— Постойте, но ведь для этого нужно…
— …то, над чем работает Ксаверий: общественное воспитание детей и охрана материнства.
— Боже мой! Как мы далеки от этого!
— Да. Это идеал. Это золотая греза человечества. Но согласитесь, что это единственное, что освободит женщину; что даст ей возможность развивать свой ум и способности; что позволит ей заниматься общественной работой наравне с мужчиной и получать равное с ним вознаграждение; что избавит ее от экономического и морального рабства. О, я предвижу целый ряд драм! Новый мир строят только на развалинах старого, и под обломками гибнут те, кому дорого было это старое. Но знаете поверье? Крепки те стены, что стали на костях человеческих. И в этой ломке настоящего во имя грядущего счастья будет много слез и мук. Все это неизбежно. Всякий шаг к свободе залит кровью. Но кого это может остановить? В битве всегда гибнет авангард. Но разве война этим кончается? Новаторы всегда не поняты, всегда несчастны. Но разве вы видели когда-нибудь, чтобы рожденные борцами возвращались назад, признав себя побежденными? Они падают, но не сдаются.
— Я завидую вашей вере! — говорит Маня.
— Марья Сергеевна, все, о чем мы говорили сейчас, касается только половой любви. Но есть другая. И вы это знаете, как и я. Можно обладать женщиной и наслаждаться ею, не любя. И можно любить, не обладали мы тоже получаем наслаждение с людьми, чуждыми нам по духу, хотя и связанными с нами узами брака. И детей рожаем от них. Но это не мешает нам отдавать душу другому. Любить безмолвно и бескорыстно. Гете это очень ярко выразил в своей «Wahlverwandschaft» [50]. Помните? Два друга женаты. Постепенно каждый из них увлекается женой другого. И жены чувствуют то же. Все остаются верны долгу. Никто не разрывает связи, в основе которой лежит чувственность. Но в объятиях мужа душа одной из этих женщин рвется к любимому и недоступному существу. И в результате — ребенок похож не на отца, а на того, о ком грезила мать в момент экстаза.
— Как это тонко! — шепчет Маня.
Глинская берет со стола иллюстрированный немецкий журнал.
— Вы видите этот портрет? Знаменитая Грета Мейзель-Хесс. После Отто Вейнингера ни одна книга не возбуждала такого шума, как ее.
— Ах! Ваша тема…
— Эти идеи веют в воздухе, Марья Сергеевна. Вся наша моральная атмосфера пропитана ими. Эти вопросы наболели у всякого тонко чувствующего человека. И надо быть лицемером или трусом, чтобы их замалчивать. В моей пьесе «Свободная Любовь» три года тому назад — помните? — я высказала те же мысли.
— Да… да… вспоминаю…
— Эту книгу я послала Грете Мейзель-Хесс и получила от нее прелестное письмо. Она предлагает мне работу в журнале, издающемся в Мюнхене. Хочет напечатать мой портрет и автобиографию. Но не это важно. Меня радует, что мы единомышленники и что ее книга строит новое прекрасное здание будущего на развалинах нашей морали. Моя задача теперь сводится к тому, чтобы, развивая собственные мысли, пропагандировать одновременно и ее идеи. Моя книга — это критика и комментарий к ее книге. Как всякая критика, она будет ценна постольку, поскольку она выявит истинное Я разбираемого автора и отразит миросозерцание критики, то есть мое собственное. Мало того, книгу Греты я переведу на другие языки. Я так захвачена этой работой сейчас!
— Счастливица! Но что же сама Грета говорит о любви?
— Она исходит из точки зрения, что наша буржуазная мораль совершенно игнорирует счастье индивидуума и интересы расы в угоду интересам собственности. Знаете, Марья Сергеевна, я часто думаю, что символом нашего века может служить громадный висячий замок на двери и пес, стерегущий вход. Потому что наш кумир — Собственность. Все ему подчинено: и личность, и счастье ее, и любовь. Отсюда и нерасторжимость брака, которая, в сущности, противоречит всем законам психологии. Нельзя ошибаться в выборе, — говорит наша мораль! Найди свое счастье сразу, навсегда — среди ï миллионов людей! Поиски нового счастья являются уже развратом, и общество карает преступившего! закон. Особенно, если это женщина. А Мейзель-Хесс говорит: «Брак подобен квартире. Ее темные стороны выступают только, когда в ней обживешься»… И она требует, чтобы общество признало нормальным явлением смену любовных союзов на протяжении всей жизни.
— Это смело.
— Не правда ли? Ей безразлично, насколько пострадают от этого интересы собственности. Ей важно счастье индивидуума. Ей важна гигиена расы и возрождение человечества — задачи, которые совершенно забыты в настоящее время.
— Она, значит, совсем отвергает брак?
— Напротив! Она, как и я, признает его как идеал. Но как и я, она думает, что даже в будущем длительный союз двух гармонично звучащих тел и душ останется только мечтой! И где же эта великая любовь? Ждать ее? Она так редко встречается на наших перепутьях. И даже когда встретится, то люди второпях проходят мимо этой прекрасной богини, не оглядываясь, не подозревая, что счастье всей жизни стояло рядом с ними! Что же остается тем, кто никогда не видел даже вдали светлое лицо большой любви? Проституция? Или брак по расчету? Мейзель-Хесс пропагандирует «Любовь-игру». «Необходимо, — говорит она, — накопление любовной потенции в душе человека». Это не будет трагической любовью, жертв которой так много среди женщин. Но это не будет и голой чувственностью. В этой «школе любви» от обоих партнеров потребуется бережливое, вдумчивое отношение друг к другу. То, чего — повторяю — нет сейчас даже в свободной любви. Но есть еще одно еще более ценное преимущество в этой дружбе-любви…
— Как вы сказали? Дружба-любовь?
«То, что мне предлагал Гаральд и что я отвергла», — грустно думает Маня.
— Да, дружба-любовь. Мейзель-Хесс говорит, что современное человечество живет под темным знаком страсти. Я сказала бы, чувственной. Эта страсть всегда стремится поглотить другое Я. Она всегда борьба. А победу одерживает не тот, кто любит глубже и сильнее, а кто любит примитивнее и эгоистичнее… И ужас этой страсти в том, что оба теряют себя и совершают этим величайший грех. Для женщины это даже стало догматом. Отказаться от себя — высшее доказательство любви. Как вы глядите на меня, Марья Сергеевна! Вы пережили когда-нибудь этот ужас?
— Да, да, это самое страшное желание. Это самая темная волна, которая всегда может подняться со дна нашей души.
— …и смыть мгновенно все здание, которое мы строили. Любовь-игра и любовь-дружба не порабощают личности. Не отнимают свободы внутренней и внешней. Только пройдя эту школу, человек научится любить…
— …радостно и легко? Это то, чему учил Ян?
— Да, да, конечно, — изумленно соглашается Глинская. — Теперь я вспоминаю, что, читая «Сексуальный кризис», я все время думала, где я раньше — много раньше — встречала уже эти самые мысли? Это книга Яна. Любить легко и радостно. Это та же игра-любовь, которая не опустошает человеческую душу — как это думают наши догматики, — а напротив, обогащает ее утонченными переживаниями. И кто поручится, что из этой игры не вырастает большая любовь?
Маня задумчива. Ей снова вспоминается Гаральд.
— Но Грета Мейзель-Хесс идет дальше. Признавая как идеал моногамный союз, основанный на большой любви, она не считает «бессменность» партнера его неизбежным атрибутом. Она говорит, что чем сложнее психика человека, тем неизбежнее смены. Отсюда вытекает необходимость «последовательной моногамии». Интереснее всего, Марья Сергеевна, что социал-демократ Богданов в своем утопическом романе «Красная звезда» [51] идет еще дальше: он признает возможность одновременной любви к двум. Он тоже находит, что душа человека слишком многогранна, чтобы можно было удовлетвориться любовным общением с одной. Одна бессильна дать то, что дает другая. А человеку для счастья нужны обе. Вы смеетесь? Вы понимаете, как шокированы были этими мыслями многие из его товарищей? Все они читали Бебеля «Женщина и социализм», а в своей любви остаются теми же мещанами. Видите, как трудно перевоспитать себя! Сколько лет надо, чтоб в корне изменить психику! Особенно трудно перевоспитать женщину, которая сейчас в любви видит…