица были скрыты и вовсе… но Леннарт знал, что видеть оные не полагалось даже ему. Еще господин Кольм понял, что этот гость ни за что не расстанется со своим плащом. Ничуть не совестясь, принесет сырость в дом…

И уж тем более не станет делить с хозяином трапезу.

— Вестник, — прошептал Леннарт, с трудом держась на слабеющих ногах.

Безликий гость в ответ лишь кивнул.

— Если нужно поговорить… прошу в кабинет… там тихо, и никто нас не побеспокоит. Эй, передай другим: меня ни для кого нет, — последнюю фразу хозяин дома произнес погромче, окликая служанку.

К любому адепту Храма Крови вестник приходит по одному из двух поводов: либо Храму что-то понадобилось — либо, наоборот, оный адепт сделался Храму ненужным. В смысле, совсем. И тогда вестник оказывается последним человеком, с коим несчастному адепту доводилось общаться: до других он просто не доживает.

Впрочем, и первый из возможных поводов для прихода вестника не сулил Леннарту ничего хорошего. Потому как с более-менее налаженной, устоявшейся и спокойной жизнью столичного жителя можно было попрощаться… вполне может статься, что и навсегда.

— Красиво тут у вас. Уютно, — произнес вестник, войдя в кабинет и бессовестно расположившись в любимом кресле Леннарта. Голос у него был сильный, с легкой хрипотцой, и не лишенный некоторой приятности.

Хозяину оставалось лишь занять стул, предназначенный для посетителей. А еще смотреть, как мокрый плащ охотно делится влагой с его креслом.

— Не буду томить и перейду сразу к делу, — начал посланник Храма, — для дорогого брата, наверное, не стало секретом, что король нашей славной страны — не жилец.

— Разумеется, — охотно поддержал разговор Леннарт, — в городе только об этом и говорят. Однажды даже прошел слушок…

— Не думаю, — резко перебил вестник, — что этот так называемый слушок хотя бы наполовину столь же важен как то, что я намерен сообщить. На что едва ли обратили внимание столичные торгаши и местные мелкотравчатые дворяне, что как тараканы ползают у подножья трона… И что, тем не менее, Старшие считают жизненно важным для нашего Храма… да что там — для всех темных культов!

— Разумеется, россказни городских дурачков не стоят и ломаного гроша… особенно рядом со столь важными сведениями, — поспешил согласиться Леннарт, — я весь во внимании…

— Так слушай, брат… и своди концы с концами. Не мне объяснять, сколь благотворным для тебя и твоих братьев было правления нынешнего… покамест живого короля. Ленивый и слабохарактерный правитель — ему было не до нас; так что последователей Темных Владык никто всерьез не преследовал. Именно поэтому братья могли без страха разгуливать даже по столичным улицам, а некоторые… — вестник взял небольшую паузу и усмехнулся, — вдобавок, устроились в столице, обзаведясь брюшком и уютным кабинетом.

Но… это время заканчивается, ничего не поделать. Адальрад Второй, в народе также прозванный Свиноголовым, вконец разбит болезнями, развратом и пьянством. Вдобавок нельзя забывать и о возрасте: просто чудо, что такой человек сумел столь долго прожить и просидеть на троне. Долго его величество не протянет, но и это — лишь полбеды. Наш невольный благодетель так и не сподобился оставить законного наследника: бастарды не в счет, а единственного брата король сдуру отправил на плаху

Чем это чревато всем нам — надеюсь, понятно? Королевский престол вот-вот превратится в боевой трофей, и тот, кто сумеет завоевать его, уж поверь, точно не будет ни болваном, ни легкомысленным безумцем. Иначе ему просто не победить.

— Скорее всего, новым королем станет Вейдемир, — осторожно предположил Леннарт, — владетель Грифондола, богатого княжества на юге. Он и сам богат… влиятелен и, как говорят, не раз блистал при дворе.

— Да-а-а, — насмешливо протянул вестник, — похоже, столичная жизнь тебя испортила, брат Леннарт. Стал золото ценить дороже стали… и зря: в смутные времена твердость становится важнее никчемного блеска. К тому же ты — адепт Крови: тебе ли не понимать, сколько ее должно пролиться… причем, совсем скоро.

— Не хотелось бы, — едва не сорвалось с языка Леннарта.

Примкнувший к Храму в ранней юности, почитавший служение Кроворукому наиболее честным и достойным мужчины — сегодня, спустя не один десяток зим, Кольм был бы только рад, если б зловещий культ провалился ко всем демонам. Со всеми его «братьями», Старшими и вестниками; туда, откуда он, по всей видимости, и пришел…

Правда была такова, что, невзирая на свою веру, Леннарт с возрастом начал все больше ценить то, что приобрел своим трудом, а именно сытую и спокойную жизнь. Предстоящая же война грозила не оставить от нее камня на камне: ни от сытости, ни, тем паче, от спокойствия.