- Далеко идти? - спросила она, вглядываясь в плотную мокрую муть, где по обеим сторонам утонувшей в грязи дороги, слабо просматривались ряды покосившихся сельских изб.

 Деревня уже спала, лишь в редких домах запоздало вечеряли. До деда Андрея было километра  полтора, Сергей жил напротив. Дальше за огородами раскинулось большое рыбное озеро, собиравшее в лето огромные стаи диких гусей и уток. Идти нужно было прямо, пройти старое кладбище, стоящее почему-то посреди села. Раньше, когда-то давно, оно стояло на краю, но деревня строилась, заселялась, и погост оказался, чуть ли не в центре. Затем повернуть направо, а там уже совсем рядом. Все это, малоразговорчивый Сергей выпалил без запинки, немало удивляясь самому себе.

А гроза медленно приближалась, дождь понемногу стихал, яркие зарницы выхватывали мрачные вереницы тяжело идущих туч, гремело все сильнее и ближе. Ветер подобрел, стал мягче, теплей...

- Расскажите о селе, о людях, - попросила Аля.

 Она шла рядом, слушала, держась, прижимаясь иногда сильно к податливой Серегиной руке. Промокшая насквозь, озябшая, она внимательно смотрела под ноги, иногда поднимала голову, видела его лицо.

Голова окончательно прояснилась. Мысль работала быстро и четко. Хотелось говорить, рассказывать ей обо всем. Доверять. Он шел легко, видел ее лицо, глаза, чувствуя искренний интерес к своим рассказам. Сергей говорил, да что говорил, вещал, пел. Давно уже никто не просил его что-либо рассказать,  донести. Оказывается,  ему  этого не хватало. Ни один человек не слушал его так внимательно, терпеливо и неподдельно, как эта девушка. Женщина. Чувства были приятными, легкими. Ощущение нужности, причастности, охватывало его. Он знал, что без него она не дойдет, не найдет нужный дом, заблудится, потеряется, раствориться в осенней тьме.

В перерывах между вспышками дорога, село, тонули в кромешной мгле, чудилось, будто весь мир куда-то провалился. Не осталось никого кроме них, все спряталось, скрылось, унеслось. Это сближало, окутывало завесой тайны, тревожило… Казалось, никогда не кончиться ночь, гроза, дождь, они будут идти вместе, рядом, время будто остановилось для Сергея. Он неожиданно встревожился, встрепенулся, но тут же, сник. Было хорошо, спокойно.

Вдруг Аля вскрикнула негромко,  осела  на подогнувшихся ногах, охнула, но сразу выровнялась, остановилась.

  – Что? – не на шутку струхнул Сергей. - Аля, что?..

  – Я, кажется, сломала каблук, - она подняла ногу, и он увидел изящный сапожок с бессильно болтающейся шпилькой.

 – Больно?- встревожился Сергей.

 – Вроде бы нет, – в голосе расстройство и отчаяние. - Что теперь делать, как дальше идти? – она отвернулась, притихла, ему почудилось тихое всхлипывание.

 Опустился на колени прямо в грязь, взял  в  свои руки злосчастный сапожок, оторвал каблук совсем, положил себе в карман.

 – Что-нибудь придумаем, – он поднялся, заглянул в промокшие то ли от слез, то ли от дождя, такие близкие волнующие глаза.

 Порыв ветра отбросил темную вьющуюся прядь густых волос. Что-то блеснуло и тут же погасло. Сергей увидел две маленькие золотые капли сережек в виде ползущей то ли ящерки, то ли саламандры. На месте глазка стоял крохотный бриллиант, именно он искрился и сверкал в отблеске молний. Еле отвел завороженный взгляд.

Решился. Схватил Алю на руки, прижал и понес, зашагал, бухая сапожищами и разбрызгивая все вокруг. У него за спиной вырастали крылья, он шел, летел вперед, навстречу грозе, молниям, громовым раскатам, бесконечности…

 Он не замечал ничего, видел лишь удивленно, в упор, не мигая, смотревшие на него зеленые, цвета морской глубины, близкие глаза. Сергей шагал и шагал, говорил что-то, запинался, усилившийся дождь заливал его лицо, а он все торопился, мчался, переступая какие-то бугры, скользкие рвы, обходя непонятно откуда возникающие невысокие металлические оградки. Боковым зрением пригрезились темные покосившиеся кресты, обветшалые могильные памятники, мокрые почти уже стершиеся  надписи…

Он все прижимал и прижимал ее к себе, не чувствуя тяжести. Аля смотрела спокойно, без напряжения. Сергей тонул, растворялся в этом взгляде, выныривал на секунду, и опять, опять скрывался в манящем, зовущем, ускользающем изумруде этих чудесных, ослепляющих глаз…

                                  * * * * * 

Страшной силы треск разорвал пылающее небо зигзагообразно надвое. Шибануло так, что природа содрогнулась от ужаса. Сергей будто налетел на что-то, встал, оцепенев от страха…

Все вокруг окутал сплошной плотный туман, в небе взрывалось и гремело. Он стоял по горло в ледяной воде озера, а волны били и били в лицо, накрывали с головой, загоняли в остывающую глубину. Его трясло, он крутил головой, не видя спасительного берега. Ноги утопали в илистом дне, холод сковывал, сжимал, пронизывал до последней клетки.

 – Надо попробовать задним ходом, – возникла своевременная мысль. Пошел медленно-медленно, еле вытаскивая затягивающие вязким илом сапоги. Казалось, прошла вечность, прежде чем вода начала спадать. До пояса, потом до колен… Сергей повернулся, вздохнул шумно, сделал еще один шаг, и обессилено рухнул  на мокрую землю…

Его обнаружили на рассвете, подняли, понесли к недалекому  Серегиному  дому. Он еще дышал, сдавленно, хрипло…

Варвара, не спавшая ночь, ждущая мужа, отшатнулась в беззвучном крике, но тут же, взяла себя в руки.

– Живой? - спросила…

 - Да вроде бы… - отозвались мужики, пряча глаза.

 Рассказали что знали, где подобрали, как не могли определить - жив ли?

 - Не жилец он, – ляпнули…

– Что?!. - пронзительные черные глаза смотрели зло, яростно прожигая лучом.

Мужики поежились, заволновались…

- Ну-ка брысь отсюда, привезите лучше фельдшера из района, а то запричитали как бабки старые! - решительности и мужества ей было не занимать, да и какая-то злость, жалость к Сергею придавали сил.

Встали дети, увидели, испугались, стали что-то спрашивать.

– Быстро топите печь, грейте воду. А ты, Аня, помоги перенести отца.

 Варя уже разрывала, снимала грязную мокрую одежду, она знала, что ей делать.

Его помыли, вытерли, с трудом донесли, положили в чистую кровать.  Достали из комода теплое исподнее, спрятанную бутылку спирта. Варвара долго, до красноты растирала холодное тело, ноги, спину, затем обтерла спиртом, надела на него белье, обложила бутылками с горячей водой.

Сергей дышал неровно, но неясный румянец пробивался на щеках. Она разделась, легла рядом, согревая теплом своего тела, укуталась в одеяло, и не выдержав зарыдала, завыла… Слезы лились ручьем, горячие, горькие, капали и капали ему на лоб, скатывались по щекам и застревали где-то в подушке.

После обеда привезли фельдшера. Он долго слушал дыхание, стучал по груди и спине заскорузлыми, жесткими пальцами, все охал да ахал, ускользая взглядом, и наконец, выдал диагноз – двусторонняя пневмония. Покачал головой, сделал укол, сказал, что приедет через три дня. Ушел.

Серега метался в жару, бредил, хрипел. Варя сидела рядом, обтирала лицо, смачивала губы и лоб водой. Из затуманенных горем черных глаз, все лилось  и лилось. Она уже не вытирала слез, щеки опухли, покраснели. Никак не могла понять, почему он не дошел до дома, и как его занесло на это озеро? Ведь он не был пьян, да и пил редко, не любил этого. Что случилось с ним? Неужели умрет? Ну уж нет, не бывать тому, вырву его из смертельных лап, вылечу, выхожу, слезами отогрею, не отдам… И все будет по прежнему – хорошо…

Вечером соседи привели с другого конца деревни  Фоминишну – старую горбатую бабку-ведунью. Многих излечила она травами да заговорами, колдовством. Жила на отшибе, держала свиней и коз, редко покидала избу, а охранял ее и хозяйство огромный, одноглазый, злющий пес.

Бабуля прошла к кровати, глянула в передний угол и, не увидев иконы, неодобрительно сверкнула глазом, покачала головой. Зажгла держащую в руке сухую можжевеловую ветку, и давай окуривать Сергея, что-то угрожающе бурча себе под нос, брызгая шипящими искрами, все наклоняясь и наклоняясь к его лицу, все ниже и ниже… и вдруг, страшно заскрежетала зубами, застонала, отпрянула, поперхнулась. Ветвь с треском погасла, догорела, всю комнату заволокло едким дымом.  Фоминишна вдруг резко крутанулась на месте, дико вращая закатившимися зрачками. Жутко было наблюдать это действо.