Особенно много времени мы провели в обезьяннике. Мне уже совершенно нечего было сказать, когда мы зашли в павильон к орангутангам. Они оказались столь занимательны, что наша беседа вновь ожила и продолжалась, как минимум, полчаса.

Служащие зоопарка бросали в вольер человеческую одежду, видимо, чтобы развлечь обезьян. Один особенно грустный орангутанг, с печальнейшей мордой, сидел совсем вблизи от меня с дамской курткой на голове. Сперва он просто сидел, обхватив себя своими длиннющими лапами, как будто пытался обнять сам себя. Затем он начал раскачиваться из стороны в сторону, хотя оставалось неясно, зачем он это делает. Мы довольно долго наблюдали за ним, и я уверен, что, будь Мэл здесь, она бы точно заплакала.

Прогуляв так по зоопарку почти три часа, мы решили отобедать. Стоя в очереди в закусочной, Джордж сказал, что угостит меня. Это, честно говоря, меня позабавило. Да он только за одни неподаренные подарки должен был мне пару тысяч фунтов!

Себе он заказал багет с ветчиной, а я остановился на тарелке жареной картошки с томатным соусом.

— Кофе будешь? — спросил Джордж, когда мы подошли к буфету.

— Нет, спасибо, я не пью горячие напитки, — ответил я.

— Я тоже, — состроив гримасу, сказал он. — Терпеть не могу все то, на что нужно дуть.

К этому времени вышло солнце, и мы решили поесть на улице, хотя скамейки и были все еще мокрыми. Молча поедая свою картошку, я задумался над тем, насколько тяжело ему было в эту минуту. Но и мне было тоже не сладко. Оба мы прекрасно понимали, что нам предстоит серьезный разговор, но начинать его никому из нас не хотелось.

Только было я собрался рассказать об очередном «случае из жизни животных», как он положил багет на тарелку и спросил:

— Почему ты решил все-таки встретиться со мной?

Так, начинается Серьезный Разговор.

— Почему? — переспросил я, пытаясь выиграть время.

Он кивнул.

Не глядя ему в глаза, я ответил:

— Ну, я тут пытался разобраться в своей жизни… Кое о чем я просто никогда раньше не думал или не хотел думать. Вот я и решил — пора разобраться со всеми вопросами. К тому же я давно уже понял — не так страшен черт, как его малюют.

Джордж рассмеялся, и я позавидовал его красивому баритону. Мой голос был далек от такого совершенства.

— Кажется, это Марк Твен сказал: «Я старый человек и много чего боялся в жизни. Многое из того, чего я боялся, так никогда и не произошло».

— Ну, это как-то слишком уж умно для меня.

— Пожалуй.

Мы надолго замолчали.

— Я довольно долго ненавидел тебя. Собственно говоря — всю свою жизнь я тебя ненавидел. Ты ни за что ни про что испортил мою жизнь. Ну, или, скажем так, усложнил.

— Ты прав, — ответил он. — Оправдываться мне нечем. Я испортил жизнь вашей матери и усложнил вашу с Верни.

Он замолчал на секунду.

— Ты сказал, что «ненавидел». То есть теперь не ненавидишь?

Я сглотнул.

— Наверное, в какой-то момент я понял, что нет смысла и дальше тебя ненавидеть. В школе почти у всех моих друзей не было отцов. Странное это было ощущение. Как будто отцы целого поколения решили смыться в одночасье. Все как один. Как обезьяны.

— Обезьяны?

— Ну да, — ответил я и рассказал ему про номер Дэна «Мертвая обезьяна». — Ты, как и все, прикинулся мертвой обезьяной. Что не удивительно, учитывая тот факт, что человеческий ДНК на 99 процентов совпадает с обезьяньим.

И откуда только взялись все эти научные факты?

— Не то чтобы ты был плохим человеком, — сказал я, впервые посмотрев ему в глаза. — Просто слабым.

Он долго смотрел на меня.

— Ты ведь и сам знаешь, что я очень раскаиваюсь, не так ли? Наверное, нет уже смысла в извинениях, — в конце концов, это всего лишь слова, но я действительно раскаиваюсь. Мне так жаль, что я пропустил то время, когда вы с Верни взрослели. И время это уже не вернешь. Поначалу мне трудно было не думать о вас, но я все время утешал себя тем, что ваша мать позаботится, сделает для вас все возможное. Но со временем память стирается, и вы превратились для меня во что-то наподобие сна.

За последующие полчаса мы рассказали друг другу практически все о нашей жизни в течение этих двадцати восьми лет. Я рассказал ему о Верни и о Фиби, о своей карьере комика, и даже о нас с Мэл и о будущем ребенке (хотя некоторые детали я все же опустил).

Он тоже многое рассказал о себе. Оказалось, что он потом еще раз женился и снова развелся. Детей у него больше не было, и большую часть своей жизни он посвятил работе (он продавал обувь). Сейчас он на пенсии и большую часть времени проводит в своем саду в Энфилде. Кажется, он был вполне доволен своей жизнью, что не совсем меня обрадовало, потому что мне стало слегка обидно за маму. Поэтому я наплел ему всякие небылицы о том, что мама выиграла крупную сумму в лотерею и что у нее есть ухажер, с которым она постоянно путешествует по всяким экзотическим местам. Хоть я его и не ненавидел, но маму я все равно любил в миллион раз сильнее.

— Что ж, я рад, что она счастлива, — проговорил он.

— Да, очень счастлива, — добавил я.

Мы решили назвать этот день «Дождливым днем». Пока мы шли к выходу, Джордж рассуждал о том, что все оказалось не так страшно и что нам следует продолжать общение, хотя я почти уверен в том, что он, также как и я, прекрасно понимал, что мы вряд ли захотим еще раз встретиться. Честно говоря, говорить больше было не о чем.

— Ну что ж, прощай, — сказал я, протягивая ему руку.

— Я был очень рад повидать тебя, — ответил он, пожимая ее. — Ты превратился в прекрасного человека.

— Ну и отлично, — откликнулся я. Вряд ли он рассчитывал на то, что я отвечу ему таким же комплиментом, а если и рассчитывал — то глубоко ошибался. Но все же я чувствовал, что не могу вот так вот попрощаться и уйти, поэтому добавил:

— Я унаследовал твои глаза.

— Я заметил, — сказал Джордж.

— Мэл всегда говорила, что именно благодаря им она и влюбилась в меня.

А затем тихо добавил:

— Я расскажу ей, от кого они мне достались. Он ласково улыбнулся.

— Тогда скоро опять встретимся?

— Договорились, — согласился я.

В каждом мужском сердце есть место стихам

— Ты уверен в том, что правильно все делаешь?

Я злобно посмотрел на Джули.

— Может, ты что-нибудь перепутал? А ты пытался вывернуть эту штуковину?

Сжав зубы, я попытался ее вытащить.

— Чувствую, ничего у тебя не выйдет.

«А ведь она, кажется, права», — осторожно подумал я.

Вплоть до этой минуты все в моем Плане работало, как часы. Как и договаривались, мы с Джули вместе отправились в ИКЕА. Полчаса спустя, сопровождаемые толпой вспотевших продавцов, мы завершили Часть первую моего Плана. В карманах у меня лежали Части вторая и третья. По дороге в Клэпхэм на меня нашло озарение, и мы отправились в холодильный отдел «Сэйфуэя» за Четвертой частью. В восемь вечера мы прибыли в квартиру Мэл, где и была осуществлена роль Джули в моем Плане: она открыла дверь своими запасными ключами. Я собирался пробыть в квартире не больше часа. Блажен, кто верует…

— Который сейчас час? — спросил я, потирая виски и с ужасом оглядывая тот хаос, в который превратил квартиру Мэл. «Да мне и ночи не хватит, чтобы здесь убраться, — подумал я. — Такое ощущение, будто уже за полночь».

Взглянув на часы, Джули посмотрела на меня так, как смотрят только в фильмах. Преимущественно в трагических. Взгляд этот выражал стопроцентное недоверие к моей персоне.

— Уже час ночи, — ответила она.

— Ты что, шутишь?

— Нет, не шучу. Давно не была такой серьезной. Послушай-ка, Даффи, нам пора идти. Мне с утра на работу. Я не могу торчать здесь всю ночь, пока ты собираешь эту чертову штуковину. Давай уберемся и поедем по домам.

— Но мы не можем сейчас уйти! — запротестовал я. — Я ведь не закончил еще. Мэл завтра возвращается, а у меня еще ничего не готово. А ведь я так хотел, чтобы все было просто идеально…