49

Дверь камеры внезапно открылась. Это был неурочный час; солнце еще недостаточно опустилось, и свет с трудом пробивался сквозь маленькое зарешеченное окошко. Убожество, царившее вокруг, казалось, противостояло солнечным лучам, и свет, поглощаемый пылью и зловонными парами от испражнений заключенных, рассеивался в полумраке камеры.

Арнау услышал бряцанье цепей, которое прекратилось, как только охранник вошел с новым заключенным.

Послышался облегченный вздох: ни за кем из них не пришли. Еще один, вернее, одна. Арнау посмотрел на старуху, стоявшую в дверях. Какой грех совершила эта бедная женщина?

Охранник втолкнул новую жертву внутрь камеры. Женщина упала на пол.

— Вставай, ведьма! — послышался окрик. Но ведьма не двинулась с места. Охранник дважды пнул ногой тело, лежавшее у его ног. Эхо от двух глухих ударов звучало в течение нескольких секунд. — Я сказал тебе встать!

Арнау заметил, как тени попытались слиться со стенами, которые их окружали. Это были те же крики, тот же командный тон, тот же голос! С момента своего ареста он несколько раз слышал этот голос, гремящий по ту сторону двери, когда с какого-нибудь заключенного снимали оковы. Он видел, что даже тогда тени сжимались от страха перед пытками. Сначала был голос, крик, а через несколько мгновений душераздирающие вопли мученика.

— Поднимайся, старая сука!

Охранник снова ударил ее ногой, но старуха продолжала лежать без движения. Наконец он нагнулся, тяжело дыша, схватил ее за руку и потащил туда, где ему приказали приковать ее: подальше от менялы. Звон ключей и звеньев цепи вынес приговор старухе. Прежде чем уйти, охранник прошелся по камере, поглядывая на Арнау.

— Почему? — спросил он, получив приказ приковать ведьму подальше от Эстаньола.

— Эта ведьма — мать менялы, — ответил ему офицер инквизиции, предупрежденный одним из помощников сеньора де Беллеры.

— Не думай, — сказал охранник, остановившись возле Арнау, — что за ту же цену ты добьешься, чтобы эту старуху лучше кормили. Несмотря на то что она твоя мать, ведьма стоит денег, Арнау Эстаньол.

Ничего не изменилось: дом со сторожевой башней по-прежнему возвышался над небольшим холмом. Жоан посмотрел вверх, и у него в ушах снова зашумело от криков раздраженных ополченцев, бряцания мечей и возгласов ликования, когда ему самому удалось убедить Арнау выдать Мар замуж. Он никогда особо не ладил с девушкой, но что он скажет ей теперь?

Жоан поднял взгляд к небу, а потом, сгорбившись, опустив голову и едва волоча ноги, начал подниматься по пологому склону.

Окрестности дома казались пустынными. Только чавканье животных, стоящих в хлеву на первом этаже, нарушало тишину.

— Есть кто-нибудь? — крикнул Жоан.

Он уже собрался крикнуть снова, когда неясный шорох привлек его внимание. В одном из углов дома затаился мальчик, который смотрел на него широко открытыми глазами.

— Иди сюда, мальчик, — позвал его Жоан.

Мальчик замялся.

— Иди сюда…

— Что происходит? — раздался резкий голос.

Жоан повернулся к внутренней лестнице, которая вела на второй этаж. Там, наверху, стояла Мар и, не скрывая недоумения, смотрела на него.

Оба долгое время наблюдали друг за другом, не говоря ни слова. Жоан пытался отыскать в этой женщине черты девушки, жизнь которой он пожертвовал кабальеро де Понтсу. Но ее лицо излучало суровость, которая не имела ничего общего с тем эмоциональным взрывом, так потрясшим его пять лет тому назад. Время шло, и Жоан чувствовал себя все более скованным. Мар пронзала его своим спокойным взглядом.

— Чего тебе надо, монах? — спросила она наконец.

— Я пришел поговорить с тобой. — Жоану пришлось повысить голос.

— Меня не интересует то, что ты хочешь мне сказать.

Мар уже стала поворачиваться, чтобы уйти, но Жоан поспешил продолжить.

Я пообещал брату поговорить с тобой, — сказал он, но на лице Мар при упоминании об Арнау не дрогнул ни один мускул. Однако она не ушла. — Послушай меня, ведь это не я хочу поговорить с тобой. — Жоан подождал немного. — Могу я войти?

Мар повернулась к нему спиной и вошла в комнату. Жоан направился к лестнице, но, прежде чем подняться, снова посмотрел вверх. Он до сих пор не мог понять, было ли это тем наказанием, которое она заслуживала?

Он кашлянул, чтобы привлечь ее внимание. Мар стояла лицом к очагу, занятая котлом, который был подвешен на цепи, свисавшей с потолка.

— Говори, — глухо произнесла она.

Жоан смотрел на Мар, склонившуюся над огнем. Ее волосы спадали на спину, почти касаясь упругих, прекрасно очерченных ягодиц, которые проступали под сорочкой. Она превратилась в женщину… весьма привлекательную.

— Ты так ничего и не скажешь? — спросила его Мар, поворачивая голову.

Снова наступила пауза.

— Арнау посажен в тюрьму инквизицией, — внезапно выпалил доминиканец.

Мар перестала помешивать свое варево.

Жоан молчал.

— Кое-кого посадили в тюрьму уже давно. — Казалось, ее голос, глубокий, дрожащий, исходил из трепещущих языков пламени.

Мар продолжала стоять спиной к Жоану. Она выпрямилась, опустив руки вдоль тела, и пристально смотрела на пар, клубившийся над котлом.

— Это не Арнау посадил тебя в тюрьму.

Мар резко повернулась.

— Разве не он отдал меня сеньору Понтсу? — крикнула она. — Разве не он согласился на мой брак? Разве не он отказался от мщения за мое бесчестие? Меня изнасиловали! Меня похитили и изнасиловали.

Она четко выговаривала каждое слово. И дрожала. Она вся дрожала: от верхней губы до кончиков пальцев, которые пыталась сжать в кулак. Жоан не мог выдержать взгляд этих сверкающих от ненависти глаз.

— Это был не Арнау, — запинаясь, повторил монах. — Это… это я! — выкрикнул он. — Ты понимаешь, женщина? Это был я. Это я убедил его выдать тебя замуж. Что было бы с изнасилованной девушкой? Что было бы с тобой, если бы вся Барселона узнала о твоем позоре? Меня уговорила Элионор, которая придумала это похищение, а я согласился, чтобы тебя обесчестили… Только так я мог убедить Арнау дать согласие на этот брак. Это я виноват во всем. Арнау бы тебя никогда не отдал.

Оба неотрывно смотрели друг на друга. Жоан почувствовал, что его сутана уже не так давит на плечи. Мар перестала дрожать, и на ее глазах выступили слезы.

— Он любил тебя, — добавил Жоан. — Он любил тебя тогда и любит сейчас. Ты нужна ему…

Мар закрыла лицо руками и медленно опустилась на колени.

«Вот и все, — подумал Жоан. — Я это сделал. Теперь Мар поедет в Барселону, расскажет об этом Арнау и…»

Жоан нагнулся, чтобы помочь Мар подняться…

— Не прикасайся ко мне!

Жоан резко отпрянул.

— Что-нибудь случилось, сеньора? — раздался суровый голос за его спиной.

Монах повернулся к двери. На пороге стоял человек богатырского телосложения с косой в руках и угрожающе смотрел на него. За одной из его ног появилась голова ребенка. Жоан находился менее чем в полуметре от мужчины, который был почти на две головы выше его.

— Ничего не происходит, — ответил Жоан, но слуга уже направился к Мар и оттолкнул монаха. — Я же сказал тебе, что ничего не происходит, — повторил монах, — иди по своим делам.

Ребенок, спрятавшись за дверью, снова высунул голову. Жоан перестал смотреть на него и, когда повернулся, увидел, что человек с косой стоит на коленях перед Мар, не прикасаясь к ней.

— Ты не понял меня? — спросил его Жоан, раздраженный неповиновением слуги. — Иди по своим делам.

На этот раз здоровяк повернулся к доминиканцу:

— Я подчиняюсь только моей госпоже.

Сколько таких, как он, высоких, сильных и гордых, валялось у него в ногах? Жоан хорошо помнил, как они плакали и умоляли пощадить их. Прищурившись и сжав кулаки, монах сделал два шага к слуге.

— Ты осмелился не подчиниться инквизиции? — закричал он.

— Что? — воскликнула Мар. — Как смеешь ты, монах, прийти ко мне в дом и угрожать моему слуге? Инквизитор? Ха! Ты — всего лишь дьявол, переодетый в монаха. Ты меня изнасиловал!