… Вот уж не мог предположить Пушкин, что кто-то заподозрит его самого не в издании, а в авторстве перевода, В общем он был прав: никто и не заподозрил. Но хитрый и мстительный О.И. Сенковский решил на «Вастоле» сыграть. Уже в январской книжке «Библиотеки для чтения» появилась «реклама» (с расчетом на ужасное разочарование читателей!): «Важное событие! А.С. Пушкин издал новую поэму под названием «Вастола, или Желания сердца» Виланда. Мы ее еще не читали и не могли достать, но говорят, что стих ее удивителен. Кто не порадуется новой поэме Пушкина? Истекший год заключился общим восклицанием: «Пушкин воскрес?».

Ну конечно же, в ближайшем номере «Библиотека для чтения» издала притворный вздох разочарования: «Трудно поверить, чтобы Пушкин, вельможа русской словесности, сделался книгопродавцем и «издавал» книжки для спекуляции… Я читал «Вастолу». Читал и вовсе не сомневаюсь, что это стихи Пушкина (…) Это его стихи. Удивительные стихи!» Последние слова, ясное дело, надо было понимать: «удивительно бездарные стихи!»…

В 1-й книжке «Современника» и Пушкин дал, пусть в дипломатическом тоне, отповедь Сенковскому: «В одном из наших журналов дано было почувствовать, что издатель Вастолы хотел присвоить себе чужое произведение, выставя свое имя на книге, им изданной. Обвинение несправедливое: печатать чужие произведения с согласия или по просьбе автора, до сих пор никому не воспрещалось, Это называется издавать; слово ясно; по крайней мере до сих пор другого не придумано. В том же журнале сказано было, что «Вастола» переведена каким-то бедным литератором, что А.С.П. только дал ему напрокат свое имя и что лучше бы сделал, дав ему из своего кармана тысячу рублей.

Переводчик Виландовой поэмы, гражданин и литератор заслуженный, почтенный отец семейства, не мог ожидать нападения столь жестокого. Он человек небогатый, но честный и благородный. Он мог поручить другому приятный труд издать свою поэму, но конечно бы не принял милостыни от кого бы то ни было.

После такового объяснения не можем решиться здесь наименовать настоящего переводчика. Жалеем, что искреннее желание ему услужить, могло подать повод к намекам, столь оскорбительным».

Для Люценко этим все кончилось – имя его как истинного переводчика «Вастолы» выплыло на свет только лет через пятьдесят. Но для Пушкина сюжет имел продолжение, не слишком приятное» [162] .

Картину ссоры Пушкина с С.С. Хлюстиным можно восстановить по содержательной части писем, которыми они обменялись на следующий день внезапной ссоры, случившейся 3 февраля 1836 года.

С.С. Хлюстин:

...

«Милостливый государь!

Я повторил в виде цитаты замечания г-на Сенковского, смысл которых сводился к тому, что вы обманули публику. Вместо того, чтобы видеть в этом, поскольку дело касалось меня, простую цитату, вы нашли возможным счесть меня эхом г-на Сенковского; вы нас в некотором роде смешали вместе и закрепили наш союз следующими словами: «Мне всего досаднее, что эти люди повторяют нелепости свиней и мерзавцев, каков Сенковский». В выражении «эти люди» подразумевался я. Тон и запальчивость вашего голоса не оставляли никакого сомнения относительно смысла ваших слов, даже если бы логика и допускала неопределенность их значения. Но повторение «нелепостей» не могло, разумно говоря, вызвать в вас никакого раздражения; следовательно, вам показалось, что вы слышали и нашли во мне их отголосок. Оскорбление было достаточно ясно выражено: вы делали меня соучастником «нелепостей свиней и мерзавцев». Между тем, к моему стыду или к моей чести, я не признал или не принял оскорбления и ограничился ответом, что если вы непременно хотите сделать меня участником суждений об «обмане публики», то я их вполне принимаю на свой счет, но что я отказываюсь от приобщения меня к «свиньям и мерзавцам»….

Однако именно вы, после подобного поведения с моей стороны, стали произносить слова, предвещавшие принятую по обычаям общества встречу: «это уж слишком», «это не может так окончиться», «посмотрим», и проч. и проч. Я ждал результата этих угроз. Но не получая от вас никаких известий, я должен теперь просить у вас объяснений:

1) в том, что вы сделали меня соучастником «нелепостей свиней и мерзавцев»;

2) в том, что вы обратились ко мне, не давая им дальнейшего хода, с угрозами, равносильными вызову на дуэль;

3) в том, что вы не исполнили по отношению ко мне долга вежливости, не ответив мне на поклон, когда я уходил от вас.

Имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорный слуга».

А.С. Пушкин:

...

«Милостливый государь!

Позвольте мне восстановить истину в отношении некоторых пунктов, где вы, кажется мне, находитесь в заблуждении: Я не припоминаю, чтобы вы цитировали что-либо из статьи, о которой идет речь. Заставило же меня выразиться с излишней, быть может, горячностью сделанное вами замечание о том, что я был неправ накануне, принимая близко к сердцу слова Сенковского.

Я вам ответил: «Я не сержусь на Сенковского; но мне нельзя не досадовать, когда порядочные люди повторяют нелепости свиней и мерзавцев». Отождествлять вас с свиньями и мерзавцами – конечно, нелепость, которая не могла ни прийти мне в голову, ни даже сорваться с языка в пылу спора.

К великому моему изумлению, вы возразили мне, что вы всецело принимаете на свой счет оскорбительную статью Сенковского, и в особенности выражение «обманывать публику».

Я тем менее был подготовлен к такому заявлению с вашей стороны, что ни накануне, ни при нашей последней встрече вы мне решительно ничего не сказали такого, что имело бы отношение к статье журнала. Мне показалось, что я вас не понял, и я просил вас не отказать объясниться, что вы и сделали в тех же выражениях.

Тогда я имел честь вам заметить, что все только что высказанное вами совершенно меняет дело, и замолчал. Расставаясь с вами, я сказал, что так оставить это не могу. Это можно рассматривать как вызов, но не как угрозу. Ибо, в конце концов, я вынужден повторить: я могу оставить без последствий слова какого-нибудь Сенковского, но не могу пренебрегать ими, как только такой человек, как вы, произносит их от себя. Вследствие этого я поручил г-ну Соболевскому просить вас от моего имени не отказать просто-напросто взять ваши слова обратно или же дать мне обычное удовлетворение. Доказательством того, насколько последний исход был мне неприятен, служит именно то, что я сказал Соболевскому, что не требую извинений. Мне очень жаль, что г-н Соболевский отнесся ко всему этому со свойственной ему небрежностью.

Что касается невежливости, состоявшей будто бы в том, что я не поклонился вам, когда вы от меня уходили, то прошу вас верить, что то была рассеянность совсем невольная, в которой я от всего сердца прошу у вас извинения.

Имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорнейший слуга

А. Пушкин».

С.С. Хлюстин:

...

«Милостивый государь!

В ответ на устное сообщение, переданное вами через г-на Соболевского и дошедшее до меня почти одновременно с вашим письмом, имею честь вас уведомить, что я не могу взять назад ничего из сказанного мною, ибо, полагаю, я достаточно ясно изложил в моем первом письме причину, по которой я именно так действовал. В отношении обычного удовлетворения, о котором вы говорите, – я к вашим услугам.

Что касается лично меня, то, прося вас не отказать припомнить три пункта, включенные в мое письмо, по которым я считал себя оскорбленным вами, имею честь вам ответить, что в отношении третьего пункта я считаю себя вполне удовлетворенным.

Относительно же первого – даваемых вами заверений в том, что у вас не было в мыслях отождествить меня с… и … и проч., мне недостаточно. Все, что я помню, и все рассуждения заставляют меня по-прежнему считать, что ваши слова заключали в себе оскорбление, даже если в ваших мыслях его и не было. Без этого я не мог бы оправдать в своих собственных глазах принятую мною солидарность с оскорбительной статьей – шаг, который с моей стороны не был ни необдуманным, ни запальчивым, но совершенно спокойным. Я должен буду, следовательно, просить вполне ясных извинений относительно образа действий, в которых я имел все основания увидеть оскорбление, вами, к моему большому удовольствию, по существу отрицаемое.