«Чепуха, – сонно думает Динка. – Встану, приберу – вот и все!»

Слух Динки тревожат приглушенные голоса на террасе.

– А у нас в «Арсенале» почти все рабочие учатся… – словно издалека бросает чей-то ломающийся басок.

Динка поднимает голову с подушки, морщит лоб. Чей это голос? Кто это с такой гордостью произносит знакомые слова: «А у нас в „Арсенале“? Но она не успевает вспомнить, как другой голос, такой родной и знакомый, тихо говорит:

– Железнодорожники вообще передовой народ, тут дело даже не в грамотности, а в умении правильно разбираться во всем!

«Леня! Да это же Леня! Значит, он приехал!» Динка вскакивает, путаясь в разбросанной на стуле одежде, с трудом натягивает через голову платье и с радостным криком бросается на террасу:

– Лень! Лень!

Сильные руки подхватывают ее на пороге.

– Лень! Лень!..

Динка виснет на шее брата, трогает пальцем сросшиеся на переносье темные брови, короткий ежик пепельных волос.

– Ох, Лень, Лень… Тебя не было целую вечность! – захлебываясь от радости, говорит она и слышит дружный смех на террасе.

– Ну, проснулась? Куда и сон делся! – добродушно шутит Ефим.

– От же як любятся брат с сестрою… – растроганно качает головой Марьяна. – Все равно як невеста с женихом!

– Ну, Динка, Динка! Отпусти его сейчас же! Ты ведь уже не маленькая, – смущенно говорит Мышка, дергая сестру за платье.

Но Динка ничего не видит и не слышит. Леня заботливо и нежно заглядывает ей в глаза и, стараясь скрыть радостное смущение, спрашивает:

– Прошла голова у тебя, Макака? Прошла?

– Чепуха! – машет рукой Динка. – Зажило, як на собаке! – хохочет она, взбираясь на перила, и, быстро оглядев собравшихся на террасе, вдруг всплескивает руками: – Хохолок!

В углу террасы, прислонившись спиной к перилам, стоит темноволосый юноша. Смешливые губы его разъезжаются в улыбке, большие коричневые глаза щурятся от солнца, над высоким лбом круто и задорно, как вопросительный знак, поднимается темный хохолок.

– Ой сколько радости у меня в один день! – спрыгивая с перил и подбегая к нему, кричит Динка. – Здравствуй, Хохолок! Как ты смел так долго не являться? Уже прошло два воскресенья! У меня такие дела, а тебя нет как нет! – быстро-быстро говорит Динка и, схватив товарища за рукав, тащит его за собой. – Пойдем! Мне нужно многое сказать тебе, – шепчет она, поднимаясь на цыпочки и обхватывая рукой шею Хохолка. – Пойдем скорей!..

Мышка бросает тревожный взгляд на омрачившееся лицо Лени, на черные брови, сведенные в одну прямую черту, и сбегает с крыльца. Но Динку уже нельзя догнать, между кустами мелькают только две спины…

– Вечно эта Динка с какими-нибудь пустяками! Наверно, что-нибудь насчет собак, – неуверенно говорит Мышка, возвращаясь на террасу.

– Ну як же! Собаки-то у ней первая статья! – хохочет Марьяна. – Сама не съест, а собак або Приму уж обязательно накормит!

– Золота дивчина, – вздыхает Ефим. – Только дуже рискова… ну так тому и быть, – заканчивает он, постукивая пальцами по столу. – Значится, Леня, ты поездкой своей доволен? – спрашивает он, меняя разговор.

– Ну как доволен? Не все было гладко, а в общем, удалось и собрание провести, и кое-какие планы наметить. Недельки через две снова придется поехать… – задумчиво говорит Леня, и голос его звучит так тускло и устало, что Ефим сразу поднимается со стула.

– Ну, ходим, Марьяна, бо Леня с дороги устал, мабуть, и есть хочет! Як там борщ у тебя?

– Ой божечка! Та стоит же с утра в печи! Такой борщечок хорошенький: и со шкварками, и со сметанкой! Ну як знала я, что Леня приедет!

– Да я, пожалуй, и не хочу есть! Просто устал немного. В вагоне тесно, всю ночь сидеть пришлось… – хмуро говорит Леня, и расстроенной Мышке кажется, что под пепельным ежиком брата и глаза стали серыми, как пепел, и синяки под глазами углубились, и сухие губы побледнели.

«Ну, противная Динка! Все настроение ему испортила! Дуреха какая-то со своим Хохолком! И тот как загипнотизированный за ней ходит! Пусть только приедет мама, обязательно все расскажу», – с бессильным раздражением думает Мышка, хотя сама знает, что никогда не пожалуется на Динку матери, а если б и пожаловалась, то все равно ничего из этого не выйдет, потому что Динка даже не поймет, в чем она виновата.

Леня присаживается к столу и, приглаживая рукой волосы, ласково смотрит на сестру.

– Ну а ты как, Мышенька? Как Вася? Было от него письмо?

– Да, как раз недавно… Вот, почитай… – Мышка бежит в комнату и приносит серый треугольник. – Почитай…

Леня читает про себя. По старой детской привычке губы его во время чтения шевелятся, и Мышка легко угадывает слова, которые неслышно произносит Леня.

– Да, вот видишь, видно, среди них кого-то уже арестовали… – взволнованно поясняет она. – Ведь это очень опасно, я так боюсь за Васю.

– Конечно, все может быть, но Васю голыми руками не возьмешь, он опытный в этих делах человек, знает людей. На рожон не полезет, – успокаивает Мышку Леня.

Марьяна приносит чугунок с горячим зеленым борщом и ставит его на стол.

– А ну, куштуйте, чи понравится мой борщок… Хочь трава вона и есть трава, ну, да я же и щавель кинула, и молодой крапивки, да сметанкой забелила… А вот и по яичку вам до борща, – нарезая толстые ломти хлеба, аппетитно воркует над столом Марьяна.

Леня шумно тянет носом воздух и подвигает свою тарелку.

– Садись, Мышка, сейчас попируем с тобой! Спасибо, Марьяна, борщ замечательный! – попробовав первую ложку, говорит Леня.

– Ешьте, ешьте на доброе здоровьичко!

Марьяна ушла. Леня налил себе вторую тарелку борща и, глядя, как нехотя ест Мышка, покачал головой:

– Ну что ты еле-еле шевелишь ложкой, как кошка лапкой… Эх, нет Васи! Уж он бы заставил тебя съесть все до капельки!

Лицо Мышки залилось нежным румянцем.

– А знаешь, Леня, я только сейчас, в разлуке, поняла, как нужен мне Вася, как мне часто не хватает его…

– А мне и самому не хватает Васи. Правда, мы часто спорили с ним… – щуря глаза, словно что-то припоминая, сказал Леня.

– Так ведь вы спорили из-за Динки, – грустно сказала Мышка.

– Да, из-за Динки. Вася часто придирался к Динке… Он хотел бы вылепить из нее что-то по своему заказу, а это, конечно, не получалось. Помнишь, как сказала ему один раз сама Динка? – Леня с веселой усмешкой посмотрел на сестру. – Помнишь? Она тогда рассердилась на что-то, да как крикнет: «Перестань меня воспитывать, я – Динка и Васей никогда не буду!»

Леня засмеялся и, прикусив крепкими зубами горбушку хлеба, потянулся к кувшину с молоком. Мышка налила ему стакан молока и, подперев щеку рукой, глубоко вздохнула:

– Но в одном Вася все-таки был прав, что никто по-настоящему не воспитывал Динку.

– Как это не воспитывал? Мама не воспитывала? – удивленно спросил Леня и, резко отодвинув стакан, встал. – Да мама всех нас воспитала, одним только собственным примером! Да что я, что Динка – кем бы мы были, если б не мама! Напрасно ты все это говоришь, Мышка! Какое еще воспитание нужно? Да я бы голову оторвал тому, кто хоть на полмизинца изменил бы мою Макаку! – с юношеским негодованием закончил Леня.

Мышка, испуганная его горячностью, вдруг неудержимо звонко расхохоталась.

– Ну и терпи, – говорила она сквозь смех, – я тоже буду терпеть… и все мы, потому что другую Динку мы не хотим!

– Конечно, не хотим! – усмехнулся Леня. – Ну представь себе хоть на минуту такой паршивый сон, в котором Динка вдруг появляется тихой, послушной, вежливенькой девочкой. Да я бы с ума сошел, честное слово, съехал бы со всех катушек!

Мышка снова расхохоталась.

– Ты и так съедешь! Можешь не беспокоиться…

Оба вдруг развеселились, и Леня, прищелкнув пальцами, весело сказал:

– А какую новость я вам привез! Такую новость, что вы с Динкой запрыгаете от восторга!