Самолет, вздымая мириады брызг, стремительно мчался по полосе. Вслед за ним на посадку заходили асы.
На финальной встрече вратарь команды «Сокол» вышел на поле в голубой майке и новых желтых бутсах.
И когда сейчас на аэродроме, обнимая Валерия, Василий Игнатьевич говорил что‑то о том полете и желтых бутсах, все принимали это как должное. Он имел право на эту слабость.
Здесь же, у самолета, устроили импровизированный митинг. Шел снег, холодный ветер сек лицо, поземка стремительно заметала следы.
С аэродрома направились в кабинет командира. Быковский молча слушал, как предполагается распланировать его время здесь. Он ничего не отклонял, не вносил изменений. Правда, в какой‑то момент он все же не удержался:
— Мне не совсем удобно. Уже сейчас видно, как поломаны планы вашей работы. А я ведь не артист, я летчик.
Когда его заверили, что этого не случится, он стал слушать дальше — и тут же возразил, когда ему предложили принять старых партизан.
— Что значит «принять»? — сказал Быковский, — Я сам к ним поеду.
С этой встречи и решено было начать. Она состоялась в городском комитете партии. Валерий рассказывал о своих товарищах, отвечал на вопросы.
— Были ли в космосе приключения?
— Были.
— Говорят, вы самый сильный?
— Неправда. Самый сильный Гагарин.
— Почему? .
— Потому что он первый. Первому всегда труднее.
— Самое памятное событие в полете?
— Известие, что я принят в ряды ленинской партии. Какое при этом я испытывал волнение — трудно передать.
— Валерий Федорович, в годы войны в нашем городе действовала подпольная партизанская группа. Недавно закончили строительство памятника в честь юных героев. Вы знаете об этом?
— О местной партизанской группе? Конечно, знаю. У нее тоже был позывной «Чайка», как и у Валентины Терешковой.
В тот же день космонавт Валерий Быковский побывал у гранитного обелиска. Здесь всегда много цветов. Среди других лег и букет от космонавтов. Склонив голову, стоял перед памятником Быковский. На живые цветы тихо падал снег.
Вечером состоялась встреча с общественностью города. Дом культуры завода был в праздничном убранстве.
— Я только летчик, — пожаловался Валерий Быковский первому секретарю городского комитета партии Александру Сергеевичу. — Очень неудобно, когда встречают, как знаменитость.
— Да, да, — легко согласился Александр Сергеевич и тут же объявил, что бюро горкома партии и горсовет приняли решение о присвоении Быковскому звания почетного гражданина города.
Опять записки. Как и везде — целая груда сразу.
— Расскажите о программе подготовки космонавтов. Действительно ли физическая форма играет большую роль при отборе?
— При подготовке человека к полету за пределы земной атмосферы действительно необходимо обратить внимание на физическую закалку…
— Кто полетит следующим?
— Космонавт помер…
В зале понимающе смеются, аплодируют.
Горожане хотели знать о Гагарине, Титове, Терешковой, Главном конструкторе и о том дне, когда можно будет всем летать в космос.
Время было далеко за полночь. Но никто не уходил. И гора записок с вопросами уменьшалась медленно.
Первым просыпался подполковник Рябцев. Чистенький и опрятный, он пробирался в холл и ждал пробуждения космонавта.
Михаил Евсеевич уже немолод. 4 июля 1943 года летчику Рябцеву исполнилось 20 лет. В ночь на это число произошло его боевое крещение: знаменитый удар по Сеще.
За несколько дней до того подполье сообщило: готовится массированный налет на Свердловск и Горький. Фашистам надо было нанести упреждающий удар. И вот сто одиннадцать бомбардировщиков «Пе-2» в сопровождении истребителей «Ла-5» пошли на северо–запад. Расчет был точен: атаковать перед самым взлетом немцев. Бить только по аэродрому.
Для Михаила Рябцева — первый боевой вылет. Каким‑то он будет?
В 1940 году инструктор Минского аэроклуба Спижарный учил курсантов тактике воздушного боя. Спижарный любил говорить: «Знания не в тягость, обуза — пустота».
Плоскости тонут в темноте. Строгая дистанция, интервалы. Лететь надо без огня. Радио молчит — нельзя выдавать себя ничем. Ведь на земле, устремив жерла вверх, стерегут небо зенитки противника. Об этом помнят советские летчики. И знают, что ПВО сещинокого аэродрома усилена в три раза. Обычно уничтожение объекта начинается с подавления обороны. Но сегодня по-другому: все бомбы — на вражеские самолеты и офицерский пансионат, Сеща бурлила в праздничных огнях. Фашистское командование собиралось взять реванш за Сталинград. Определено: место — Курская дуга, время — лето 1943 года. A noiKa фашисты демонстрировали безнаказанность и мощь.
В Сеще сосредоточилась новая техника: модернизированный бомбардировщик «Хейнкель-111», новый истребитель «Фокке–Вульф-190А», штурмовик «Хеншель-129». Они ровными рядами стояли под лучами прожекторов, ожидая последнюю команду — «взлет».
Рябцев видел, как испуганно забегали фашисты по аэродрому, как один за другим стали гаснуть огни, как побежали по полосе два «фоккера».
Ведущий группы старший лейтенант Косолапов, чтобы не мешать работать бомбардировщикам, поднял истребители выше. Оттуда хорошо был виден весь аэродром и на нем горящие самолеты.
Косолапов оставил группу на старшего лейтенанта Пушкина и с ведомым Левченко устремился в атаку на «фоккеров». Через несколько секунд на земле горели еще два вражеских самолета.
Когда возвращались на свой аэродром, была все еще ночь. Потом было еще много боевых ночей и много боевых дней, приходилось бывать во всяких переделках, но ни одно впечатление не могло сравниться с тем, первым, когда он принял боевое крещение. Так и вела война молодого человека по нелегким своим дорогам. Второй вылет похож на сотый, сотый — на двухсотый; и так до последнего дня войны.
14 июня 1943 года Михаил Рябцев писал в дневнике: «Не вернулся на свой аэродром ведомый Бессолицина — Василий Балдук». Всего одна фраза. Место Василия занял другой летчик, и он должен был теперь так же бесстрашно прикрывать своего ведущего, как это делал Василий Балдук. А он действительно не ведал страха. Когда у него в одном из боев опустели снарядные ящики, Василий развернул свой самолет и пошел на фашиста в лобовую атаку. Тот дрогнул, хотел увернуться, взмыть ввысь, но было поздно: два скоростных новейших истребителя столкнулись. «Фокке–Вульф-190А» рассыпался на куски. А дельта–древесный фюзеляж «Ла-5» только потрескался в нескольких местах. Выдумка? Нет, быль.
«Иван летает на бревне», — зашумела немецкая пропаганда, но больше ни один летчик рейха не рискнул испытывать мужество «Ивана».
Превосходство в воздухе. Как нелегко завоевывалось оно! Этапами к нему были действия советской авиации под Сталинградом, воздушные сражения на Кубани, операции по уничтожению авиации противника весной и летом 1943 года, ожесточенные бои на Курской дуге и над Днепром, мужество и смелость, преданность и вера в нашу победу.
Когда 5 августа 1943 года над Москвой впервые взметнулся победный салют войскам, освободившим Орел и Белгород, — это был салют и Михаилу Рябцеву.
После войны он окончил Военно–воздушную академию, освоил восемнадцать типов самолетов.
…Темнота рассеивается незаметно. В доме напротив зажигаются огни. Михаил Евсеевич, притулившись на диване, листает журнал. Шум в коридоре заставляет его встрепенуться, он бросается к двери. «Подумать только, — недовольно бормочет Рябцев, — космонавт спит, а они тут такое устроили…»
Дверь распахивается — на пороге румяный от мороза Быковский…
— Здравия желаю, товарищ подполковник! — Быковский смеется — такое искреннее изумление написано на лице Рябцева. — Вот не удержался, сходил на аэродром. Дорога до него как будто дорога в юность. Сколько по ней хожено!
План второго дня предусматривал встречи со школьниками. Быковский волновался. Он всегда с большим уважением относился к любой аудитории, но к школьникам — особенно.