***

Мархаус настаивал, что пойдёт с нами.

Я сказал ему, чтобы он остался на месте, ведь нам будет нужен мудрый, опытный человек, чтобы принять на себя руководство, если тварь решит поджечь замок.

На мгновение мне показалось, что он купится на это, но как бы не так.

Так что нас было трое: я, Эбба и Мархаус.

Идея заключалась в том, чтобы мы следовали по Риджуэй на конях, глядя по сторонам. Как только мы увидели бы дым, Эбба вернулся бы обратно в замок, забрал снаряжение и встретился с нами в следующем вероятном месте атаки.

Знаю, чертовски глупая идея.

Но я не сомневался, что всё произойдёт по-другому, потому что знал, каким образом всё случится.

Мархауc напялил свои чёрно-белые доспехи: нагрудник, наплечники, наручи и бедреные щитки.

Я сказал ему, что он сварится во всём этом до смерти.

Мархаус бросил на меня хмурый взгляд.

Он также зачем-то принёс с собой полновесное копьё.

— Тебе это не понадобится, — сказал я ему.

Мне досталось копьё для охоты на кабанов, а Эбба нёс стальной арбалет, на который мой отец за год до смерти потратил все деньги, заработанные на яблоках за целый год.

— Это всё только для того, чтобы мы поувереннее себя чувствовали, — сказал я.

Он удостоил меня ещё одним хмурым взглядом.

Зря он так.

Полдень; нигде ничего не было видно.

Я даже осмеливался думать, что, возможно, эта чёртова тварь улетела дальше, или, может быть, подцепила какую-то болезнь, или сама повесилась на дереве. Потом я заметил ворону.

Думаю, Эбба увидел её первым, но он не указал туда и не сказал: "Смотрите, вон ворона". Мархауc объяснял какой-то хитрый момент в организации засады, как вы понимаете, какое дерево является главной поворотной точкой на эллиптической рекурсивной линии полёта. Я подумал: "Это не ворона, она там просто парит. Должно быть, ястреб".

Эбба продолжал смотреть через плечо. Нет, не ястреб, не тот профиль. Мархауc замолчал, посмотрел на меня и спросил:

— На что это вы двое уставились?

Я подумал: "Упс".

Я так редко оказываюсь прав, что обычно наслаждаюсь такими моментами. Но не в этот раз.

"Упс", как вы могли бы подумать, — забавное слово. Но оно в полной мере отражало ситуацию: ни восторга, ни сожаления, ни даже смирения; к моему огромному удивлению, не было настоящего страха. Только "упс", то есть "ну вот, значит, как". Можете назвать это полной неспособностью чувствовать что-либо. Дважды в Аутремере, первый раз, когда умер мой отец, и сейчас. Я бы лучше предпочёл обмочиться, но это не то, что можно контролировать. "Упс", — подумал я, и этим дело закончилось.

Мархаус выкрикивал проклятия, что на него совсем не похоже. Он ругается, только когда ужасно напуган или что-то застревает или ломается. Ненормативная лексика, как он считает, помогает мозгу перестать зацикливаться на страхе или гневе. Эбба побелел, как молоко. Его лошадь капризничала, и ему приходилось прикладывать множество усилий, чтобы оставаться в седле. Поразительно понятливые животные.

На вершине Риджуэй, конечно, негде было укрыться. Мы могли поскакать вперёд или развернуться и поскакать обратно. Но в любом случае, учитывая то, с какой скоростью эта проклятая тварь приближалась, она добралась бы до нас намного раньше, чем мы смогли бы укрыться. Я услышал, как кто-то отдал приказ спешиться. Это был не Мархаус, потому что он остался на коне. И не Эбба, так что, полагаю, это был я.

В первый раз он стремительно пронёсся низко над нашими головами — примерно на высоте шпиля Голубого храма — и просто полетел дальше. Мы застыли на месте. Наблюдали. Он планировал, как голубь над засеянным участком ячменного поля, решая, снижаться или лететь дальше. Дул слабый попутный ветер, так что если бы он захотел на нас напасть, ему пришлось бы заложить вираж, слегка накрениться против ветра, чтобы начать останавливаться, потом повернуться и лететь к нам, сложив крылья сзади. Честно говоря, я подумал: "Слишком далеко улетел, не собирается нападать". Но когда он стал набирать высоту, я всё понял.

Звучит странно, но на самом деле я не смотрел на него, когда он пролетал над нами в первый раз. Я видел нечто тёмное, очертаниями похожее на птицу, с длинной шеей, как у цапли, и хвостом, как у фазана, но никакого намёка на чешую. Когда он приблизился во второй раз, я не мог перестать таращиться: настоящий дракон — с ума сойти! — будет что рассказать внукам. Ну, может быть.

Я бы сказал, что его тело было размером примерно с лошадь, с непропорционально маленькой головой, как у самца оленя. С несуразно большими крыльями, лишёнными перьев, как у летучей мыши: просто кожа, натянутая между поразительно длинными пальцами. Хвост длиной, должно быть, в половину тела; шея как у лебедя, если это имеет хоть какой-то смысл. Он был сероватого цвета, но на расстоянии казался зелёным. Большие задние и маленькие передние лапы выглядели нелепыми, как будто он украл их у белки. Морда была гораздо круглее, чем я ожидал, почти пухлой. Сказать по-честному, он не выглядел таким уж опасным.

Мархаус был одним из тех людей, у которых страх выражается в действии; чем сильнее он напуган, тем он храбрее. Это срабатывает с другими людьми. Без предупреждения (было бы неплохо, если бы сначала он что-нибудь сказал) он пнул свою лошадь с такой силой, что чуть не сломал ей ребро. Копьё — на упоре[1], посадка и осанка — в точности как из обучающего руководства. И поскакал прямо на чудовище.

А потом…

Мархаус был в пяти ярдах от него, несясь на полном скаку. Дракон, скорее всего, не смог бы затормозить, даже если бы захотел. Вместо этого он издал звук, похожий на хлопок, открыл пасть и изрыгнул большой огненный сгусток, затем немного набрал высоту и проплыл примерно в пяти футах над головой Мархауса. Тем временем Мархаус проскакал прямо в огненный шар и сквозь него.

И остановился, рассыпавшись на куски, потому что и конь, и человек — всё сгорело. Не осталось даже пепла, лишь дюжина или около того кусков доспехов упали на землю, светясь красным, как будто их только что вытащили из горна. В Аутремере я видал вещи и похуже, но не такие странные.

Я стоял и таращил глаза, напрочь забыв о драконе. Эбба был тем, кто толкнул меня вниз, когда тот вернулся. Понятия не имею, почему он просто не расплавил нас, пролетев мимо, хотя, возможно, ему требовалось время на перезарядку. Так или иначе, он набирал высоту, повторив свой кульбит. У меня было ощущение, что ему это нравилось. Ну, правда. Должно быть, чудесно, когда умеешь летать.

Эбба кричал мне, размахивая чем-то — это был арбалет; он хотел, чтобы я забрал его.

— Пристрели тварь, — вопил он.

Для меня это не имело никакого смысла; но, опять же, почему нет? Я забрал арбалет, расставил ноги на ширину плеч, крепко упёр локоть в грудь, натягивая тетиву, только пальцы касались спускового крючка. Хорошая стойка для стрельбы, казалось бы, не имела ничего общего с происходящим — всё равно что играть в чаши в разгар землетрясения, — но я хороший стрелок, поэтому ничего не мог не сделать всё, как положено. Я поймал дракона в прицел, навёл на него кончик стрелы и нажал на спусковой крючок.

Чтобы вам было понятно, я попал в проклятое чудище. Болт воткнулся на четыре дюйма вглубь, прямо над сердцем. Хороший выстрел. С арбалетом раз в пять мощнее это было бы стопроцентно смертельное попадание.

Думаю, он всё же причинил боль, так как вместо того, чтобы выдохнуть пламя и улететь, дракон скорчился — изогнул спину, потом вытянулся во всю длину, как собака со сна, и продолжил движение прямо на меня. Кажется, я действительно попытался отпрыгнуть с его пути, просто слишком поздно. Подозреваю, то, что меня ударило, была боковая сторона его головы.

В Аутремере я как-то сломал три ребра за один раз, поэтому знал, чего ожидать. Я узнал звук и специфическую боль, а также то ощущение, когда практически не можешь дышать. Лучше всего я помню, как думал: "Больно не будет, так как теперь в любой момент я попрощаюсь с жизнью". Довольно своеобразное утешение, как будто я жульничал, стараясь таким образом избежать боли. Сжульничал дважды: один раз оставшись в живых, один раз — умерев. Ваш покорный слуга морально несостоятелен.