Вторая, приводимая Бодрийяром ситуация, где работает аналогичный тип инициации желаний, — исцеление психосоматических больных после приема так называемого “плацебо” т. е. биологически нейтрального вещества. Эффект достигается в данном случае благодаря совпадению ожиданий больного и предлагаемого (обеспеченного) ему комплекса “вера в медицину + присутствие врача” что, по мысли Бодрийяра, фактически символизирует и замещает для человека с психической травмой фигуру родителей.
По убеждению философа, в условиях всеобщей симуляции “логика Деда Мороза” становится тотально довлеющим типом рациональности массового сознания, культивирующим универсальный инфантилизм и патерналистские установки. Именно в силу этого обстоятельства Бодрийяр формулирует свой тезис оценки всевозрастающего распространения сферы действия этой “логики” при помощи образа “личность в беде”
Посредством подобных механизмов реклама способствует регрессии к социальному консенсусу и “непроизвольному усвоению смыслов социальной среды” Тем более, чтб реклама всегда предоставляется в дар и старается восстановить инфантильную неразличимость между предметом и его желанием, отбросить потребителя к той стадии, на которой ребенок еще не отличает мать от ее даров. В то же время, реклама подавляет, изображая мир, приспособленный к потребностям индивида; поэтому функцией, по сути пустого, рекламного образа является “ показывать и не даваться” К тому же, реклама как “самый демократический товар” упрощена до предела, она не образует языка, но лишь универсальный языковой код: образ отсылает только к образу, вовлекая в оборот и реальную жизнь. Так, понятие социального статуса все более упрощается, превращаясь в “стэндинг” — социальную характеристику, интегрирующую рекламные опознавательные знаки (например, чай как “знак хорошего вкуса” часы как символ достатка и т. д.).
Подобная виртуализация действительности является, по Бодрийяру, следствием эволюции потребления, которое из первоначального удовлетворения потребностей стало “активным модусом отношения” не только к вещи, но и к коллективу и всему миру, т. е. фундаментом нашей культуры. Потребление есть “деятельность систематического оперирования знаками”, “тотальная идеалистическая практика” Следовательно, вещь, чтобы быть потребленной, должна стать знаком, точнее, вещи более не потребляются, а только йдеи вещей. В этом плане весьма показательна этимология: фр. глагол se consoipmer “потребляться” — значит “осуществляться” но также и “уничтожаться”
Тот факт, что Революция стала в обоих смыслах потребляться как Идея Революции, побудил Бодрийяра дополнить анализ капитализма К. Марксом “политической экономией знака” (эта работа увидела свет в 1972). Помимо этого дальнейшее развитие получили уже заложенные в “Системе вещей” идеи симулятив- ной реальности, утопии символического обмена и смерти, а также метафоры “соблазна” “нулевой степени”, “зеркала” “короткого замыкания” и “метастатического размножения”
Следуя социально-критической установке Барта “мифологизировать мифологию” Бодрийяр по сути противостоял системе и, за счет отсутствия строгого определения “вещи” и оперирования “ею” в самых различных контекстах, мифологизировал само основание культуры потребления.
Разумеется, некоторые мысли, высказанные Бодрийяром в 1968 году, сегодня могут показаться несколько наивными, как может броситься в глаза и непрояс- ненность и произвольность терминологии, однако уже тогда ему удалось описать маргинальные явления, лишь гораздо позже ставшие очевидными и актуальными. В частности, тот факт, что в системе вся энергия тратится на то, чтобы ее вырабатывать, а также идея того, что проект модерна не исчез “просто он довольствуется знаковой реализацией через вещь-объект.
То есть, согласно Бодрийяру, объект потребления — это как раз и есть то самое, в чем “смиряется” “проект” Потребление — резюмирует Бодрийяр в заключении книги, — это “разновидность активного отношения не только к вещам, но к другим людям и к миру, это разновидность систематической деятельности, на которой основана вся наша культурная система”
В целом, по убеждению Бодрийяра, всегда рациональный “дискурс вещей” (товаров) и их производства, а также дискурс объекта потребления как знаковой функции структурируют поведение человека (“дискурс субъекта”). Не потребности являются основанием для производства товара, а напротив — машина производства и потребления продуцирует “потребности” В акте потребления потребляются не столько товары, сколько вся система объектов как знаковая структура. Вне системы обмена и (у)потребления нет ни субъекта, ни объектов. Объект потребления как таковой конституируется тем, что потребность подвергается рациональному обобщению, а также тем, что товар артикулирует выражения из дискурса объектов, предшествующего их “отовариванию” и приобретению ими меновой стоимости. “Язык” вещей, с точки зрения Бодрийяра, классифицирует мир еще до его представления в обыденном языке; парадигматизация объектов задает парадигму коммуникации; взаимодействие на рынке служит базовой матрицей для языкового взаимодействия. Субъект, чтобы остаться таковым, вынужден конструировать себя как объект, и эта “система управляемой персонализации” осознается потребителем как свобода распоряжаться вещами.
СКЛАДКА
(фр. — pli) — понятие классической и современной философии Г. Лейбниц, М. Хайдеггер, М. Мерло- Понти, Ж. Делёз (см.), Ж. Деррида (см.), М. Фуко (см.) — обретающее категориальный статус в границах философии постмодернизма. Выступило значимым терминологическим средством фрагментарного конструктивного преодоления и дальнейшей парадигмальной разработки “философии Другого” а также “различающего” подхода.
Системную семантическую разработку понятия “С.” как многозначной словоформы осуществил Делёз. С., по Делёзу, есть “различие” “сгиб, который различает” и вместе с тем который “сам может быть различен” В контексте по- тенциально-допустимых многомерных трактовок слова “pli” Делёз обыгрывает сопряженные французские обороты pliessement, plie, plisser, ploir, depli, repli; нем. Zwiefalt, англ. — fold, обозначающие — С., складчатость, извилину, сгиб, загиб, сгибание, разгибание и пр., а также обращенные к терминам “двойник” и сопряженным: “удвоение” “отражение”, “взаимоналожение” и др. Согласно Делёзу, “...идеальный сгиб (Pli) является Zwiefalt, сгибом, который различает и различается. Когда Хайдеггер ссылается на Zwiefalt как на различающее различие, то следовало бы прежде всего сказать, что различие не проявляется в соотношении с предшествующей ему неразличимостью, но в соотношении с Различием (Diffe- rance), которое не прекращает отгибать и вновь сгибать каждую из двух сторон и которое отгибая одно, повторно сгибает другое, в одной коэкстенсивности сокрытия и открытия Бытия, присутствия и отсутствия сущего. Двойственность сгиба воспроизводится необходимо по двум сторонам, которые он различает, но которые соотносит между собой в их различии: раскол, которым каждый отдельный термин ударяет по другому, напряжение, которое каждый отдельный термин проталкивает в другого... Это идеализация материальной структуры складки: сгибание становится бесконечной операцией — один сгиб переходит в другой и т. д... Сгиб в сгибе, внешнее есть внутреннее, отогнутое — это сгиб вогнутого. Вне идеализированных операций сгибания, из которых могут строиться и большие, и малые миры, не существует ничего. Но у Хайдеггера вздымание (сгиб-разрыв) не идентично сгибанию как бесконечной операции, оно не торит дорогу все новым и новым сгибам и разрывам, а открывает произведение, стоящее на земле: храм, дом, картина, книга...”
Понятийно-категориальная трансформация идеи “С.” и ее эволюция в текстуально-оформленную парадигму осуществлялась в контексте (утвердившейся к середине 20 в. в западноевропейской философии) мысли о своеобычной “сверх-предпосылочности” человеческого видения мира. Внутренне непротиворечивую концептуальную идейную традицию толкования С. (Хайдеггер Мерло-Понти Делёз) правомерно представлять следующим образом: воспринимая “нечто”, мы уже обладаем презумпционным знанием по поводу того, что же именно мы воспринимаем. Человек никогда не рассматривает мир “напрямую” (непосредственно), но всегда лишь посредством Другого. Осуществляя вынужденный маневр, мы фиксируем наличие определенных границ нашего собственного восприятия, которые в итоге преодолеваются с помощью того перцептуального потенциала, которым владеет Другой. В “видимом” всегда присутствует то, что “видится”, в “слышимом” — то, что “слышится”, в “каса- емом” — то, чего “касаются”; последние элементы перечисленных диад (то, что “видится” и т. д. — А. Г.) всегда обратным образом воздействуют на первые, дополняют их, реально делая их возможными. Оборотная сторона мира постигается человеком с помощью Другого, но постигается в виртуальном (а не в актуальном) проявлении: в виде С.