Вскоре после «поимания» Варсонофия к Смоленску подошел с 6-тысячным отрядом К. Острожский. Но уже было поздно. Момент был упущен, сил у литовцев для штурма крепости было явно недостаточно. Перед глазами литовцев по распоряжению Василия III Шуйский повесил на крепостных стенах многих изменников:

Посланный из Смоленска отряд без особого труда отбил попытку Острожского взять город «с ходу». Репрессии за «смоленскую измену» продолжались. Именно тогда многие смольняне были выведены из города. В Москве образовалась из их числа особая корпорация смольнян, которая вела торговые операции с Западом. Многим смоленским боярам Василий III роздал поместья в «своей земле»[640]. 10 сентября Василий III выехал из Дорогобужа, а 24 сентября прибыл в Москву. В то же время Сигизмунд I покинул театр военных действий и направился в Вильно[641].

Оршинское поражение имело последствия, повлиявшие на ход войны. Воспользовавшись им, князь М. Мстиславский, а также жители Кричева и Дубровны перешли на сторону Сигизмунда[642]. Почти одновременно с этим по сговору с польским королем[643] на землю В. Шемячича и В. Стародубского напал сын Менгли-Гирея Ахмат-Гирей «с своею братьею, и с всеми детми, и со многими людми». Набег был без особого труда отбит местными силами[644].

Свой успех под Оршей литовцам развить не удалось. Их набег на Великие Луки, продолжавшийся неделю, не был эффективным[645]. В свою очередь запоздалым отзвуком кампании 1514 г. был дерзкий набег псковского наместника А. В. Сабурова на Рославль (28 января 1515 г.). Взяв с собою отряд в 3 тыс. псковичей и детей боярских, он подошел к стенам Рославля и на вопрос: «Рать ли ты или посол великого князя?» — ответил: «Бежу от великого князя к королю». Получив корм с горожан, Сабуров остановился на ночлег в 30 верстах от города. На следующий день «в торговую пору» Сабуров вернулся и ворвался со своим отрядом в город. Взяв «много добра… и полону» (в том числе 18 немецких купцов), Сабуров вернулся во Псков. Василий III похвалил его, а немецких гостей велел ему отпустить со всем добром[646].

Итак, Оршинская битва задержала развитие русских успехов, достигнутых взятием Смоленска, но не могла их нейтрализовать. Смоленск остался в составе Русского государства. Именно с 1514 г. установилась граница России с Великим княжеством Литовским, которая просуществовала с небольшими временными изменениями на протяжении всего XVI в. Это было реальным фактом, менявшим ситуацию на западных рубежах России в ее пользу.

Глава 9

Поиски мирных решений

Из Оршинской битвы Сигизмунд решил извлечь наибольший внешнеполитический эффект, главным образом на дипломатическом поприще, ибо было ясно, что военным путем Великое княжество Литовское решающего успеха в борьбе с Россией добиться не способно. Король широко оповещал европейские дворы о «грандиозной победе» его войск над «московитом», не останавливаясь перед заведомым искажением и всей перспективы событий, и самих реальных фактов. Так, папе Льву X и магистру Альбрехту Сигизмунд писал, что из 80 тыс. русских, участвовавших в Оршинском сражении, убито или потоплено 30 тыс. человек. В плен якобы попало 46 военачальников и 1500 дворян. Позднее Деций и Стрыйковский писали, что убито было 40 тыс. человек, а в плен попало 2 тыс. детей боярских. В подарок папе, венгерскому королю и Яну Заполью Сигизмунд отправил пленных русских дворян, но Максимилиан сумел некоторых из них заполучить себе и отослать на Русь[647].

Все это, конечно, произвело известное впечатление на европейские державы. Так, папский легат Пизон, собиравшийся выехать на Русь, решил до поры до времени от поездки воздержаться[648]. Напуганный крестьянским восстанием в Венгрии летом 1514 г., Максимилиан стал искать путей примирения с Сигизмундом, который и сам был заинтересован в посредничестве императора при решении русско-литовского спора[649]. Так или иначе, но Максимилиан отказался подписать с Россией договор 1514 г., разгневался на Шнитценпаумера и послал Василию III новый вариант соглашения. Этот проект уже не содержал прямых военных обязательств Империи. Русские должны были сами принимать все необходимые меры для мирного разрешения конфликта с Великим княжеством Литовским. И только в случае их бесплодности они имели право обращаться за помощью к Империи. Иными словами, решение вопроса об участии или неучастии в совместной вооруженной борьбе с Великим княжеством Литовским целиком передавалось на усмотрение императора[650].

С этим вариантом договора и приехали в Москву 1 декабря 1514 г. Яков Ослер и Мориц Бугшталер в сопровождении русских послов Д. Ласкирева и дьяка Е. Сукова Новый проект русско-имперского договора не мог удовлетворить московского государя, и он не признал посреднической роли имперских представителей в урегулировании литовско-русских отношений.

Оставалось тревожным и положение на юге. В марте 1515 г. крымский царевич Мухаммед-Гирей с киевским воеводой Андреем Немировым и воеводой Остафием Дашкевичем напали на Чернигов, Стародуб и Новгород-Северский[651]. В это время Шемячич и Василий Стародубский были вызваны для переговоров в Москву и не могли руководить военными действиями, развернувшимися ка территории их княжеств. Но тем не менее мужественная оборона русских воинов не позволила татарским и литовским войскам достигнуть хоть сколько-нибудь значительного успеха, хотя польские источники и сообщают о «громадном полоне», взятом татарами (от 60 до 100 тыс. человек)[652]. Отправленному 15 марта в Порту русскому послу В. А. Коробову, уехавшему вместе с турецким послом Камалом, необходимо было добиться от султана, чтобы он заставил Крым воздержаться от повторения подобных набегов («им в ту пору какову помешку чинил»)[653].

Обе стороны продолжали вести сложную дипломатическую игру, готовы были идти на расширение торговых связей, не желая связывать себя какими-либо обязательствами политического характера. Торговля со странами Востока во внешнеторговом балансе России первой половины XVI в. Занимала важнейшее место[654]. Но для Василия III имело большое значение, удастся ли ему добиться оказания давления на Менгли-Гирея со стороны турецкого султана. Без нейтрализации Крыма невозможна была ни активная казанская политика, ни действенное сопротивление попыткам реванша со стороны Литвы. Этим и объясняется настойчивость московского государя в установлении прочных дипломатических связей с Портой. Султан же отнюдь не собирался жертвовать своими интересами в Крыму и Казани ради союза с Россией, который ему в той обстановке не сулил каких-либо реальных политических выгод. Порта с явным неудовольствием наблюдала за русско-имперским сближением, которое означало поддержку Россией злейшего врага Турции. К тому же Селим в переговорах с русскими представителями настаивал на освобождении Абдул-Латифа.