Когда он закончил, все молчали. Он оглянулся вокруг, всмотрелся в лица людей, на минуту задержал взгляд на прекрасном лице знахарки в родовом наряде. Затем произнес:

— Мы можем говорить здесь свободно.

Муриго из деревни Ваньиру сказал:

— О чем ты говоришь нам? О том, что мы должны выгнать белых людей с земли кикую?

— Я говорю не о революции, а о равенстве, мой брат. У кого из вас есть чувство, что он такой же, как его белый лорд или хозяин?

Другой человек, Тимоти Минджир, произнес:

— Вацунгу дали нам так много! До того как они пришли сюда, мы жили в грехе и темноте. Теперь у нас есть Иисус. Мы стали современными людьми в глазах всего мира.

Несколько человек согласно закивали головами.

— Но что мы отдали за это? — спросил Джонстон. — Мы отдали им нашу землю, а они дали нам Бога. Разве это честная сделка?

— Бвана хорошо относятся к нам, — сказал Муриго. — Наши дети стали более здоровыми, мой сын учится читать и писать, у моей жены для готовки много масла и сахара. До того как пришли бвана, у нас не было всего этого.

— Но мы были людьми. Можешь ли ты сказать так о себе теперь?

В круге начали переглядываться. Один из стариков поднялся, важно посмотрел на молодого Камау и ушел в темноту, несколько других также вскочили с мест и последовали за ним. Те, кто остался, продолжали с подозрением разглядывать выскочку.

— Нас миллионы, а их только тысячи, — пророкотал Джонстон. — И все же они управляют нами!

— Разве не маленькая кучка стариков управляет всем племенем кикую? — возразил один из мужчин.

Джонстон бросил на него резкий взгляд:

— А тысячи гиен могут управлять миллионами львов? — Он вытащил газету из бокового кармана и помахал ею, как дубинкой. — Читайте! — выкрикнул он. — Читайте собственные слова белого человека. Он признает, что один процент населения нашей страны принимает все законы и что именно этот процент составляют иностранцы, предки которых происходят из других стран.

Вокруг зашумели.

— Они отняли у нас копья и наши боевые барабаны, — продолжал Джонстон. — Они сделали из наших мужчин женщин. А теперь они хотят еще и запретить священное посвящение девушек и вместо этого научить их читать и писать, чтобы сделать из наших женщин мужчин. Вацунгу поставили кикую с ног на голову! Они медленно уничтожают Детей Мамби! А вы, как покорные овечки, целуете руку, которая убивает вас! Проснитесь, сыновья Мамби! Действуйте, пока еще не слишком поздно! Вспомните пословицу, что семья, в которой все говорят: «Я это сделаю», всегда проигрывает той, в которой говорят: «Я это сделала».

Он пересек поляну и остановился возле старика, сидящего на земле. На нем было покрывало, а в руках оружие; на шее висел небольшой металлический предмет.

— Мзии, — обратился к нему Джонстон уважительным тоном, — что означает это украшение, которое ты носишь?

Старик внимательно и с опаской посмотрел на него:

— Ты знаешь, что это. Ты и сам носишь такое же.

— Да! — воскликнул Джонстон. — Это кипанде, знак, который вацунгу заставляют нас носить. Но из-за того, что большинство наших мужчин не носят одежды, в которой есть карманы, как у меня, вам приходится носить свои опознавательные значки на шее, как ошейник для собак!

Слушатели замерли, легкий озноб, казалось, пробрал группу мзии, и их глаза засверкали, как головешки костра. Минуту спустя величавый старик поднялся с земли и сказал тихим и суровым тоном:

— Белый человек пришел и вытащил нас из темноты. Он показал нам весь большой мир, о котором мы ничего не знали. Он принес нам лекарства и Бога, дороги и книги. Он дал нам лучшую жизнь. Этот кипанде, который я ношу, сообщает другим людям, кто я такой. Мне не стыдно носить его. И я не обязан слушать тебя.

Он медленно повернулся спиной и с чувством собственного достоинства удалился сквозь проход между расступившимися перед ним людьми, как будто покидал тронный зал. Остальные старейшины тоже поднялись и ушли вслед за ним. Но молодые остались, и именно к ним обратился Джонстон:

— Прошло уже семь лет после кровавой резни нашего народа из-за ареста Гарри Тхуку в Найроби. Тхуку все еще в тюрьме за свою деятельность вхуру, за свою борьбу за независимость. Сто пятьдесят безоружных мужчин и женщин были расстреляны на улице, как животные. Неужели мы позволим, чтобы это так и продолжалось?

Он осмотрел всех слушателей, заглянул в глаза каждого, используя свой природный магнетизм, и смотрел так долго, пока они не стали отводить глаза.

— Я говорю вам, — с нажимом произнес он, — если среди вас есть те, кто работает на белого человека, они не африканцы. Вы слышите меня?

— Да, — произнесли несколько человек. — Да.

— Разве наше достоинство не стоит больше, чем сахар и масло?

— Стоит, — раздалось немного громче.

— Мы так и будем продолжать ездить в вагонах третьего класса, в то время как белые люди ездят первым классом? Мы так и будем терпеть унизительное правило, что каждый, кто хочет пойти в другую деревню, должен получить на это разрешение? Мы так и будем страдать от их законов, которые запрещают нам курить в присутствии белого человека или поднимать шляпу, когда встречаешь его, стоять смирно, когда он проходит мимо? Или мы станем жить, как подобает мужчинам?

— Да! — выкрикнули вокруг.

Ваньиру почувствовала, как сильно бьется в груди ее сердце. Он яркий человек, этот Джонстон Камау, в самом голосе которого чувствовалась какая-то завораживающая магия. Она мало поняла из того, что он говорил, но сила убеждения, которая звучала в его словах, заставила ее кровь быстрее бежать в жилах. Она смотрела широко раскрытыми глазами, почти не мигая, как вдруг еще несколько человек, не желавших действовать решительно и опасавшихся вмешиваться в политику, поднялись и ушли. Она видела, как оставшиеся бросали друг на друга нервные, возбужденные взгляды, мужчины неуверенно заерзали на своих местах. Некоторые что-то говорили в поддержку оратора, другие молчали. Она подумала о том, что Джонстон похож на палку, которой помешивают угольки в костре, чтобы тот сильнее разгорелся. Старые остывшие угольки откатились в сторону, слабо тлеющие остались по краям, зато свежие, красные и горячие были собраны в самом центре костра прямо под кипящим котелком. Эти последние были молодыми мужчинами, Ваньиру видела молодежь в шортах цвета хаки, которые научились читать и писать, но в карманах у которых не было ни гроша. Это были недовольные молодые люди, и на них зажигательные речи Джонстона Камаи подействовали, как огонек спички, поднесенный к спирту.

К своему большому удивлению, Ваньиру заметила, что знахарка медленно поднимается на ноги и приближается к молодому мужчине. Вся группа затихла. Она подошла к нему, и они обменялись приветствиями в знак взаимного уважения. Затем Вачера, вдова легендарного Матенге, произнесла:

— Мне было видение, сын Мамби. Предки показали мне твое будущее. Ты поведешь людей назад к старым традициям. Ты освободишь нас от рабства вацунгу. Я заглянула в твой завтрашний день и увидела, кем ты станешь однажды: ты станешь факелом Кении, ты станешь Кения таа.

Глаза Джонстона засияли, лицо озарилось. Потом он улыбнулся, кивнул и посмотрел вслед уходящей женщине.

Когда Вачера вернулась к своему сыну, она взяла его за руку и сказала:

— Запомни эту ночь и этого человека, Дэвид.

Ваньиру услышала это. Она тоже запомнит его.

25

Разразилась гроза. «Дом певчих птиц» заливало светом от вспышек молний. Грейс взяла в руки письмо от Роуз. Оно начиналось так: