Впереди высилась глухая стена четырехэтажного здания. Адзель врезался в нее на полной скорости. Сила толчка подкинула его вверх, он уцепился за кромку стены и подтянулся. Грубо обтесанный гранит служил хорошей опорой. Копье из катапульты ударило в стену рядом с ним, посыпались обломки камня. Адзель пересек крышу, перепрыгнул на соседнюю, соскочил в проход между домами и устремился в Старый Город.

Помощи ожидать там, конечно, не приходилось, но выследить его в этом лабиринте будет трудно. Ему нужно добраться до озера Урши. Икрананкцы смогли бы преследовать пловца только на неповоротливых плотах, которые ему ничего не стоит обогнать. Добравшись до дальнего берега, он прямиком отправится через Чакору. До его появления там в Хайякате еще ничего не узнают… Но черт возьми, как же без рации?

Ничего, можно воспользоваться передатчиком Чи, после того как он вызволит пустоголовую малышку из тех неприятностей, которые на нее свалились. Они поднимут корабль, заберут флиттер из дворца и отправятся на поиски Дэвида. Только бы Дэвид был жив. И только бы им с Чи тоже удалось уцелеть.

Может быть, в катандарских поверьях о том, что сверхъестественные силы имеют исключительно злобный характер, и содержалась определенная доля истины. Если бы в тот момент, когда Адзель вызвал ее, Чи Лан оказалась на корабле… Но сама она, неисправимая рационалистка, сочла, что в ее невезении нет нарушения законов вероятности: ведь половину своего времени она проводила с Гудженги. Оба они стремились как можно больше узнать о цивилизациях друг друга.

Одним из новшеств, введенных Чи (нельзя сказать, что Гудженги был от него в таком уж восторге), была регулярность занятий. Единственные часы в Хайякате шли настолько своеобразно, что Чи пришлось подарить Гудженги хронометр. После этого барабанный бой и подъем флага, означавшие смену караула, начали случаться несколько более предсказуемо, и Чи могла определить, когда ей подниматься на холм для очередной встречи с Гудженги.

Компьютер, которому Чи велела напомнить ей о времени беседы с посланцем императора, сделал это со всей своей машинной бесцеремонностью.

— Ты мог бы быть и более почтительным, — проворчала Чи, откладывая книгу. Хоть она и убедила своих спутников, что тома, привезенные ею с Цинтии, — философские сочинения (на самом деле это были душещипательные любовные романы), но все равно читать их без глупых приставаний было одно удовольствие.

— Ты не включила почтительность в мою программу, — произнес механический голос.

— Напомни мне, чтобы я это сделала. Нет, распоряжение отменяется. Кому нужна машинная почтительность?

— Никому, — ответил Пень, не имевший программы для обработки риторических вопросов.

Чи вылезла из койки и собралась в город: взяла рацию и магнитофон, а на пояс повесила элегантный, как и положено леди, стреляющий иглами револьвер.

— Оставайся на вахте, как обычно, — сказала она компьютеру и вышла из корабля.

Пень умиротворенно загудел. Оставаться на вахте означало выполнять команды, отдавались ли они голосом, по радио или условным кодом, только членов команды, хоть в его банк памяти теперь и был заложен катандарский язык, а Чи подключила наружные микрофоны: вдруг ей понадобится, находясь снаружи, узнать у компьютера показания приборов.

Как только Чи ступила на трап, замок шлюза позади нее защелкнулся. Люк, находящийся непосредственно рядом с опорами, всегда оставался открытым на случай тревоги. Опасности, что внутрь заберутся туземцы и что-нибудь испортят, практически не было: от этого их удерживал страх перед чужеземцами, да и вел люк всего лишь в пустой трюм, дверь из которого на палубу компьютер не открыл бы никому, кроме членов экипажа. Чи всегда гордилась своей предусмотрительностью.

Алое солнце глазам Чи представлялось более светлым и ярким, чем глазам Фолкейна или Адзеля. Тем не менее ландшафт был виден ей неотчетливо. Чи выругалась: незамеченный сучок запутался в мехе — а ведь на расчесывание его она потратила целый час. И сухой воздух впитывал влагу с ее носа так же быстро, как впитывал виски Фолкейн по возвращении из затянувшегося путешествия; и ветер был холоден, как сердце ван Рийна; и запахи растительности отдавали креозотом и горгонцолой[10]. Ах, если бы вновь оказаться в Та-чи-чин-пи, Живом-доме-под-небом, уютном жилище на вершине дерева, благоухающем лесными ароматами! И зачем только она покинула Цинтию?

Из-за денег, конечно. И как раз сейчас перспективы быстро их заработать представлялись неутешительными. Чи распушила хвост и зашипела.

Часовые у ворот подняли мечи к клювам в качестве приветствия. Как только Чи прошла мимо, они схватились за амулеты и начали шептать заклинания. Хотя чужеземцы пока что не принесли несчастья и даже имелся шанс получить от них большую выгоду, от демонов, как известно, ничего хорошего ждать не приходится.

Чи не удивилась бы и не обиделась, если бы узнала об этом. Она уже давно заметила глубочайший консерватизм и подозрительность икрананкцев. Этим и объяснялось, что у них до сих пор не было науки, несмотря на невероятную древность их расы. Цинтианке пока что не удалось найти объяснение этому феномену.

Чи плавным шагом шла между плетеных хижин. У порога одной из них сидела туземка и кормила своего малыша. В этом икрананкцы были схожи с цинтианами: ни те ни другие не были млекопитающими, и их детеныши сразу начинали питаться твердой пищей (губы цинтиан не были приспособлены к тому, чтобы сосать). Но на этом сходство и кончалось. Жительницы Икрананки были миниатюрны, незаметны, покорны. Цинтианки же, которым приходилось таскать своих детенышей на спине, — для их расы ветви деревьев в бесконечных лесах стали привычной средой обитания, — были крупнее самцов и столь же свирепы, как и хищники. Счет родства у цинтиан ведется по материнской линии, полиандрия весьма распространена, а некоторые культуры являют собой отчетливо выраженный матриархат. Чи относила высокий уровень развития своей расы за счет этого.

Цинтианка вошла в дверь просторной хижины, где разместился Гудженги. Посол императора сидел за столом вместе со своим хозяином, комендантом местного гарнизона, Лалнаком. Они играли в какую-то игру, заключавшуюся в бросании цветных палочек в клетки расчерченной доски.

Чи вскочила на стол и уселась там, едва не опрокинув хлипкое плетеное сооружение.

— Что это? — спросила она.

Лалнак нахмурился. Гудженги, успевший привыкнуть к ее бесцеремонности, ответил:

— Это называется акрител. — Из объяснений выяснилось, что игра имеет довольно сложные правила, но в основном суть ее сводится к заключению пари о том, как упадут палочки относительно клеток. — Очень популярная игра, — добавил Гудженги.

— Ты собираешься делать ставку или нет? — буркнул Лалнак.

— Конечно, конечно. Только не торопи меня. — Гудженги поправил очки и начал внимательно изучать расположение уже находящихся на доске палочек. Чем менее вероятная комбинация выпадет, тем больше он выиграет; но если ему не удастся кинуть палочки необходимым образом, то и проигрыш будет соответственно велик — Кажется, мне сегодня везет, — сказал он, кивая на горку монет перед собой. — Пожалуй, можно попробовать… — и он выбрал палочки и сделал ставку.

— Тут следует не предполагать, — вмешалась Чи, — а знать.

Лалнак вытаращил на нее глаза.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Речь не о фактическом расположении палочек, конечно, — объяснила Чи, — а о том, каков шанс: достаточно ли велика вероятность выигрыша, чтобы делать большую ставку.

— Как, во имя всеразрушающих демонов, это можно рассчитать? — спросил Гудженги.

— Кидай, будь ты проклят! — выкрикнул Лалнак.

Гудженги встряхнул пригоршню палочек и бросил их на доску. Выпала нужная комбинация.

— Аррр… — прорычал Лалнак. — Я вылетаю из игры! — Он пододвинул свои последние монеты через стол к Гудженги.

Гудженги пересчитал деньги.