Синтия РАЙТ
ОГНЕННЫЙ ЦВЕТОК
Эта книга посвящается двум главным мужчинам в моей жизни – Джену Чолледу, моему необыкновенному отцу, который взял меня на Литтл Бигхорн, когда я была маленькой девочкой, и Джиму Ханту, моему мужу, который превращает исследовательские путешествия (и повседневную жизнь) в романтические приключения. Вы оба замечательные люди, и я очень счастлива!
ПРОЛОГ
24-25 июня 1876 года Долина реки Литтл Бигхорн, штат Монтана
Наша нация тает, как снег на склонах холмов, где греет солнце, тогда как ваш народ похож на травинки весной, когда приближается лето.
Прекрасный день для битвы! Сильные сердца, отважные сердца, вперед!
Опять все тот же сон.
Дэн Мэттьюз пробудился незадолго до одиннадцати часов пополудни. Рядом с ним громко храпел капитан Майлз. Более шестисот солдат спали вокруг на самодельных циновках: завербованные рядовые, офицеры и разведчики Седьмого Кавалерийского полка подполковника Джорджа Кастера, донельзя изнуренные двухдневным переходом – тридцать миль к задымленной пылью Бухте Розового Бутона. Они «охотились за индейцами», идя за ними по следу, будто те были антилопами или буйволами.
Дэн был очень утомлен, он окоченел от холода, но все же сон – пестрая смесь красочных историй отца и его собственных, более недавних испытаний – не оставлял его.
Во сне он видел себя в огромном племени лакота сиукс, лежащим на шкурах буйволов и жующим вишни. В воздухе витали запахи жизни, и ощущение мира было ошеломляющим.
Мужчины лакота, закончившие дневные труды, лежали в своих типи или вокруг костров, рассказывали разные истории и играли с детьми. Женщины бродили по деревне, следили за своими мужьями и детьми или занимались обычной домашней работой, переговариваясь между собой. Дэн лежал, словно окутанный мирной простыней летаргии. Его братья-индейцы улыбались ему, называя его Лис Голубые Глаза, они сильно отличались от него, но из этого можно было извлечь некоторые уроки. Разве в намерения Бога, создавшего все расы, входило, чтобы одна господствовала над другой?
Отец много рассказывал Дэну о местных жителях равнин, которых он считал трогательно человечными и милыми, гордых своим отличием от белых. Захари Мэттьюз торговал мехом с Американской меховой компанией и месяцами жил среди сиуксов и прочих племен.
Во время поездки на восток в Вашингтон в 1843 году он женился на школьной учительнице по имени Энни Санди, и через год у них родился сын – Дэниэл. По мере того как протекало время, Зах все реже и реже возвращался на Запад, к своей прежней свободной жизни. Но он заново переживал лучшие мгновения прошлого со своим крепким, голубоглазым сыном. Завороженный, Дэн часами слушал рассказы о селениях, расположенных на многих акрах невозделанных прерий, хлопковых долинах, стадах буйволов, обитавших на Великих равнинах, на которых целыми днями охотились не знавшие устали индейские воители, исповедовавшие философию жизни и природы, разительно отличавшуюся от философии белого мира. Захари научился наслаждаться настоящим в те сезоны, когда он проводил время среди этих счастливых, процветающих, раскованных людей, которые, по-видимому, от рождения были лишены жадности.
Уроки, которые Захари преподал Дэну, уроки смирения, чести и уважения, помогали ему в течение многих лет. Во время службы в Союзной армии в годы гражданской войны Дэна произвели в офицеры за бесстрашное, умное командование добровольцами. Это дело было чистое и справедливое – Дэниэл Мэттьюз полностью уничтожил рабство и воссоединил нацию.
После войны он вышел в отставку, учился в Европе, а затем, пойдя по стопам отца, очутился на территории Дакоты. Там Дэн жил среди племен оглайла и миниконджу, сиуксов, лакота, называвших его Лисом или Лисом Голубые Глаза. Эта жизнь и раздражала, и волновала его. Когда он с болью в сердце начал осознавать, что волны событий медленно разрушают образ жизни индейцев, его доверие к правительству, интересы которого он так отважно защищал прежде, было подорвано.
После смерти Захари в 1874 году Дэн вернулся в Вашингтон к матери.
Старые друзья, которые сделали карьеру после гражданской войны, теперь подталкивали его к возвращению в армию: на границе испытывали острую нужду в квалифицированных офицерах.
Дэн категорически отказывался от какого-либо участия в индейских войнах, пока президент Грант не пригласил его «выпить» в Белый Дом в апреле этого года. Грант был в ярости от поступка подполковника Джорджа Армстронга Кастера, который недавно приехал в Вашингтон, чтобы свидетельствовать перед Конгрессом о мошенничестве на границе, но не сказал ни слова правды.
Хотя президент не хотел отсылать Кастера назад, чтобы тот принял участие в кампании по изгнанию сиуксов с территории между Великой резервацией сиуксов и горами Биг-хорн в Вайоминге, многие офицеры чувствовали, что Кастер представляет собой важную персону.
– Я хочу, чтобы вы присматривали за этой горячей головой, – рассеянно произнес президент Грант. – Если вы возобновите службу, я произведу вас в капитаны. Что вы говорите? Я знаю, что вы любите равнины и знаете мир этих мест. Да вы еще и знакомы с Кастером, не так ли?
– Мы знаем друг друга. Я служил под его началом вскоре после того, как он получил чин бригадного генерала, – ответил Дэн, взвешивая каждое свое слово под острым взглядом Гранта. – Вам известно лучше, чем мне, сэр, что война принесла славу некоторым очень молодым людям. По-моему, Кастер был смелым, но никогда не был осторожным. Перед лицом угрозы он знал только одно: поразить противника любой ценой. Мы не ладили: принимая свои решения, он никогда не считался с человеческими потерями, и поэтому я не мог с чистой совестью принимать его приказы.
Президент помахал рукой, осушил свой бокал и произнес:
– О Кастере мне известно все, и, хотя мой подход к победе в той проклятой войне не так уж сильно отличался от только что высказанного вами, это не значит, что мы с ним похожи. Я сделал все, чтобы закончить это кровавое дело. Кастер во время службы попал в какую-то романтическую историю. – Закурив сигару, президент на мгновение закрыл глаза, как бы вспоминая прошлое. – Ну, это было неприятно, но нам нужна победа, и я знаю, Мэттьюз, что в этом вы согласитесь со мной. Теперь вернемся к делу. Вы – принципиальный человек. Задача, которую я прошу вас выполнить, не доставит вам удовольствия и не добавит ни престижа, ни славы, о которой вы упомянули ранее. Могу сказать вам, я очень серьезно обеспокоен тем, что Кастера послали на индейские войны, это чувство не дает мне покоя. Я бы спал спокойнее, если бы знал, что рядом с ним есть кто-то, кому я могу доверять.
– Господин президент, я разделяю вашу тревогу относительно подполковника Кастера, но, при всем к вам уважении, должен сказать, что мне претит эта война, которую мы ведем против индейцев. Если бы я мог помочь чем-нибудь другим…
– Можете! Дело достаточно простое, Мэттьюз. Вам не надо будет возвращаться на службу, если это вас волнует. Я пошлю вас в Седьмой Кавалерийский полк в качестве особого советника. Разве вам не хотелось бы поехать на Запад? К тому же, вы можете остаться там, сделав свое дело. Особенно сейчас, когда приближается замечательное время года. – Довольный своим планом, Грант потер руки, зажав сигару обветренными пальцами. – Проведя некоторое время среди индейцев, вы пользуетесь их доверием, а именно это и нужно, чтобы стать квалифицированным советником, но чего я действительно больше всего хочу от вас, так это, чтобы вы держались поближе к этому глупому подполковнику. Хвала Господу, что после окончания войны он перестал быть генералом! Во всяком случае, если вы сможете присматривать за ним и позаботитесь, чтобы он не натворил чего-нибудь безумного, я буду вам благодарен. Знаете, он изводил меня всю неделю, добиваясь встречи со мной, так что он может оставить службу в Вашингтоне и вернуться в свой полк. Я отказал ему, сославшись на простуду, а сам тем временем старался что-нибудь придумать. Я не мог найти вас в течение трех дней и потому не позволял Кастеру покинуть город. – Президент хихикнул, окинул проницательным взглядом красивого молодого человека и сказал: – Я хочу, чтобы вы ехали в Чикаго в одном с ним поезде, надеюсь, к первому мая ему удастся убежать. Вы отправитесь с бумагами от меня. Предчувствую, что для него это будет шип, который я воткну ему в бок и который он не в силах будет вытащить. Ну как, договорились?