— Я знаю, у меня вошло в привычку засиживаться допоздна после трудного дня, — сказал он, откидывая покрывало с другой стороны кровати. — Но сегодня я сделаю исключение.

Роуз сидела на кровати, натянув простыню до самого подбородка. Она понятия не имела о его привычке засиживаться допоздна; за последние десять месяцев они с Валентином вообще редко видели друг друга в вечернее время. Единственное, что ее сейчас беспокоило: почему он ложится в ее постель?

— Я действительно очень устала, — осторожно сказала она. — Может быть, тебе лучше пойти в свою спальню?

Он рассмеялся.

— Дорогая, это и есть моя спальня. Она смотрела на него во все глаза.

Валентин стоял возле кровати и не отводил от нее взгляда.

— Когда мы жили в палатках, иметь раздельные спальни было разумным решением. Но сейчас мы в своем собственном доме, дорогая. И мы женаты.

— Ох, — вырвалось у Роуз.

— Все будет хорошо, — с нежностью в голосе произнес Валентин. — Вот увидишь. Просто нам нужно снова привыкнуть друг к другу. И все будет как прежде, как тогда, когда мы жили в «Белла Хилл».

«Белла Хилл»! Роуз вжалась в подушку. В «Белла Хилл» он надругался над ней, унижал, и она ненавидела его за это. Эти десять месяцев, что они прожили в Британской Восточной Африке, исправили положение дел. Наверняка он не собирался… Наверняка Грейс все объяснила ему…

— Что случилось? — спросил Валентин. Он протянул руку к Роуз, чтобы дотронуться до нее, но та в ужасе отпрянула. Где-то вдалеке прогремел раскат грома.

— Я думала, у тебя будет своя, отдельная спальня.

Он увидел, как исказилось от страха ее лицо, как сжалось ее тело. Гром ударил еще раз, и дом содрогнулся. «Боже, — подумал Валентин, — опять! Опять то же самое!»

— Роуз, ты должна уяснить, что я твой муж, а не брат или дядя. Я имею право спать с тобой в одной постели.

Роуз начала бить дрожь. Ее глаза расширились от ужаса, как у газели, которую он собирался подстрелить. Он видел этот взгляд много раз во время охоты и не заслуживал того, чтобы лицезреть его в своей собственной спальне.

— Проклятье, Роуз! — выругался Валентин, хватая ее за руку.

— Нет! — крикнула она.

— Роуз, что, черт возьми…

— Нет! Пожалуйста… — В ее глазах заблестели слезы.

— Ради Бога, Роуз.

— Оставь меня!

Ударившая рядом с домом молния озарила комнату. Роуз была бледна как привидение, кожа под его пальцами стала холодной. Снова ударил гром, на этот раз значительно ближе. Воздух наэлектризовался: казалось, ураган каким-то образом проник в комнату. Валентина захлестнула волна злости и желания.

— Я больше не собираюсь этого терпеть! — прокричал он. — После рождения ребенка прошло десять месяцев. С тобой все в порядке.

Она высвободилась и попыталась убежать, но Валентин схватил ее и бросил на кровать. Одной рукой он прижал ее к кровати; второй разорвал пеньюар. Треснувший шелк обнажил ее белое тело, и Роуз снова закричала.

— Кричи, — прорычал он. — Пусть твои чертовы друзья обо всем узнают. Мне наплевать на это.

Она боролась, пытаясь вырваться. Высвободив одну руку, она вцепилась ему в шею.

— Я хочу то, что принадлежит мне по праву, — четко проговорил Валентин. — И если ты не дашь мне этого, я возьму сам.

Небо над горой Кения пронзила молния, осветив на секунду скалистую вершину неприступного жилища Нгая. Стены и фундамент дома Валентина пошатнулись; деревья в лесу, высокие эвкалипты, окружающие маленькую полянку Роуз, неистово застонали. Ураган обрушился на имение Тривертонов как наказание: дождь вымывал почву, топил слабенькие кофейные деревья, обращал реку в бешеный поток, который сметал все на своем пути.

Вачера, знахарка племени кикую, сидела в хижине, которой предстояло быть ее домом в течение последующих семи десятилетий, и смотрела на окна дома белого человека. В одном из них на втором этаже свет погас.

— Превосходно! — произнесла Одри Фокс, проверяя мыло, которое сварила в горшке: оно было сухим и холодным. — Нас наконец-то узаконили! Отныне мы не протекторат, а настоящая колония! Конечно, мне не очень нравится название, которое ей дали: Кения. Кажется, на языке местного племени это слово означает «страус», да? Не поэтому ли они назвали гору Кенией, что она похожа на самца страуса? Мне больше по душе, если бы нас назвали Британской Восточной Африкой: это звучит как-то по-британски. Кения — слишком уж африканское название.

Мэри Джейн Симпсон, которая держала своего извивающегося ужом сына, пока Грейс осматривала его ухо, поддержала подругу, а затем закричала:

— Лоуренс! Говорю тебе в последний раз: оставь этого кота в покое!

Они сидели на кухне Люсиль Дональд на их ранчо на Килима Симба — пятеро женщин и целая свора шумных детей. Миссис Фокс катала шарики из мыла, которое она варила все утро из бараньего жира и золы банановых листьев, а Сисси Прайс проверяла пеленки двух малышек, играющих в детском манеже. Мона была сухой, а Гретхен — мокрой. Расчистив на заставленном кухонном столе небольшое пространство, Сисси положила Гретхен на стол и начала менять ей пеленки. Несмотря на холодный июньский день, в кухне было очень жарко, и лица всех пяти женщин блестели от пота.

— Это поможет, — сказала Грейс, окуная вату в кунжутное масло и запихивая ее в ухо мальчика. Отныне, Мэри Джейн, следи за тем, куда он засовывает свою голову.

Переходя к другому ребенку, Грейс не смогла удержаться, чтобы не бросить быстрый взгляд из окна кухни. Сэр Джеймс еще не вышел из коровника.

Утром он сообщил ей, что у него есть для нее сюрприз, нечто особенное, что он хотел бы показать ей, и попросил ее не уходить сразу домой, а подождать его. Однако потом прибежал рабочий, который сказал, что одна из коров никак не может отелиться, и Джеймс умчался в коровник, оставив Грейс гадать, что же за сюрприз он ей приготовил.

— Статус колонии существенно облегчит нашу жизнь, — произнесла Люсиль.

Она месила тесто и раскладывала его по формам для выпечки. Вечером, когда ее гостьи соберутся по домам, каждая из них уедет со свежеиспеченным хлебом. Она, в свою очередь, получит немного домашнего мыла от Одри Фокс, а также немного шерсти, которую привезла со своей овцефермы Мэри Джейн Симпсон, чтобы обменять ее на хлеб, мыло и медицинские услуги. Грейс приехала со своим медицинским саквояжем.

Следующим в очереди на оказание врачебных услуг был малыш Рональд Фокс, подцепивший песчаных блох.

— Раньше, — сказала Люсиль, проверяя температуру печи, — роль врача играл мальчик-поваренок. Он был большим спецом по части вытаскивания блох.

— Я бы лучше умерла! — заявила молоденькая Сисси, которая приехала в провинцию Наньюки всего месяц назад и уже отчаянно желала вернуться в Англию. Так же как и две другие женщины, прибывшие вместе с ней на ранчо Дональдов, Сисси приехала в Африку вместе с мужем, который был награжден правительством дарственной на землю. Ведомый мечтами и иллюзиями, он посадил свою семью в крытый фургон и привез ее сюда, в Британскую Восточную Африку, где им приходилось сейчас отчаянно бороться за свое существование на ферме. Такие сборища и посиделки — типичные для жителей Кении — были для них единственным видом развлечения и общения и давали возможность обмениваться друг с другом товарами, которые они производили или имели в изобилии.

Сисси поменяла пеленки Гретхен и посадила ее обратно в манеж, где обе девочки, шестнадцати и тринадцати месяцев от роду, тихо играли.

— А что вы делаете в чрезвычайной ситуации, по-настоящему чрезвычайной? — спросила Сисси.

— Молимся, — ответила Люсиль, ставя формы с тестом в печь.

Грейс, занятая ногой Рональда, практически не обращала внимания на разговор. Женщины, казалось ей, говорили хором, дети вопили, орали и бегали по дому, играя в «стрелялки». Одним словом, царил настоящий бедлам, а Грейс нужно было подумать.