Так в начале нашего столетия три вида освещения существовало в Петербурге: керосин, газ, электричество. На главных улицах сияли мощные фонари с вольтовыми дугами. Светя, они громко жужжали, а мы, тогдашние мальчишки, по утрам с увлечением подбирали возле столбов, огарки их углей, крепких как камень, похожих на толстые черные карандаши: мальчишкам все на свете годится! На Песках, в районе Таврического сада были уже и фонари с лампой накаливания, на высоких решетчатых столбах.
Самое любопытное в их судьбе то, что они достояли там до наших дней: еще после Великой Отечественной войны можно было видеть на Советских улицах этих могикан далекого прошлого.
Но все это было только в парадных, торговых и аристократических кварталах города. Из 14 000 фонарей, светивших тогда в Петербурге, не более одной четверти было электрических. В двух — трех тысячах горел газ, остальные же по-старому брезжили желтым, нестойким керосиновым светом. Перенесите на городскую улицу одну из тех керосиновых ламп со стеклом-пузырем, какие теперь можно еще встретить в далеких лесных колхозах, и вы поймете, что это был за свет. Подъезжая к городу в вагоне поезда, вы долго видели тянущиеся мимо окон пунктиры фонарей на окраинных улицах, ожерелья тусклых, еле мерцающих в слезливом мраке непогожей ночи волчьих глаз, задуваемых ветром, закопченных фонарей. Их было девятьсот девяносто четыре два с половиной века назад. Их стало за эти два столетия 14 тысяч. Прошло еще 40 лет, и на наших улицах сияет уже почти полсотни тысяч фонарей, — в три раза больше. Но это уже наши, иные фонари, потому что эти четыре десятилетия не равны всем предыдущим векам. Это наше, советское время.
Что вы ответите, если кто-нибудь, не бывавший в Ленинграде, попросит вас рассказать ему, какие в нашем городе сейчас фонари? Ясно, что они электрические. Но какие именно? Как они выглядят? Я уверен, что, подумав немного, вы смутитесь и растеряетесь: их много, и все они разные. Почему это так?
Мы с вами стоим на одной из дальних улиц города, на каком-нибудь Втором Муринском, в Лесном. Перед нами фонарь. Это высокий деревянный столб, как во времена Петровы, но наверху нет плошки с конопляным маслом. Там на железном кронштейне висит и горит электрическая лампочка ватт в сто пятьдесят, а то и больше.
Все ясно, все понятно. У этого фонаря, как и у его дедов и прадедов, одна цель, одна задача: освещать дорогу у своего подножия, чтобы проезжий и прохожий мог найти ее в ночной тьме.
Приглядитесь: что за жестяной блин укреплен над лампочкой? Человек надевает шляпу с полями, чтобы она не давала надоедливым лучам великого фонаря-солнца доходить до его лица; она отражает их обратно в небо. А фонарь?
А фонарь надевает шляпу-отражатель с противоположной целью: она должна отражать вниз, к земле, его собственные лучи, не позволяя им уходить ввысь, в пустое небесное пространство. Снизу лампочка открыта: пусть весь свет бьет именно сюда. Все очень целесообразно.
Теперь перейдемте в центр города, ну, скажем, на Невский. Странное дело: здесь фонари устроены совсем иначе. Они тоже состоят из столба (на этот раз металлического, более нарядного и изящного) и из того, что инженеры называют «светильником» — лампы (более сильной, чем на окраине), снабженной различными приспособлениями. Удивительное вот в чем: там «светильник» был направлен вниз, а сверху накрыт «отражателем». Здесь же на каждом столбе-опоре три лампы: две смотрят вниз, третья — вверх. Никаких «отражателей» у них нет, а сами они заключены в большие матовые шары молочного стекла. Зачем? Неужели затем, чтобы уменьшить их яркость? Почему они не снабжены шляпами-отражателями? Или нам безразлично, что часть света уходит вверх? Нет, не безразлично, а наоборот, нужно.
Что должен был освещать фонарь — житель далеких окраинных улиц? Мостовую под шинами автомобиля, тротуар под ногами пешехода — и всё… Никому не нужно, чтобы лучи его уходили в пустое черное небо, озаряли деревянные складские заборы, пестрили бликами крыши пакгаузов или заводских цехов. А здесь, в центре города, мы хотим, чтобы его свет мягко падал на фасады великолепных зданий Ленинграда, чтобы ласкал тут колонны Исаакия, там озарял фронтон старинного Строгановского дворца на углу Невского и Мойки, в третьем месте поднимался как можно выше по стенам Зимнего, вплоть до стоящих на его крыше строгих черных статуй. Нам мало видеть освещенной мостовую. Мы хотим того, о чем и не задумывались наши предки: чтобы ночью на улицах было светло, чтобы мы могли не только находить дорогу, но и любоваться красотой нашего города. А для этого простые фонари пригородов уже не годятся. Здешние почтительно снимают шляпы-отражатели перед красотами городской архитектуры и стоят на улицах «с непокрытыми головами». Неясно только, зачем же они одновременно и светятся вдвое ярче, чем их скромные собратья, и в то же время стыдливо прикрывают молочным стеклом свои сияющие лица.
Машина на загородном шоссе идет с ярко светящимися фарами. Но при встрече оба водителя пригашают свои огни. Слишком яркий свет в глаза — хуже темноты. Бросающий его фонарь из «осветителя» превращается в «ослепителя». Вот почему строителям городских фонарей приходится решать сложную задачу: освещать как можно ярче, ослеплять как можно меньше. Надевая на лампу фонаря полупрозрачную маску-колпак, этого удается достигнуть, — правда, за счет потери части света.
Можно было бы взять пример с солнца: оно находится так высоко, что от его прямых лучей легко отвести глаза. Не делать ли фонари наши очень яркими и очень высокими?
Поезжайте на трамвае или автобусе по какой-нибудь из самых длинных наших улиц; ну, скажем, по проспекту Энгельса на Выборгской стороне. Смотрите вдоль тротуара в переднее стекло машины. Видите, что получается: даже здешние тоненькие стройные фонари сливаются вдали в сплошной забор, закрывают первый этаж домов, точно стенкой. А если бы они стали вдвое выше (и, следовательно, значительно массивней), они изуродовали бы красивую улицу, а пользы принесли бы не так уж много.
Может быть, стоит пойти еще дальше в подражании солнцу и луне? Они ведь обходятся без всяких «опор». Это фонари, состоящие из одних только «светильников». Делают и так. На многих наших улицах (например, на улице Гоголя) красивые молочные шары «светильники» подвешены на проволочных тросах без всяких столбов. Это же вы можете видеть даже над некоторыми нашими реками, скажем, над Фонтанкой. Но, с одной стороны, не везде можно поступить так; попробуйте перекинуть тросы с берега на берег могучей Невы. А с другой, — над нашими головами и без того позванивает целая паутина проволоки — трамвайные, троллейбусные, всякие провода… Есть ли смысл избегать столбов-фонарей, чтобы изуродовать город накинутой на него сверху черной металлической сеткой?
Ночью фонарь призван украшать город своим светом. Однако уродовать его улицы он не имеет права даже и днем. Поняли это люди уже давно, но столетие назад красивыми делали только те фонари, которые воздвигались у самых прекрасных зданий, на больших мостах, в парках… О красоте обычных уличных фонарей не думал никто. К концу же XIX века, с заменой масляных и керосиновых светильников электрическими, испортили и многие ранее поставленные художественные фонари; строителям буржуазного города мало дела было до красоты его сооружений, лишь бы они приносили выгоду хозяевам.
Мы теперь шаг за шагом восстанавливаем испорченное, поддерживаем в целости то, что сохранилось. Хотите видеть образцы старых очень красивых фонарей? Поезжайте к мосту Лейтенанта Шмидта у площади Труда: на нем высятся прекрасные старинные колонны с парными светильниками наверху. Чудесные фонари-тройчатки можно видеть возле памятника Петру, знаменитого «Медного Всадника»: они когда-то были еще керосиновыми и светили на тогдашнем Невском, а позднее перенесены сюда. Их родные братья стоят до сих пор в сквере у театра имени Пушкина. Эффектны по-своему грубовато-роскошные, причудливые тройные фонари Кировского моста, сооруженные в самом конце XIX столетия.