''Тонкости'', ''оттенки'' вопроса представляю далеко не столь глубоко, как хотелось бы. Предложение обсудить проблему принимаю — как экономист. Ибо в тенденции к определенному нарастанию межнациональных коллизий я усматриваю прежде всего экономический аспект.
— Правильно ли считать экономическую сторону определяющей? Не следует ли рассматривать ''национальный фактор'' как самостоятельную силу?
– ''Ничто не возникает из ничего''… Все имеет свое начало. Известно: там, где существует действительное, реальное равенство людей — а базой, основой всякого равенства выступает прежде всего экономическое равенство, — там бывает мало противоречий. Там чаще наблюдается гармония интересов. Почему? Потому что интересы каждого реализуются одинаковой мерой. Не важно, какой это коллектив: одно- или многонациональный. В многонациональном же коллективе элемент неравенства усугубляется, осложняется еще и подозрениями в национальной дискриминации. И если не решить проблему кардинально, т. е. не обеспечить подлинного равенства всех на деле, то национальный фактор, обрастая дополнительными наслоениями, противоречиями, трудностями, превращается в действительно самостоятельную, самодовлеющую, автономную силу, нередко запутывая саму суть вопроса.
— Хорошо бы это положение проиллюстрировать на каком-либо конкретном примере…
— Если можно — на собственном. Мое детство прошло на самом севере Казахстана, в небольшом селе Полудико, куда мы, чеченцы, были перемещены в феврале 1944 года со статусом ''спецпереселенцы''. Село поневоле оказалось интернациональным. Кроме нашей семьи — матери, двух моих старших братьев и сестры, там поселились еще несколько семей наших родственников и бывших односельчан, десятка три семей из бывшей Немцев Поволжья АССР, корейцы, татары. При абсолютном преобладании русского населения.
Жили мы там лет десять. И я не помню ни одного скандала на национальной почве, ни одного оскорбления. А ведь мы были «спецпереселенцы»… Почему в данном случае произошло несовпадение официальной государственной позиции, выразившейся в факте насилия над нами, и общественного мнения в этом небольшом, богом забытом селе? Ответ я нахожу именно в факторе нашего фактического равенства со всеми жителями этого села.
Посудите сами. С 5–6 лет я, точно так же, как и другие мальчишки, по мере своих сил, помогал матери, семье. Мать работала колхозной дояркой. Я (как, повторяю, и другие) делал, что мог: доставал из глубокого колодца воду, поил коров, чистил коровники зимой, ухаживал за телятами в 40-градусный мороз. Возил сено, копал картошку, ездил в лес за дровам и т. д. Все в селе были в одинаковом положении — одинаково бедны. Всем всего не хватало, особенно хлеба — трудодни-то были в основном пустые…
Рядом с моей матерью работали матери моих сверстников — и тоже до кровавого пота: русские, казашки, немки, кореянки… Моя первая учительница Вера Владимировна чуть ли не ежедневно приходила к нам домой, отшагивая добрых пять километров. Зачем это надо было ей — возиться с мальчишкой из семьи преступников? Она могла бы спокойно «подвести» меня под исключение… Я думаю о ней и понимаю, что с ее стороны это был урок подлинного интернационализма и доброты человеческой.
Начальство ассоциируется у меня с 2–3 бригадирами да председателем колхоза. Это были люди строгие, но справедливые. Сами работали рядом с колхозниками, когда требовала обстановка. Мать не обижали, наоборот, поощряли, называя лучшей дояркой. Конечно, это было «равенство нищих». Но оно было для всех и по самой своей сути исключало причины для межнациональных конфликтов.
— Ну а если несколько отвлечься от чисто экономической стороны проблемы, что, на ваш взгляд, вызывает вспышки национализма? Какова их природа?
— Причин много. Не берусь судить обо всех. Однако важен ленинский методологический подход при анализе подобных ситуаций. Он состоит в следующем: никогда, ни при каких обстоятельствах не стремиться делать «козлом отпущения» народ. Этот ленинский метод наши «провинциальные дантоны и республиканские Робеспьеры» решительно отбрасывают, сваливая всю вину на народ и в то же время выводя за грань критики само «руководство», неразумные действия которого как раз и задевают национальную гордость и самолюбие.
Вот давайте полистаем газету «Грозненский рабочий» за 26 января 1988 г. Идет пленум обкома партии. В повестке дня — руководство перестройкой. Но что это? Вместо анализа сегодняшнего положения докладчик возвращается к «смутным» временам трагического 1944 года и начинает пространно рассуждать о том, как враги (речь идет о чеченцах и ингушах) подло наносили удары в спину Красной Армии, сколько было банд, их численность, вооружение, экипировка и т. д. Право, даже мне, никогда не жившему в этой республике, неприятно читать все это. А что говорить о жителях Чечено-Ингушетии?
И все-таки давайте до конца разберемся с этими «бандами». Они «появились» в результате фальсификаций, придуманных Берией, Сталиным и их местными прихлебателями. Была состряпана преступная идея о «виновности» народа, его пособничестве врагу. Но правда восторжествовала. Народ полностью реабилитирован. С того дня прошло почти 30 лет, а разговоры о «бандах» получили самостоятельную жизнь и свободно «гуляют» по миру, мстя целому народу, «расстреливая» его. Время от времени местные деятели «пробивают» свои лживые статейки и в центральной печати. Спрашивается: с какой целью осуществляется «обстрел»? Думается, здесь налицо рецидив «локальной сталинщины»: запугать, поставить «на место»: «Вы-де все равно виновны…» Не в этом ли причина необычайной, прямо-таки патологической боязни местных руководителей из чеченцев и ингушей прослыть «националистами»? Они не могут и не хотят выступать на своем родном языке по телевидению, в местных газетах. И даже гордятся этим. О руководителях русского происхождения и говорить не приходится — язык коренного народа в большинстве своем они и подавно не знают. Право же, можно подумать, что товарищ Колбин, выучивший грузинский язык, работая в Грузии, а теперь и казахский, менее занят, чем некоторые чиновники из Чечено-Ингушетии.» Из другого интервью «Известиям» (22. 3. 1988) русских историков Л. Дробижевой и Ю. Полякова выясняется, что можно писать о «чечено-ингушских бандах», об их «предательских ударах в спину Красной Армии». Но нельзя писать о восстановлении республики, ибо тогда пришлось бы рассказать о ее ликвидации. Вот ответ на соответствующий вопрос члена-корреспондента Академии Наук СССР Ю. Полякова:
«… Мы большие мастера замалчивать трудности в национальных вопросах. Вот Северный Кавказ, высылка целых народов, их возвращение. Чеченцы, ингуши, карачаевцы, балкарцы от мала до велика знают, что с ними происходило с 1944 по 1956 год. И когда об этом историки молчали, какое может быть уважение к истории? Приступая к написанию истории Северного Кавказа, сотрудники Института истории СССР столкнулись с прямыми возражениями местных партийных и научных работников… Аргументы возражений были странные: если, мол, говорить о восстановлении, нельзя не сказать о ликвидации, а это значит ворошить прошлое».
Даже в эру гласности и второй волны разоблачения сталинщины люди, которые причисляют себя к «интернационалистам», пишут о чеченцах и ингушах и об их трагедии самые дикие вещи. Сталина, которого обвиняют во всех грехах, своих и чужих, подчеркнуто оправдывают, когда говорят о его депортации чеченцев и ингушей. Странным образом как раз сейчас над чечено-ингушским народом учиняют новый духовный геноцид. Оказывается, излюбленное хобби чеченцев и ингушей — издревле — «резать русских»! И этому русские люди верят. Н. Старцева написала на эту тему статью в «Литературной газете» от 3 августа 1988 г. под названием «О национальных болестях». Она пишет: «Живущие бок о бок с чеченцами и ингушами русские, украинцы, армяне, татары, люди других национальностей имеют слабое представление о том, что волнует исконных жителей этих мест, лишены самой возможности узнать об их традициях, обычаях, культуре, злободневных вопросах национального бытия. (Почему бы в этих условиях и не принять на веру высказывание действующего лица повести А. Приставкина, что у чеченцев ''резать русских — это национальная болесть такая!'', как это сделал автор одного литературного обозрения.)». Н. Старцева продолжает: «В 1944 г. чеченцев и ингушей вместе с несколькими другими народами Северного Кавказа этапировали за тысячу километров. В 1948-м в постановлении об опере В. Мурадели, ''претендующей на изображение борьбы за установление Советской власти и дружбы народов на Северном Кавказе в 1918–1920 гг. '', предписывалось уяснить, что ''помехой для установления дружбы народов в тот период на Северном Кавказе являлись ингуши и чеченцы''».