У нас в России адвокаты концентрировали на себе почти весь тот энтузиазм, с которым общество приняло судебную реформу. Именно адвокаты считались главными выразителями гуманных идей Судебных Уставов. Присяжные поверенные были в России первыми нечиновными людьми, которые получили право участвовать в одной из важных государственных функций. До 1864 года русскими государственными делами ведали только люди в вицмундирах. Но вот в новых судах появились люди, одетые не в форму, а в черные фраки, лишь с небольшими {209} значками в петлице, люди, никакому начальству неподчиненные и имеющие свои выборные органы самоуправления. Это было ново и сразу увлекло воображение.
В уголовных делах центральной фигурой в залах судебных заседаний был не председатель, не прокурор, а защитник. К его словам прислушивались присяжные, его речи подробно воспроизводились в газетных отчетах. Это положение общественных любимцев и позволяло адвокатам каждое 20 ноября петь самим себе дифирамбы при сочувственном внимании либеральной общественности.
Преклонение русского общества пред судебной реформой 1864 года было вполне заслуженным. Судебные Уставы - вечный памятник русской одаренности. Создатели их должны были иметь много смелости, чтобы всего три года после освобождения крестьян посадить на скамью присяжных заседателей того самого мужика, которого еще так недавно помещики могли продавать и покупать, как рабочий скот, и дать ему право выносить по совести приговоры хотя бы тем же помещикам. Нужно было иметь много ума и много таланта, чтобы позаимствовав из иностранных источников всё, что было в них хорошего, все же не превратить новый русский кодекс в экзотический цветок, который не мог бы привиться на родной почве.
И не о подлинном ли вдохновении свидетельствует та простая, легкая, общепонятная, но вместе с тем четкая форма, в которую облечен наш процессуальный кодекс? Язык Судебных Уставов по сравнению с языком Десятого тома или Уложения о Наказаниях звучит так, как стихи Пушкина рядом с виршами Кантемира или Ломоносова.
Нам, к несчастью, пришлось скитаться по разным странам и мы имели случай ознакомиться с существующими в них судебными порядками. Не можем ли мы без колебания сказать, что русский суд не уступал ни одному из тех судов, которые мы видели с 1918 года?
{211} Конечно, чрезмерная идеализация неуместна и в отношении Судебных Уставов. Учитывая свой американский опыт я, например, полагаю, что в русском суде придавалось чрезмерное значение письменным актам по сравнению с показаниями свидетелей. А в уголовном процессе стороны - в особенности защита - были слишком стеснены в праве вызова свидетелей.
Но наряду с этими недочетами, я вижу в Судебных Уставах большие преимущества пред американскими процессуальными порядками. Главнейшее из этих преимуществ - существовавшая в русском суде свободная оценка силы доказательств. Ведь в Америке почти в каждом гражданском процессе едва ли не наибольшее количество времени уходит на споры о том, приемлема ли, как доказательство, такая-то бумажка или такое-то показание свидетеля. Когда я выступаю экспертом по русскому праву, мне часто задают вопрос: "Был бы такой-то документ допущен в русском суде в качестве доказательства?". Иной раз бывает трудно заставить американских адвокатов и судей поверить, что в русском суде этот вопрос почти никогда не ставился, так как все представляемые сторонами документы принимались во внимание, а их доказательная сила определялась судом по свободному усмотрению.
В годовщину Судебных Уставов и нашего адвокатского сословия следует вспомнить не только о рождении новых судов, но и об их смерти. Суд по Уставам 1864 года существовал в России всего пятьдесят лет, т. е. в историческом масштабе он только начинал существовать. Один и тот же человек, Анатолий Федорович Кони, мог быть судебным деятелем с первого до последнего дня новых судов.
Первые суды были открыты в Петербурге в 1866 году, а в декабре 1917 года Народный комиссар юстиции подписал декрет о закрытии всех судебных учреждений и об упразднении адвокатуры. Как много было сделано {212} за это короткое время! Собрание решений Гражданского Кассационного Департамента Сената не боится сравнений со столетними сборниками решений высших французских, германских или англо-американских судов. А наша адвокатура, в лице своих лучших представителей, стояла если не выше, то во всяком случае не ниже адвокатуры любой из стран Запада.
Такие речи, как речь Александрова по делу Веры Засулич и речь Карабчевского в защиту Сазонова, как некоторые речи Плевако и Андреевского по уголовным делам и Пассовера по гражданским, могут украсить любую международную хрестоматию судебного красноречия.
После того, как русская адвокатура была упразднена, "бывшие присяжные поверенные и их помощники" стали неизменно фигурировать во всех списках буржуев и контрреволюционеров, которых посылали на работы, лишали жилища, душили контрибуциями и т. д. Дальнейшее известно. Адвокатура ушла в изгнание.
В первые годы эмиграции, давая советы нашим клиентам, мы оказались в положении того гимназиста, который давал уроки французской грамматики своему товарищу по классу. Когда его спросили, каким образом он сам успел настолько овладеть предметом, чтобы давать уроки, этот гимназист ответил: "Очень просто - мы оба проходим грамматику по учебнику Марго, но я на две главы впереди моего ученика".
Но затем мы несколько приспособились к новым условиям. Наши западные коллеги единодушно выражают удивление нашей эластичности и уменью быстро освоиться с чуждой обстановкой. Мы как бы прошли через некую юридическую метампсихозу, притом по несколько раз: сначала переселились в души немецких адвокатов и стали специалистами по толкованию 29 статьи Вводного закона к Герм. гражд. уложению; затем, вместе с парижскими мэтрами стали откладывать дела на huitaine {213} или на quinzaine; и, наконец, здесь в Америке учимся заявлять "I object" и "I except". Но всё же, - даже теперь, когда все мы уже только "старики у чужого огня" (В. Набоков-Сирин. "Поэма о Париже".), - мы остались в душе русскими адвокатами ("С уничтожением в 1917 году русской присяжной адвокатуры, независимой, свободной и самоуправляющейся, прервалась ли история русской адвокатуры?
На этот вопрос напрашивается отрицательный ответ. С оставлением России, особенно в первые годы советского режима, сотнями тысяч русских граждан и среди них большим числом русских адвокатов; с непрерывными стремлениями адвокатов-эмигрантов не терять связи между собой и с объединением их в профессиональные организации; с продолжением многими адвокатами в эмиграции своей профессиональной работы между нуждающимися в юридическом руководстве русскими эмигрантами; при массовом характере этих явлений, - можно ли говорить, что деятельность дореволюционной русской адвокатуры прервалась?
Она не прервалась, а продолжается, правда, не в полном объеме присущих ей прав и лежащих на ней обязанностей. Она существует, пока живы оказавшиеся за рубежом русские адвокаты". (Из речи Б. Л. Гершуна на собрании Объединения присяжной адвокатуры во Франции 20 января 1952 года).).