Что ж, он в своем деле не последний. Но и лошадей таких рослых тоже выбирает не зря. Как величествен верхом! Не разглядишь, какой он маленький и что ему уже под семьдесят.
Слева: бурское объявление о розыске Уинстона Черчилля, бежавшего из плена. Справа: молодой Уинстон Черчилль в Трансваале
Или Китченер… Холодными глазами его восторгаются, а что лицо зачастую брезгливое — не замечают. Да, начальник штаба у самого Робертса, а вскоре — и на месте Робертса… Как любили они, Родс и Китченер, ранним утром проехаться верхом по лондонскому парку… Как это было недавно! И давно…
Но Китченер, как и Робертс, дослужившись до высоких воинских званий, воевали ведь пока только с азиатами и африканцами. Правда, Китченер повидал и франко-прусскую войну. Но тогда ему было только двадцать, и у французов он был просто добровольцем…
Посмотрим еще, смогут ли они довести дело до конца в своей первой войне между белыми людьми… Конечно, под их началом сражаются и части, которые дрались в Крымскую кампанию, под Балаклавой, да с тех пор ведь воды утекло немало…
Сколько пишут о Киплинге! Как создал отряд волонтеров, как навещал раненых, как собирал деньги для солдатских семей, как отдавал на войну гонорары за свои стихи и поэмы! На всех газетных восторгов хватает…
И вокруг Баден-Пауэла создали шумиху — ну, бедняга, пожалуй, заслужил. Его все-таки держали в осаде почти на сто дней дольше, чем меня в Кимберли. На этот маленький Мафекинг буры выпустили двадцать тысяч снарядов! Бог с ним…
…Но вот хоть этот молоденький репортер. Черчилль, сын того недотепы, что ездил по Родезии в 91-м… Ну, бежал из плена. Ну, назначили буры за его голову 25 фунтов. Не ахти как высоко оценили. Но вернулся в Лондон этот мальчишка — львом сезона стал, в парламент сразу выбрали!
Даже его тетка, леди Сара, и та ходит в героинях, и только потому, что сумела пробиться в осажденный Мафекинг к своему мужу, офицеру.
А его, Родса, никому не приходит в голову считать героем этой войны! К нему относятся как к тому мавру, который уже сделал свое дело и которому остается теперь только уйти.
На самом деле, конечно, было не совсем так, а может быть, и совсем не так. Правители Англии не собирались делать из Родса козла отпущения. Но в герои той войны его произвести было трудно — слишком многие видели в нем виновника потоков лившейся крови.
Да и сам Родс подставлял себя под удары. Анекдотические рассказы о его стычках с военными во время осады Кимберли не составили ему славы.
А потом еще скандал из-за счета, который родсовская Де Беерс предъявила британскому казначейству. Речь шла об убытках, понесенных этой компанией во время осады Кимберли. Счет был на триста тысяч фунтов. И даже такие пункты:
За венок, возложенный на могилу убитого офицера… 19 ф. 10 ш.
За наем кеба для корреспондентов, находящихся при компании… 70 ф.
Посыльным, доставлявшим из Моддеррифира в Кимберли газеты для Сесиля Родса…… 788 ф.
За доставку письма Родса в Мафекинг…..25 ф.
Правительство вернуло счет с намеком, что надо бы совесть иметь. Но компания не прекратила своих домогательств, она лишь сократила их до 54641 ф. 4 ш. 9 пенсов.
Один из депутатов-ирландцев сделал в палате общин запрос по поводу этого счета и огласил возмутительные, с его точки зрения, требования компании.
Могло это способствовать популярности Родса? Он, всегда так тонко чувствовавший настроения публики, теперь вредил себе. Да еще как!
Несколькими годами раньше сам бы прекрасно понял, что такие поступки совершенно недопустимы, во всяком случае до той поры, покуда не кончилась война и страсти не поостыли. Теперь — нет. Не понимал. Может быть, сам себя убеждал, что Кимберли отстояли навербованные им волонтеры. А если так, то вроде бы можно…
Но настроения вокруг были иные. Понять это и тем более смириться он никак не мог.
И ВЕК, СЧИТАЙТЕ ПРОЖИТ
На Юге Африки шла война, которую весь мир считал его войной. А он не находил себе ни места, ни дела. Что его заставляло метаться? Действительно определенные, конкретные неудачи? А может быть, самое гнетущее — труднообъяснимая тоска, разлад со всем миром и самим собою?
Может быть, он впервые стал подводить итоги своей жизни, оценивать совершенное. Казалось бы, как много сумел осуществить из задуманного.
Но не то, не так! Не пришел «конец всем войнам», о котором Родс наивно писал еще в первом политическом завещании. Да и сами англичане — нация, которой он готовил столь блестящее будущее, — разве они оправдали его надежды?
Тоску о несбывшемся он, конечно, познал. Задумался ли тогда и над какими-то другими сторонами жизни, кроме деловых и политических? Ведомо ли было ему чувство, которое почему-то с насмешкой именуют мировой скорбью? Посещали ли его те мысли, о которых писал тогда Салтыков-Щедрин: «Знал я, сударь, одного человека, так он покуда не понимал — благоденствовал, а понял — удавился!»
Родс оказался на склоне своей карьеры, да и жизни, довольно рано, в сущности лет с сорока трех — с набега Джемсона. Но сознание этого пришло позднее. Как же он осмысливал тогда свое прошлое?
Создается такое впечатление, что не только возвыситься над своими политическими действиями, но даже как-то посмотреть на них со стороны ему было трудно. Из него не вышло бы ни Талейрана, ни Фуше, ни уж, разумеется, византийца Прокопия Кесарийского, который, утверждая официальные политические догмы, тайком писал свою «Тайную историю».
Многие биографы Родса называют его натурой цельной, подчеркивая тем самым, что его никогда не терзали сомнения. Похвала ли это? Известно ведь с античных времен и мнение, что человек все-таки соткан из противоречий и во внутренней борьбе рождается его духовная ценность.
Создается впечатление, что Родс всю свою сознательную жизнь действительно держался примерно одних и тех же взглядов. Даже в последние годы и месяцы сколько-нибудь всерьез не переосмысливал своих идей, не задумывался о переоценке своей собственной роли, ни в чем особенно не раскаивался. Разве что в таких роковых неудачах, как набег Джемсона. Да и тут он не раскаивался в самом поступке, а лишь сетовал на неудачу.
Ему пришлось отказаться от такого замысла, как создание тайного ордена для расширения Британской империи. Но и это лишь в силу сложившихся обстоятельств, а не из-за пересмотра взглядов.
Да действительность не так уж во многом и заставляла его пересматривать взгляды. Ведь то, что он проповедовал, английские власти совершали шаг за шагом!
Но делали это уже не его руки, он не чувствовал себя напрямую режиссером событий. Отсюда и обиженность, и мнительность.
Родсу, бывшему премьер-министру, бывшему члену Тайного совета королевы, поневоле приходилось становиться в позу человека хотя и обойденного, оскорбленного, но все же не унижающего себя жалобами и пререканиями.