— Неужели вы не можете отказаться?

— Нас бы тогда выбросили… или, что еще хуже, не стали бы защищать от христиан, как несколько дней назад. Мы бы все погибли.

На этот раз Арнау молча согласился, отметив про себя, что Рахиль была довольна тем, что ее отцу удалось убедить бастайша. Он сам видел разъяренных жителей Барселоны, призывавших расправиться с евреями.

— В любом случае, — продолжил Хасдай, — обрати внимание на то, что мы не даем взаймы денег тем христианам, которые не являются торговцами, не занимаются покупкой и продажей. Прошло почти сто лет, как ваш король Хайме I Завоеватель издал указ о том, что любая долговая расписка, данная менялой-евреем тому, кто не занимается торговлей, считается недействительной. Нам нельзя выписывать долговые расписки на тех, кто не является торговцем, иначе мы никогда ничего не получим назад.

— А какая разница?

— Есть разница, Арнау, есть. Вы, христиане, гордитесь тем, что не даете денег взаймы, подчиняясь указу вашей Церкви, и, разумеется, никто не имеет права обвинять вас в этом. Однако вы делаете то же самое, что и евреи, только называете это по — другому. Да, Церковь запретила займы с процентами между христианами, но сделки все равно заключаются — точно так же, как это происходит между евреями и торговцами. Христиане, обладающие очень большими деньгами, дают взаймы другим христианам, в том числе торговцам, которые затем возвращают и основной долг, и проценты.

— Но ведь официально займы с процентами запрещены?

— О, все очень просто. Как всегда, христиане заявили, что готовы выполнять церковные нормы.

Однако ни один христианин, имеющий внушительную сумму, никогда не даст взаймы другому без получения прибыли, на которую он рассчитывает. Поэтому христиане предпочитают скрывать прибыль и не подвергаться никакому риску. Ты ведь слышал о так называемом требовании? Именно христиане изобрели эту операцию.

— Да, — признался Арнау, — в порту много говорят о требованиях, когда прибывает корабль с товарами, но, по правде говоря, я никогда не понимал, что это такое.

— Все очень просто. Требование — это и есть займ под проценты, только называется иначе. Есть коммерсант, обычный меняла, который дает деньги торговцу, чтобы тот купил или продал какой-нибудь товар. Когда торговец завершает операцию, он должен вернуть меняле те же деньги, которые он получил, и к этому еще прибавить часть своего заработка. Это то же самое, что и заем под проценты, но называется по-другому — требование. Христианин, давший деньги на покупку товара, получает прибыль, хотя Церковью запрещено получение прибыли от денег, а не от труда человека. Вы, христиане, продолжаете делать то же самое, что делали сотню лет тому назад, пока не были запрещены проценты, только придумали другое название, — снова повторил Хасдай. — Получается, когда евреи дают деньги в долг для какой-нибудь сделки, их обвиняют в ростовщичестве, но если это делает христианин через требование, все выглядит законным.

— Разве нет никакого различия?

— Только одно: в требованиях тот, кто дает деньги, подвергается такому же риску, как и само предприятие. Если торговец не возвращается или теряет товар, потому что, например, на него напали пираты во время морского перехода, то человек, который дал ему деньги, теряет их. Этого не происходит при займе, потому что торговец остается обязанным вернуть деньги с процентами. Однако на практике положение остается таким же: торговец, потерявший свой товар, нам не платит, и в конце концов мы, евреи, вынуждены довольствоваться обычной коммерческой практикой. Торговцы хотят, чтобы были требования, в которых они не подвергаются риску, а мы вынуждены делать это, потому что иначе нам не получить доходов, чтобы рассчитаться с вашими королями. Ты понял меня?

— Мы, христиане, не даем в долг под проценты, но результат получается тот же благодаря требованиям, — подытожил Арнау.

— Именно. То, что пытается запретить ваша Церковь, это не сами по себе проценты, а получение дохода от прибыли, а не от работы. И это, заметь, называется дешевыми займами, поскольку деньги предназначены для королей, знати и рыцарей. Когда христианин одалживает деньги королям, знати и рыцарям под проценты, Церковь предполагает, что эти займы для войны, а значит, проценты допустимы.

— Но этим занимаются только менялы-христиане, — возразил Арнау. — Нельзя судить обо всех христианах по тому, что делают.

— Не заблуждайся, Арнау, — жестом прервал его Хасдай и улыбнулся. — Менялы получают в депозит деньги от христиан и на эти деньги выдают требования, доходы от которых они должны выплатить тем христианам, которые дали им свои деньги. Менялы выступают гарантами, но деньги принадлежат христианам, всем тем, кто дает их в меняльных лавках. Арнау, есть нечто такое, что никогда не изменится в истории: тот, у кого есть деньги, хочет большего; он никогда ничего не дарил и дарить не собирается. Если этого не делают ваши епископы, почему тогда этим занимаются их прихожане? Назовем это займом, назовем это требованием, назовем как угодно, но люди ничего не дают даром. Однако же единственными ростовщиками, как всегда, являемся мы, евреи.

За разговором они не заметили, как наступила ночь, средиземноморская ночь, звездная и спокойная.

Некоторое время все трое молчали, наслаждаясь миром и тишиной, которая царила в маленьком саду за домом Хасдая Крескаса. В конце концов их позвали ужинать, и впервые с тех пор, как он поселился в еврейской семье, Арнау понял, что они такие же, как и он, — с другим верованием, но добрые и милосердные, какими должны быть самые набожные христиане. В эту ночь без всяких оговорок он вкусил еврейские блюда, которые подавали на стол женщины этого дома.

33

Время шло, и положение становилось неудобным для всех. Новости, касавшиеся эпидемии, были обнадеживающими: случаи заболевания становились все реже. Арнау нужно было возвращаться домой. В ночь перед расставанием Арнау и Хасдай пошли в сад. Они собирались по-приятельски поболтать о всяких пустяках, но каждую минуту помнили о предстоящем расставании и старались не смотреть друг на друга.

— Сахат — твой, — внезапно объявил Хасдай, передавая ему документ, подтверждающий это.

— Зачем мне раб? Я даже сам себя не смогу прокормить, пока корабли снова не начнут приходить в порт. Как я буду содержать его? Община не позволяет рабам работать. Мне не нужен Сахат.

— Увидишь, он тебе понадобится, — улыбаясь, ответил ему Хасдай. — Он тебе обязан всем. С рождения Рахили и Юсефа Сахату поручили заботиться о них как о своих собственных детях, и уверяю тебя, он так и поступает. Ни Сахат, ни я не можем отплатить тебе за то, что ты сделал для них. Мы подумали, что лучший способ отблагодарить тебя — это облегчить тебе жизнь. Для этого тебе понадобится Сахат, и он уже готов.

— Облегчить мне жизнь?

— Мы оба поможем тебе стать богатым.

Арнау улыбнулся, недоверчиво глядя на гостеприимного хозяина.

— Я всего лишь бастайш. Богатство не для меня, а для знати и торговцев.

— У тебя оно тоже будет. Я предприму меры, чтобы это произошло. Если ты будешь действовать благоразумно и согласно инструкциям Сахата, в скором времени ты станешь богатым человеком. — Видя, что Арнау смотрит на него в ожидании дальнейших объяснений, Хасдай продолжил: — Как ты знаешь, чума отступает. Случаи заболевания становятся единичными, но последствия чумы ужасающие. Никто не знает, сколько человек умерло в Барселоне, но точно известно, что из пяти советников четверых уже нет. Все это может привести к невероятным последствиям. Но вот к чему я веду: многие из умерших были менялами, они занимались своим делом в Барселоне. Я знаю, что говорю, потому что сотрудничал с ними, а теперь их уже нет. Думаю, что, если тебе интересно, ты мог бы посвятить себя этой профессии.

— Я ничего не понимаю в этом, — перебил его Арнау. — Все владельцы меняльных лавок должны пройти практику. Я ведь ничего не знаю.