Я всегда пытался пропагандировать в компании самостоятельность, самость. И у нас были варианты достаточно серьезной независимости. Мы могли иметь свой канал. Но мы совершили ошибку. Декларируя собственную крутость, «ВИД» постоянно уходил от подлинной самостоятельности. Мы все время пытались к кому-то подстегнуться. Я с настойчивостью идиота говорил: давайте сами становиться кем-то! Тут было основное противоречие между нами.

Еще. Есть банки. У банков есть акционеры. И в какой-то момент некий человек решает, что на самом деле он один работает. Он считает себя вправе вести некие политические переговоры. Потом он считает дли себя возможным провести некую финансовую сделку, не посоветовавшись с людьми. И в конечном счете загоняет себя в тупик. Его на эту штучку и ловят.

Я на сто процентов уверен, что ситуация такая. За несколько месяцев до того, как Влада убили, я зашел в кабинет к Любимову и сказал: «Влада грохнут, он связался черт знает с кем». Он закричал: «Да ты что?! Да как?! Мы же вместе, да все в порядке!» Я тогда напомнил Любимову, что Влад вообще не проводил Совет директоров. Я говорил Владу: «Давай беседовать, давай говорить!» Потому что это — самоубийство, потому что это как с ребенком: если с ним не разговаривать, он костенеет в своих комплексах. На самом деле не было

свою точку зрения, мы могли бы спорный вопрос решить.

Но если я делаю это самостоятельно, то те люди, с которыми я так поступаю, в конечном счете об этом узнают и принимают определенные решения. Когда результатом

Сделки является сумма свыше 500 тысяч долларов, человеческая жизнь перестает что-либо значить.

Я всегда пытался пропагандировать в компании самостоятельность, самость. И у нас были варианты достаточно серьезной независимости. Мы могли иметь свой канал. Но мы совершили ошибку. Декларируя собственную крутость, «ВИД» постоянно уходил от подлинной самостоятельности. Мы все время пытались к кому-то подстегнуться. Я с настойчивостью идиота говорил: давайте сами становиться кем-то! Тут было основное противоречие между нами.

Еще. Есть банки. У банков есть акционеры. И в какой-то момент некий человек решает, что на самом деле он один работает. Он считает себя вправе вести некие политические переговоры. Потом он считает дли себя возможным провести некую финансовую сделку, не посоветовавшись с людьми. И в конечном счете загоняет себя в тупик. Его на эту штучку и ловят.

Я на сто процентов уверен, что ситуация такая. За несколько месяцев до того, как Влада убили, я зашел в кабинет к Любимову и сказал: «Влада грохнут, он связался черт знает с кем». Он закричал: «Да ты что?! Да как?! Мы же вместе, да все в порядке!» Я тогда напомнил Любимову, что Влад вообще не проводил Совет директоров. Я говорил Владу: «Давай беседовать, давай говорить!» Потому что это — самоубийство, потому что это как с ребенком: если с ним не разговаривать, он костенеет в своих комплексах. На самом деле не было

интересно общаться, выпивать, дружить. Он мог вскочить на стол, начать говорить, как он любит всех. И это абсолютно искренне и естественно, без всякой позы. Позднее все это происходило довольно искусственно. Однажды собрались у меня дома с женами. Это было 8 Марта. Было много вкусной еды и выпивки. Влад просил меня сделать хинкали. И вдруг стало ясно, что ничего не клеится. Это было за год до смерти Влада.

АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. Помню, году уже в 94-м как-то случайно встретились с ним. Он выскочил из машины, стал обнимать, сказал, что очень рад видеть, обещал позвонить. Но не позвонил, конечно. В этом его трудно обвинять, он уже был предельно загружен.

ДМИТРИЙ ЗАХАРОВ. В последнее время мы общались редко. Сидели однажды у него на Новокузнецкой, ели пельмени, он пил безалкогольное пиво. Между нами появилась ощутимая дистанция. Это был уже совершенно другой человек. Витало ощущение такого скрытого сознания, что он стоит выше меня на социальной ступени. Не то чтобы он снисходил — нет, все было нормально, но чувствовалось, что я простой смертный, а он живое воплощение телевизионного бога. Не явно, без нарочитости, но сознание своей избранности присутствовало. Не могу даже вспомнить, о чем мы говорили. Так, милый треп. У нас уже не осталось общих тем. Происходило это примерно за месяц до его гибели.

АЛЕКСАНДР ПОЛИТКОВСКИЙ. Влад очень сильно изменился за последний год. И мне неоднократно говорили, что когда шли разговоры о назначении Листьева

в гендиректоры и о том, как будет существовать ОРТ, Влад принимал самостоятельные решения насчет судьбы наших программ. Не нужно было «Политбюро», он обещал его убрать, с Политком договоримся. Не нужно «красного квадрата» — разберемся и с ним, не вопрос. А нас он не ставил в известность. Мы узнавали об этом иногда из газет. А ведь существование ОРТ обусловлено разным программами и разными людьми. Влад начал играть на чужом поле. Однажды я ему при всех об этом сказал. Если бы он посоветовался с нами, тогда мы могли бы вместе принять решение. Другое дело, почему именно требовалось убрать те же «Политбюро» и «Красный квадрат». Хозяину канала нужна была некая управляемая ситуация. Управлять нужно было еще более жестко, жестче, чем компартия при Союзе. Во времена «Взгляда» на ОРТ было легче работать. Сейчас несравнимо труднее. Тогда не существовала цензура денег. Можно было открыть рот и доказать свою правоту. И согласимся, это часто удавалось. У Влада, с моей точки зрения, произошла некая раздвоенность. Па самом деле есть и более жесткие формы определения. В какой-то момент стало ясно, что ОРТ стартует и нас с Любимовым в сетке нет. Влад тогда выглядел очень растерянным. У него, как я понимаю, было*несколько попыток отскочить от общей команды. Когда мы однажды встретились, я предложил ему все объяснить начистоту: хочешь развиваться самостоятельно, идти один — пожалуйста, только скажи. Всякий раз, когда дело доходило до критической точки, он давал задний ход. Мне кажется, Влад и сам не мог понять, с кем он.

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Начиная с декабря 94-го года он ушел в работу над каналом. Над сеткой канала. И я думаю, что одним из условий, на которые он пошел при назначении в генеральные директоры ОРТ, стало то, что можно назвать независимостью от прошлого. Человеку вверяют канал. Это огромное влияние. Так что, я думаю, Борис Абрамович и все, кто формировал ОРТ, поставили Владу некие условия, при которых он был приглашен персонально.

По факту он не взял команду. Может быть, и пытался, трудно судить об этом. У меня, например, был персональный опыт, когда Сагалаев пригласил меня продюсером, был такой проект «РТР-Сигнал». И я сказал Сагалаеву, что условием моей работы будет то, что примерно четверть производства должна быть поддержана силами телекомпании «ВИД». Это было условие моего согласия. И в этом прагматизм, поскольку «ВИД» — это то, чем я занимаюсь львиную долю моей сознательной жизни. Ты должен на что-то опираться, должен знать, что есть вещи, которые будут сделаны точно так, как ты хочешь. А с чужими людьми всегда сложнее. И в этом смысле у меня есть основания думать, что Владу были поставлены такие условия, чтобы прошлое не сильно отягощало.

Конечно, общение наше с Владом после этого на порядок сократилось.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Там была какая-то странная история. Я про это никогда не говорил с Березовским. Зато помню наши разговоры с Владиком. Он говорил, что ему поставили некие условия: он идет один, без команды, без нас. Но я понимаю, откуда это: эти люди, эта власть нам давать ничего не хотела. Мы тогда все собрались и Владу сказали, что это неправильно — «один ты ничего не сделаешь". По шкурническому интересу нам это было даже выгодно: гендиректор - наш человек. Из эфира нас никто убирать не думал, такой проблемы не существовало. Да и вообще, то, что после всех этих странных людей гендиректором становился такой насквозь телевизионный человек, как Влад, - это замечательно. Просто было странное ощущение. Я бы, например, не согласился идти один. Он согласился. Вероятно, в том кругу с ним больше считались, у нас же были просто товарищеские отношения, причем в тот момент не самые близкие, может быть, там он имел больше ощущений товарищества, хотел нового партнерства, другой власти, другого уровня бизнеса. Не знаю. Возможно, его просто стало тяготить партнерство с нами. Тут никого нельзя обвинять. Все совершают ошибки. Просто для такого человека, как Влад, эти ошибки стали роковыми.