«К людям нужно относиться мягше, а на вещи смотреть ширше» — вот что являлось моим кредо, позаимствованным из гайдаевской комедии. Меня даже называли глашатаем прогресса, хотя втайне я всегда подозревал в себе наклонности мракобеса и реакционера.

И вот в одно прекрасное утро я проснулся с мыслью: все запретить! А если нельзя ВСЕ, то хотя бы что-нибудь — хотя бы то, что пока еще можно. Но запретить так, чтобы ни у кого и соблазна не возникло что-нибудь нарушать!

Причиной, толкнувшей меня на путь истины, явилась встреча с девушкой по имени Марианна. Как ни странно, она не была святой. Наоборот! Марианну отличала исключительная антисвятость, диалектически уживавшаяся в ней с вежливостью и даже застенчивостью. Никогда ни до, ни после я не видел такой неправдоподобной красавицы! Тело элитной блудницы с длинными ногами и грудью четвертого размера сочеталось в ней с пухлогубым лицом врубелевской «Девочки на фоне ковра». Она знала два иностранных языка, носила короткую дубленку и сапоги из полированной кожи, курила план и спала как с мальчиками, так и с девочками.

Однажды ночью, вытряхнув из сигареты табак и наполнив ее коноплей из обычного с виду спичечного коробка, купленного на Бессарабке за пятьдесят долларов, Марианна смущенно затянулась и изложила мне суть своей радикальной теории, призванной изменить течение бытия. По ее словам выходило, что секс следует отделить от размножения, а пол — от отдельно взятого индивидуума. Точнее, вывести нечто третье — принципиально новое, соединяющее в себе роли и мужчины, и женщины. Причем, как по внешности, так и по внутренней сущности.

Слушая эту странную фантазию начинающей наркоманки — неприличную, и, тем не менее, совершенно для меня несоблазнительную, в отличие от всего неприличного, что мне приходилось слышать и воплощать ранее, я понял, что в этой гипотетической бисексуальной утопии мне с моими старомодными принципами громилы и совратителя нет места.

— Фрейд утверждал, что все мы от природы бисексуальны, — заявила Марианна, великодушно предложив затянуться ее сигаретой.

— Не думаю, — ответил я, отвергая дармовую отраву. — Утверждение Фрейда доказывает только то, что сам он был бисексуалом и по образу и подобию своему пытался организовать окружающую действительность. Но, что касается остального мира, сильно сомневаюсь. Особенно в той части, где нахожусь я. Мне куда проще представить в качестве возлюбленной кобылу, чем, прости господи, какого-нибудь свихнувшегося жеребца. Даже с человеческой головой и на двух ногах.

Повинуясь некоторому Промыслу, что впервые был сильнее моей скотской похоти, я покинул в тот вечер Марианну, а на следующее утро принял твердое решение креститься. И вскоре с удовольствием «плюнул и дунул на диавола», вступая на тот путь, которым некогда прошел куда больший блудодей, чем я, — князь Владимир, коего Господь, однако, превратил в крестителя Руси и святого. Нельзя сказать, что я собирался залезть на небо так высоко, как он. Мне вполне хватало скромной роли кающегося время от времени грешника. Однако с тех пор я твердо верю, что Тот, кто куда крепче нас с Владимиром, не допустит превращения мира в новый Бедлам.

Конечно, строгость средневековых установлений казалась мне несколько излишней. Совершать соитие только в классической позиции, как требовала некогда церковь, по-моему — явный перебор. Но, с другой стороны, покойный Папа Римский Иоанн-Павел II до сих пор вызывает у меня полную симпатию. И не только потому, что он взял да и извинился за все, чем провинились древние католики перед древними православными (хотя сам как человек современный лично ни в чем не участвовал), но и за твердую позицию в ряде модных вопросов. Вот молодчага, думал я, не боится прослыть гомофобом — сказал, что не станет признавать голубые браки и баста! Мол, не голландские мы еретики, а все-таки какие-никакие наместники святого Петра! И по поводу презервативов крепко врезал: неприлично, говорит, доброму христианину пользоваться этой резиновой штукой, ибо в Библии сказано: «Плодитесь и размножайтесь!», а по поводу контрацепции ни слова. Если не считать крепкого нагоняя Онану. Папа вернул мне веру в действенность христианских идеалов, хотя ему всегда было далеко до того киевского монаха, предание о котором гласит: «А кои отроки не слухались, брал палицу и бил оною по голову — и в том была истина!» Думается, этот простой педагогический прием мигом бы вылечил некоторых извращенцев, вдохновенно разлагающихся в тепличной обстановке терпимости.

С сексуальной революцией пора кончать. Прогресс дамского белья достиг таких пределов, что вскоре для возбуждения придется вводить паранджу. Секс-шопы ломятся от хлыстов, кожаных корсетов и резиновых кукол. Любую фантазию в ночном Киеве можно воплотить долларов за двести к удовольствию ликующего сатаны. Налицо явная затоваренность на рынке растленных идей. Дальше только Содом, Гоморра и огненный дождь.

А потому, отныне я — консерватор. Твердолобый старомодный консерватор, отнюдь не желающий, чтобы мир переполнился косопузыми уродцами, трахающимися прямо на улице, не вынимая чизбургер изо рта, и похотливыми старушонками, воображающими, что они неотразимы во время коитуса. Думаю, тот Дон Жуан, который предпочел уйти в монастырь, меня не осудит. Что же касается остальных, то желаю им приятно провести время в аду.

Святое зло порнографии

Просвещенный ум не боится парадоксов. Он видел такое, что дикарю не причудится в страшном сне. Он знает: искусство — всего лишь тень, отбрасываемая человеческими телами. А тень не может быть порочнее прототипа. Все, что есть в мире, достойно описания. Все, достойное описания, заслуживает и нашего интереса. В конце концов, глупо жить, не зная, как оно тут все устроено.

Еще глупее обманываться, что нравы повредились только вчера из-за того, что таможенники сдуру пропустили пачку польских порножурналов в нашу переполненную моралью страну. Разврат — вечная ценность. Он был всегда. Как женщины и мужчины, которым, увидев друг друга, надо же чем-то заниматься, чтобы не сдохнуть от скуки.

Самое раннее изображение трахающейся парочки на территории Украины относится ко II тысячелетию до нашей эры, когда никаких таможен не было даже в проекте! Археологи до сих пор гадают, что за черт изображен на каменной стеле в виде усатого мужика с каменным топором за поясом. Большинство сходится на спорной мысли, что это мифический прародитель какого-то племени. Зато не вызывает сомнений то, что вырезано на боку у загадочного древнего джентльмена: прыткий молодой человек накалывает на вздыбленный член юную леди, похотливо оттопырившую свой первобытный задок. Лично я не верю ни в каких прародителей. По мне, старинное изваяние иллюстрирует простую мысль: станешь крутым пацаном, тоже будешь вести такой приятный образ жизни.

Истина — всегда неприлична и состоит в том, что человечество только делает вид, будто озабочено мировыми вопросами, а на самом деле мечтает, как бы кое-что кое-куда засунуть да и поставить опыт, а не загорится ли эта штука от трения. Причем, если «загорится», все довольны. Говорят: она получила оргазм. Скажите: неужели лучше получать по морде, как это принято в боевиках?

Где логика в том, что, занимаясь сексом хотя бы раз в жизни, слуги народа принимают закон о запрете порнографии? Тогда давайте запретим и сам секс как главное орудие зла на этой планете. Будем размножаться искусственным осеменением, как племенные быки, или делиться, наподобие инфузорий. В конце концов, давайте запретим Библию. Там тоже есть некоторые сомнительные места. То, что в самом начале — о змие и яблоке. И еще похлеще.

Например, вот это из пророка Иезекииля: «Ты построила себе блудилища и наделала себе возвышений на всякой площади; позорила красоту твою и раскидывала ноги твои для всякого мимоходящего… Всем блудницам дают подарки, а ты сама давала подарки всем любовникам твоим… Я соберу всех любовников твоих, которыми ты услаждалась и которых ты любила, со всеми теми, которых ненавидела, и соберу их отовсюду против тебя и раскрою перед ними весь срам твой».