Изменить стиль страницы

Большая Рериховская Библиотека

Николай Рерих

Листы дневника

III том (1942–1947)

Заветы высокой жизни

С выходом третьего тома "Листов дневника" Н. К. Рериха состоялась первая полная публикация главной части его литературного наследия.

Обширная подборка предлагаемых читателю очерков-писем охватывает период с 1942-го по 1947-й год. Запечатленная в них масштабная картина мира развернута на историческом рубеже победоносного перелома второй мировой войны "в подвиге Земли русской", преодоления разрухи в условиях нарастающей западной русофобии и укрепления пресловутого "железного занавеса", в преддверии новой — "холодной войны" и углубления общего кризиса мировой цивилизации.

В калейдоскопе отображенных Н. К. Рерихом событий середины века и последних лет его жизни четко прослеживается ведущее начало — стремление обозначить, высветить пути к человеческому единению и содружеству. Главными из них для мыслителя и художника, основателя многих просветительных, научных и общественных учреждений и начинаний в мире неизменно были неотложность "всемирного дела Культуры" и служение Родине.

Идея сближения народов на почве Культуры пронизывает многие дневниковые страницы:

"События доказали, — пишет Николай Константинович в очерке "Друзья", — насколько необходим человечеству щит Культуры… Сколько придушенной злобы, засахаренной ненависти, жалкого безумия! Сколько иссушающего горя! Армагеддон войны кончен, теперь — Армагеддон Культуры"[1].

"Чего только не пересмотрели за всю жизнь! — продолжает он в очерке "Сложно". — Сколько войн и каких свирепых! Сколько рушений империй!.. Помним все перевороты, куда же еще переворачиваться? Остается строиться, творить, преуспевать в великом сотрудничестве"[2].

Из очерка в очерк напоминает, повторяет, твердит он "непримененные истины": мир зарождается в человеческом сердце, но оно может "преисполниться доверием лишь через Культуру"; культурная связь "воздвигнет сотрудничество народов, даст содружество, отепляющее сердца"[3]. Как бы открывая новый, глубинный смысл и значимость этих жизненных основ, автор просто подводит к пониманию, что они пока живут в нас неосознанными; вовсе не гром пушек, а "рычание сердец" является признаком войны.

Грусти и горечи исполнены продиктованные безумием мира записи, доверительные и дружеские его послания: "Ох, как далеко народам до Культуры. Пока что они на степени хлеба и зрелищ"[4]; "Отчего сейчас так трудно? Не оттого ли, что человечество задвигалось из одной пещеры в другую?"[5] Откликаясь на происходящее, он заносит в дневник приметы времени, без которых история нашей сложной эпохи, пожалуй, не может обойтись до сих пор:

Человек — "венец природы" — озверел… Доллар царит и запечатывает совесть… Вредительство — во всех оперениях… Единственно, в чем преуспело человечество — в цивилизации преступлений. Забыли о самом необходимом для эволюции — о человечности…

"Еще некая война неизбежна, — предрекает Рерих, — война знания против невежества"[6].

В грозные годы написания "Листов" Рерих жил и творил в Гималаях, в неустанном "дозоре", "на вышке". Поэтому совершенно естественно и почти буквально воспринимаются его зовы к далеким корреспондентам — близким сотрудникам обратить свои "взоры ввысь", к вершинам духовной Культуры. Колесница последней, верил он, задвигается молодыми силами, молодым мышлением. И напутствовал молодежь: "Искусство жизни пусть будет самым высоким"[7].

Полем его деятельности на ниве Культуры был весь мир, но духом и сердцем он был устремлен к родным местам, в Россию — страну, которая в безмерных страданиях и лишениях приняла на себя, по словам Елены Ивановны Рерих, бремя искания истины за всех и для всех.

Военной зимой 1942-го, вслушиваясь в доносившуюся в Гималаи на прерывистых радиоволнах тревожную информацию с Родины, Николай Константинович восхищенно отмечает, что воины перед ликом опасности стремятся "не только сразить врага, но и восполнить свое познавание"[8]. А такая устремленность к знанию есть верный путь к победе.

В каждодневном, часто безымянном подвиге преодоления на военном и хозяйственном фронте раскрывался, рос потенциал народного духа — культурой сердца и самоотречения всегда строилась и держалась Россия. И когда "молния русского подвига" осветила мир, он, всей жизнью вобравший в себя пути и судьбы страны, мог сказать: "Мы всегда знали, на какую высоту взойдет народ русский"[9]; "Если где оскудела Культура, то поможет тогда русский подвиг"[10].

Знание о том, какие "сокровища захоронены в скрынях народных", огонь веры в предначертанную этому народу судьбу зажигают в нем желание непосредственно приложить силы на широком культурном поприще, приобщиться к общей восстановительной работе "после всех зверских немецких разрушений". Мы готовы потрудиться вместе, писал он Грабарю, — "клич кликните!"

В письме к брату Борису — все о том же: "Покуда есть сила, хотелось бы приложить ее на пользу родной земли. Знание, опытность, любовь к славной Родине — все это надо дать туда, где оно будет особенно полезно"[11]. Однако развернуть задуманную им эволюционно-просветительскую работу в стране, управляемой "суженными сознаниями", задернувшей "железный занавес" и закрывшей путь в нее зарубежным деятелям русской культуры, было не суждено.

Драматически щемящие строки "Листов дневника" полны нарастающего стремления, томления деятельного духа, пронзительного ожидания, надежд…

На его подоконнике — открытый компас. Стрелка неизменно тянет к Северу. А там — Родина. "Пишу ли, читаю ли, глаз вскидывается за путеводной стрелкою… И невозможно убрать эту стрелку — она зовет, она напоминает. Кажется, и без нее помним, но она как символ зова"[12].

Он торопит будто остановившееся в почтовых сношениях время: мало осталось "могикан, потрудившихся для русийской Культуры"… Досадует, что так нужные на Родине философские, научные и художественные труды семьи продолжают оставаться недоступными, за ее пределами. Мечтает, что преграды во взаимоотношениях должны исчезнуть, "общечеловеческое естество должно превозмочь зубчатые заборы ненависти"[13]. Ищет "хоть какую-нибудь логику в происходящем", когда, расширяя круг общественных связей, пишет в Кремль, в Комитет по делам искусств, Академию наук и т. д., и все — "как в подушку". Ему кажется, что письма вместо почтового ящика летят в пропасть… "Иногда так ждешь, точно бы сила ожидания подгонит посылку"[14].

Он умел идти сквозь боль, не меняя курса, пронзая устремлением тьму, разворачивая все новые возможности…

Очертившие высокий жизненный путь художника-гуманиста публикуемые "Листы дневника" несут отзвук величия духа их Автора. Неосуществленное в атмосфере непонимания, наветов, равнодушия и запретов его стремление донести вверенное духовное богатство в "сужденную страну" реализуется через полвека после сборов его на Родину.

вернуться

1

Рерих Николай. Листы дневника. Т. III. M., МЦР, 1996, с. 225

вернуться

2

Там же, с. 338

вернуться

3

Там же, с. 210

вернуться

4

Там же, с. 381

вернуться

5

Там же, с. 217

вернуться

6

Там же, с. 174

вернуться

7

Там же, с. 375

вернуться

8

Рерих Николай. Листы дневника, с. 14

вернуться

9

Там же, с. 311

вернуться

10

Там же, с. 51

вернуться

11

Там же, с. 84

вернуться

12

Там же, с. 310

вернуться

13

Там же, с. 210

вернуться

14

Там же, с. 293