Аргунов молчал.

— Ну так как же, Андрей Николаевич? Как насчет плана?.. Сорвем — по головке нас не погладят. Учти это…

— Ваше дело приказывать, — сухо сказал Аргунов, поднимаясь, — но я лично…

Востриков сдернул очки, улыбнулся:

— Зачем приказывать? Я думаю, летчики и так поймут. Народ сознательный.

— Вы все-таки настаиваете?

— Не кипятись, не кипятись. Иди лучше поговори с ребятами, а я сейчас…

Аргунов вернулся в летный зал.

Нещадно дымя сигаретами, так, что кондиционер едва успевал очищать воздух, летчики громко стучали по столу костяшками домино. Вокруг играющих толпились болельщики. Аргунов не любил это занятие, он присел в сторонке, раскрыл журнал. Федя Суматохин тотчас же уловил состояние друга, подошел, тронул его за плечо:

— Сыграем партийку в бильярд?

— Нет желания, — вздохнул Аргунов.

К ним подошел огромный медлительный Жора Волобуев.

— Полетать хочется, — мечтательно проговорил он.

— Чего-чего? — Суматохин удивленно уставился на него.

— Полетать, говорю.

— А я думал — севрюжины с хреном.

— Какой севрюжины? — не понял Волобуев.

— У Салтыкова-Щедрина один интеллигент вроде тебя лежал и все думал: чего это мне хочется — то ли конституции, то ли севрюжины с хреном?

— Ну ты и скажешь, Федя… — И Волобуев обиженно отвернулся.

— Ну ладно, не обижайся, давай хоть с тобой сыграем в пирамидку, — предложил Суматохин.

— Давай.

Волобуев аккуратно разбил шары.

— Пятнадцатого в левый угол, — заказал Суматохин, изогнулся над столом, долго и пристально целился и с силой ударил. Шар с грохотом вылетел за борт и покатился по полу.

Игра явно не ладилась.

— Ничего у нас сегодня не получится, — заметил Волобуев, — азарт не тот.

Он немного походил по залу, потом обернулся к Аргунову.

— Слыхал я, Андрей, что к нам новый летчик жалует?

— Обещают, — ответил Аргунов.

— Давно пора. А то тянуть месячную программу вчетвером…

— Тянуть нелегко, зато прибыльно, — сказал Суматохин и потер пальцем о палец, — деньги, брат, не ядерная пыль.

— С каких это пор, Федя, тебя стал занимать денежный вопрос? — едко заметил Аргунов. — Раньше ты вроде деньгами не увлекался?

— То раньше.. А теперь — семья.

— При чем тут деньги? — сказал Волобуев. — С утра до ночи вкалываем, а жить когда?

— Жить? — Суматохин засмеялся. — Что ты называешь жизнью, Жора?

Волобуев не успел ответить, как в зал быстрой неслышной походкой не вошел, а будто вкатился Востриков.

— Всем общий привет. Как настроеньице?

Увидев Волобуева и Суматохина с киями в руках, он слегка нахмурился, но тут же смягчился, остановив свой взгляд на Льве Струеве. Тот, сидя на маленьком диванчике, читал «Руководство к полетам».

«Хоть один делом занимается», — подумал Востриков, оглядывая его стройную, подтянутую фигуру. Черный костюм, ослепительной белизны рубашка, манжеты с золочеными запонками, широкий, модный галстук.

Начальника ЛИС приводила в восхищение аккуратность этого испытателя, который приходил на работу, как на какой-нибудь прием.

Он и в воздухе был безупречен, этот Струев! Иногда, правда, любил щегольнуть у всех на глазах, над аэродромом, но это, пожалуй, не такой уж тяжкий грех. Во всем же остальном… настоящий тип современного испытателя! Джентльмен на земле, дьявол в воздухе!

Востриков подошел к Струеву и поздоровался за руку:

— Как спали, Лев Сергеевич?

— Как всегда, отлично! — Струев снисходительно улыбнулся. — А вы?

— Прескверно. У меня всегда к непогоде ногу ломит… — Востриков снял очки, тщательно их протер, положил в карман и вдруг быстро спросил: — Так и будем отсиживаться?

— А мы не отсиживаемся, мы работаем, — ответил за всех Суматохин и по-свойски улыбнулся начальнику ЛИС, — нам бы спецовочку, Семен Иванович.

— Какую еще спецовочку?

— Нарукавники, чтоб локти не протирались, когда в домино дуемся.

— Юморист, — обронил Востриков и опустился на стул, — а мне от вашего юмора… — Он покрутил шеей, будто пытаясь вылезти из тесного воротничка. Сказал просительно: — Неужели среди вас не найдется ни одного смелого летчика, а? Вот, скажем, вы, Георгий Маркович…

Волобуев даже привстал от негодования:

— Я? Да я хоть сейчас!

Забросив в угол кий, он поднялся над маленьким Востриковым, как великан над карликом.

— Да мне одно только слово!..

Тут он взглянул на Аргунова и осекся.

— А как Андрей Николаевич?

— Сегодня Андрей Николаевич не может за вас решать, — поспешил успокоить его Востриков, — это дело добровольное. Сам он не хочет лететь, а другим запретить…

— Как это не хочет? — закипел Суматохин. — Не было еще такого случая, чтоб Аргунов не хотел летать! Нельзя? Это другой коленкор… И раз Аргунов говорит «нет», это и значит нет!

— А вы, Лев Сергеевич?

Своими маленькими острыми глазками Востриков ел Струева, молил его: «Ну не откажи! Я же верю в тебя! Верю!»

И Струев понял его, равнодушно пожал плечами:

— Мне-то что, была бы команда.

Обрадованный Востриков поднял телефонную трубку:

— Наташа, немедленно полетный лист Струеву!

— Так ведь погода…

— Вам нужно повторить приказание? — И, резко выпрямившись, Востриков вышел из зала.

За ним потянулись и остальные: Струев, руководитель полетов, оператор слепой посадки, планшетист. Остались только трое: Аргунов, Суматохин и Волобуев.

— Вот тебе и конституция с хреном, — подытожил Суматохин.

— Да пошел ты со своей конституцией! Смотри вон — дождь!

По стеклу забарабанили резкие капли. В одну минуту окно заволокло пеленой, помутнело.

Аргунов молчал. Лишь губы побелели от напряжения.

«Да, Востриков пошел ва-банк, — размышлял он, — и это впервые. Случались и раньше стычки — работа есть работа, — но чтобы так… Сколько аварий и катастроф произошло в авиации только из-за нарушения правил полетов! Верно говорят: наставление для летчиков написано кровью. Хорошо, если все хорошо кончится…»

Его мысли прервал грохот взревевшей турбины. Все бросились к окну.

По блестящей бетонированной полосе аэродрома, как глиссер по воде, несся взлетающий истребитель, а за ним катился белый клуб водяных брызг и пара. Едва оторвавшись, самолет тут же исчез за серой завесой дождя. Только оглушительный рев медленно затихал где-то в глубине небесной бездны.

— Ну и хвастун этот Струев! — произнес наконец Суматохин. — Захотел показать, дескать, кто я…

— Помолчи, — попросил его Аргунов, — сейчас нужно думать о том, как ему помочь.

Он в изнеможении опустился в низкое кресло.

А дождь, словно взбешенный дерзостью взлета, приударил еще сильнее. По бетонке, по земле, по белым самолетам били наотмашь косые струи. Люди, только что проводившие в полет машину, застигнутые врасплох, бежали прятаться кто куда. Стекла окон совсем залило, и уже нельзя было разобрать, что творится на улице. В зале наступил зловещий полумрак.

Никто не заметил, как тихонько, бочком, в дверь протиснулся Востриков и остановился позади испытателей, пытаясь разглядеть что-нибудь за окном.

— Ну что? — спросил он.

Аргунов обернулся, увидел за стекляшками очков его растерянные глаза, промолчал.

Молчал и Струев. В динамике, подвешенном у выхода, раздавалось только слабое потрескивание.

Востриков наклонился над селектором:

— Денисюк, почему молчит Струев?

— А вы хотите, чтобы он анекдоты рассказывал? — отозвался руководитель полетов Денисюк. — Так ему сейчас не до этого: пробивает облака!

— Запросите его! — повысил голос Востриков.

— Понял, — отозвался Денисюк, и в динамике раздалось: — 108-й, как слышите?

— Не мешайте! — прикрикнул Струев.

«Всем не сладко!» — подумал Аргунов. Он понимал, что в такие минуты нельзя мешать руководителю полетов, и все же спросил по селектору:

— Володя, на запасных аэродромах погода есть?

— Только на «Граните», но и там низкая облачность. Вот-вот грянет дождь.