Стивен Сейлор

Орудие Немезиды

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Трупы: живые и мертвые

Глава первая

При всех своих прекрасных качествах — честности и преданности, недюжинных умственных способностях и ловкости — Экон не мог ответить на стук в дверь, как это сделал бы любой на его месте. Экон был нем.

Глухим он не был. Напротив, никогда и ни у кого не встречал я более острого слуха. При этом он отличался исключительно чутким сном. Эта способность развилась в нем до того, как его бросила мать, а я подобрал его на улице и усыновил.

Во втором часу ночи, когда все в доме уже давно спали, Экон услышал легкий стук в дверь. Но что он мог поделать с нежданным ночным посетителем, лишенный возможности объясниться с ним.

Экон мог разбудить моего неуклюжего стражника Бельбона, от которого всегда разило чесноком. Тот, тупо протерев свои заспанные глаза, мог бы попытаться прогнать ночного гостя, но я сомневаюсь чтобы ему удалось от него отделаться — незнакомец был настойчив, и хотя Бельбон силой раза в два превосходил обычного человека, умом был сущий младенец. Поэтому Экон, жестом предложив гостю подождать на пороге, осторожно постучал в дверь моей комнаты. Стук меня не разбудил: обильное угощение, приготовленное руками Вифании, — ячменный суп с рыбой, а также не очень щедро разбавленное белое вино, — заставило меня быстро и крепко уснуть. Экон, робко приоткрыв дверь, на цыпочках вошел в комнату и тронул меня за плечо.

Лежавшая рядом со мной Вифания пошевелилась и вздохнула. Потревоженная масса ее черных волос накрыла мне лицо и шею. Скользнувшие пряди приятно пощекотали нос и губы. Аромат, исходивший от них, приятно взволновал меня. Я прижался к ней, приоткрыв губы для поцелуя и, обвивая руками ее тело, удивился тому, как ей удавалось трясти мое плечо сзади!

Экон никогда не позволял себе хрюкающих, полузвериных звуков, которыми лишенные дара речи люди обычно стремятся компенсировать свой физический недостаток. Он считал это унизительным и неприличным. Подобно Сфинксу, никогда и ничем не нарушал Экон вечного молчания, ставшего его уделом. Он крепче ухватился за мое плечо, тряхнув его чуть более энергично.

— Кто-то пришел? — пробормотал я, все еще не открывая глаз.

В ответ Экон слегка ударил меня рукой по плечу, что в темноте означало у него «да».

Я снова прильнул к Вифании, машинально повернувшейся ко мне спиной, и коснулся губами ее плеча. Она выдохнула воздух, издав при этом звук, напоминавший воркование голубя. За время своих странствий от геркулесовых столпов до парфянской границы я никогда не встречал более чуткой женщины. Она казалась мне искусно изготовленной лирой, ценность которой возрастает с годами. Как повезло тебе, сыщик Гордиан, с этой рабыней, попавшей в руки пятнадцать лет назад в Александрии!

Где-то под простынями зашевелилась кошка. Египтянка до мозга костей, Вифания всегда держала кошек и любила пускать их в нашу постель. Она сейчас перебралась через наши тела, с одного бедра на другое, спрятала свои когти, и это было хорошо — за последние секунды самая уязвимая часть моего тела заметно увеличилась в размерах. Кошка, по-видимому, направлялась прямо к ней, возможно ей хотелось немного поиграть. В поисках защиты я еще теснее прижался к Вифании. Она сладко вздохнула. Я вспомнил дождливый вечер, не менее десяти лет назад, еще до того, как с нами стал жить Экон, другую кошку, другую постель, но в этом же самом доме, доставшемся мне от отца. Вифанию и себя — совсем молодых. Реальность и грезы смешались, и дремота опять одолела меня.

Плечом я почувствовал два резких шлепка. Два шлепка в кромешной тьме на языке Экона означали «нет», как днем отрицательное покачивание головой. Нет, он не смог выставить посетителя за дверь.

Он похлопал меня по плечу вдвое сильнее.

— Хорошо, хорошо! — пробормотал я. Вифания резко отодвинулась, стянув с меня простыню, и я всем телом почувствовал влажный сентябрьский воздух. Рванувшись ко мне, кошка выпустила когти, пытаясь зацепиться, чтобы сохранить равновесие.

— Клянусь яйцами царя Нумы! — застонал я, отбросив ее подальше.

Экон тактично не заметил этого крика боли, а Вифания сонно рассмеялась в темноте. Я выскочил из постели и потянулся за туникой. Экон уже держал ее наготове.

— Наверное, что-то важное, — заметил я.

Но насколько оно было важным, ни в ту ночь, ни в течение некоторого времени, после оценить я не смог. Если бы этот посланец изъяснился яснее, если бы он откровенно сказал о том, от кого и почему явился, я отозвался бы на его просьбу без малейшего колебания. Подобные случаи встречаются нечасто, и я был бы готов даже побороться за возможность взяться за такое дело. Но этот человек, Марк Муммий, выказывал по отношению ко мне подозрение, граничившее с презрением, и напустил зловещую таинственность на все обстоятельства дела.

Он сказал мне, что мои услуги необходимы и в связи с этим я срочно должен уехать на несколько дней из Рима.

— У вас какие-то неприятности? — спросил я.

— Не у меня! — проревел он.

Казалось, что он был не способен выбрать тон голоса, приличествовавший в такое позднее время. Он не говорил, а скорее выкрикивал слова лающим голосом, как если бы выговаривал провинившемуся рабу или же непослушной собаке. Трудно было себе представить более уродливый латинский язык, чем тот, на котором он говорил. Это была самая настоящая казарменная речь, которая позволила мне сделать некоторые выводы о своем нежданном госте. В строгой и дорогой черной тунике, с прекрасно ухоженной бородой, в шикарном плаще на крутых плечах передо мной стоял солдат, привыкший к подчинению и сам мгновенно подчинявшийся приказу.

— Ну так как, — продолжал он, оглядывая меня с головы до ног, словно я был ленивым рекрутом, вытащенным из постели и едва волочившим ноги перед предстоявшим маршем, — вы готовы или нет?

Задетый такой грубостью, Экон, подбоченясь, сердито смотрел на незнакомца. Муммий откинул голову и нетерпеливо фыркнул.

— Экон, — попросил я, — принеси мне, пожалуйста, кружку вина. Если можно, подогретого. Посмотри, есть ли еще горячие угли на кухне. Кружку и для вас, Марк Муммий? — Мой гость нахмурился и отрицательно качнул головой, как служака-легионер на часах. — Может быть, совсем немного теплого вина? О, я настаиваю, Марк Муммий. Ночь холодная. Прошу в мой кабинет. Сюда, пожалуйста, — и присаживайтесь. Итак, Марк Муммий, как я понимаю, вы пришли предложить мне работу.

В ярко освещенном кабинете Муммий выглядел обессиленным и усталым, как если бы не высыпался несколько дней. Тем не менее он был сильно возбужден, беспокойно ерзал в кресле и настороженно пялил глаза. Не усидев на месте, он вскочил и принялся ходить по кабинету, а когда Экон принес ему подогретого вина, наотрез от него отказался. Так долго простоявший на посту солдат отказывается устроиться поудобнее, опасаясь уснуть.

— Да, — ответил он наконец, — меня послали сказать вам, что вас вызывают…

— Вызывают — меня? Сыщика Гордиана никто не может вызывать. Я свободный гражданин, а не чей-то раб и не вольноотпущенник, и Рим все еще остается Республикой, как это ни удивительно. Другие граждане приходят ко мне для консультации или когда нуждаются в моих услугах. И при этом честные люди обычно приходят при свете дня.