Часть 1

Я, наскоро оттирая с пальцев кровь из носа, которая все еще продолжала течь, прижала к лицу платок и выскочила в опустевший коридор. Я опаздывала на урок. Но что хуже всего, не на какой-то там урок, а на историю. А учительнице с вычурным именем Сигизмунда Францевна было все равно на мою кровь, потому что даже всемирный потоп, случись он сейчас, не освободил бы меня от ее праведного гнева, вызванного моим опозданием. Я замерла перед дверью. Ну все, самое время помахать жизни „пока-пока”. Глубокий вдох. Я постучала и быстро заскочила в класс с баянистым писком:

– Извините, можно зайти?

– Проблемы? – светловолосый парень, занимающий торжественное кресло учителя, вскинул брови.

– Э? – я замерла на месте, – А вы кто?

Ох, и зря я это спросила, потому что судя по обрывкам фраз, различавшихся из общего поднятого моим вопросом шума, я разобрала, что это наш новый классный руководитель и по совместительству учитель истории, короче говоря, чувак вместо Францевны. И расслышав это, я выпала в каплю. Он был не то что бы молод для учителя. Нет-нет, это слишком мягко сказано. В крайнем случае студент, но это только в крайнем. Куда ему было справиться с нашим буквально неуправляемым классом, который сама Сигизмунда и то с трудом успокаивала, с ее-то нравом. Тем не менее, стоило новому учителю только взглянуть поверх голов, как все разом замолчали. И неудивительно, от его взгляда буквально пробирал конкретный такой мороз.

– Возвращаясь к вопросу об одежде, – продолжил историк с того места, где я его, очевидно, прервала, – подойди сюда, – фраза относилась ко мне.

Я, ничего не понимая, осторожно приблизилась к учительскому столу.

– По-твоему, это юбка? – он указал на мою одежду.

– Ээ, ну да, – кивнула я одергивая вышеназванный предмет. Да-да, знаю, что слишком короткая, но чего ко мне цепляться-то. Вон, на задней парте ванили вообще в чулках и шортах сидят. Сдавать кого-то было не в правилах класса, поэтому пришлось молчать. Я, состроив виноватую мину, уставилась в пол.

– Нет, дорогая моя, это даже юбкой назвать язык не повернется. Чтобы не было больше такого, ясно?

– Ясно-ясно, – покивала я. Черт, как же некстати ржать охота, еще одноклассницы со второй парты что-то про гробовщика мне втирают, не в тему совсем, но оттого еще труднее сдержаться. – Больше не повторится. Можно мне сесть?

– И еще одно: вот, например, если я встану, смогу без всяких усилий заглянуть в вырез твоей блузки. Как это, по-твоему, называется?

– Эээ, вы извращенец? Педофилия в школе?

Со стороны класса послышались сдерживаемые смешки. Смеяться громко при нем боялись. Я сморозила только что такое, что тут же поняла, что мне крышка, но учитель прореагировал на удивление спокойно.

– Нет, это называется слишком развязный стиль одежды. Здесь школа, между прочим, а не панель.

Я нахмурилась. Унизил, так унизил. И что я ему сдалась. Ну ничего, отомщу еще, пусть не сомневается.

– Повторюсь еще раз, я требую, чтобы ваш стиль одежды был официальным, не пляжным, не шлюшным и не спортивным, а именно официальным. Все услышали? И куда только ваши родители смотрят...

– Уж точно не туда, куда вы, – съязвила я, потому что взбесил меня классный руководитель окончательно.

На этот раз победа полностью была за мной, потому что класс таки разразился хохотом. Потом резко наступило молчание.

– Вон из класса, – отчетливо проговорил историк в наступившей тишине.

– Да пока! – фыркнула я и тут же вышла за дверь.

Черт, главное, чтоб он теперь классному руководителю не нажаловался. Ах да, он же сам теперь и есть классный руководитель. Ну тогда все не так  плохо, к директору он, надеюсь, не пойдет. Прямо не учитель, а настоящий дьявол. Ну точно Сатана.

Когда послышался звонок на перемену, я дождалась, пока класс покинет кабинет и решительно подошла к учительскому столу.

– Какие-то проблемы? – историк вопросительно изогнул бровь и закинул ноги на стол. Я даже несколько прифигела от такой наглости. Что он там про меня говорил-то?

– Ээм, мне переписать надо одну работу.

– Нет, – сказал как отрезал. Это он что, мне сейчас войну объявляет?

– Но почему?

– Мы не будем переписывать работы, так как я не вижу смысла переливать из пустого в порожнее.

– Но мне оценку исправить надо, – запротестовала я.

– Хочешь исправить – жду завтра после уроков. Спрошу по любой пройденной теме. Ответ должен быть идеален. Иначе никаких исправлений, ясно?

Я кивнула. Будет ему идеальный ответ. Война, значит война.

Только выходя из класса, я подметила для себя, что глаза у него зеленые-зеленые, прямо до одури. Наверное, линзы носит.

Часть 2

– О-о-ой, а ты видела его глаза? Видела, нуу? Такие зеленющие, уууу, просто космос! А голос како-ой! Как ты думаешь, он свободен? Хочу себе такого парня!

Я помотала головой и отошла подальше, чтобы сделать недоступными моему слуху сии томные воздыхания, уже порядком поднадоевшие. Фу-фу-фу, такими быть. И сдался им этот историк, уж больно много о нем говорят. Хотят они себе такого парня. Попробуйте-постарайтесь, лично я наверняка буду умирать со смеху, глядя на процесс завоевания его сердца, план коего в общих чертах я тоже успела уловить. Хотя им-то, сменившим уже парней по двадцать, виднее, наверное.

Я равнодушно вытащила из портфеля геометрию, хоть повторю перед уроком.

– Макарова!

А, нет, не повторю.

– Чего тебе? – я подняла глаза и уставилась в самое неприятное на свете лицо: ни ванильки, ни безобидный по сравнению с этим чудовищем историк, даже близко к нему не стояли.

– У меня серьезный разговор, – Алина вздернула холеное личико, всем своим видом выказывая пренебрежение.

– Мне не до тебя, не видишь, – я демонстративно помахала учебником перед ее носом, – и вообще, иди-ка ты в туалет, смой пару кубометров своего макияжа, а то того и гляди с лица штукатурка сыпаться начнет.

– Ты напрасно пытаешься меня задеть. Это подростковый комплекс, скоро пройдет. Кушай меньше, и будет тебе счастье. Не надо завидовать, лучше почитай книжку.

Да подростковый комплекс-то может и пройдет, а вот желание убить тебя, моя дорогая, – это, видимо, на всю жизнь. Я злобно покосилась на нее. Даже спорить не хотелось, потому что сколько бы я не убеждала ее, что мне вообще до лампочки, как она выглядит и что на ней надето, она упорно и с завидной настойчивостью продолжала гнуть свое. А бесит меня только ее убежденность, что весь мир просто обязан в эпилептическом припадке восхищения валиться на пол и корчиться в благоговении восторженных судорог при одном ее появлении. Если же он этого не делал, то все вокруг непременно именовались злыми завистниками, а место – прогнившим гадюшником. А все потому, что она была моделью и снималась для какого-то там журнала.

– Ты – позор нашего класса, – во всеуслышание заявила она.

– Да с чего ты взяла, дура? Отстань от меня, иди, куда шла.

– Нет, сначала я сделаю тебе выговор. Вчера ты опозорила нас всех перед новым учителем. Он пришел преподавать в этот класс совсем недавно, а ты уже успела крайне отрицательно зарекомендовать весь наш дружный коллектив. Сначала на урок опоздала, потом нахамила, так ты еще и одеваешься постыдно! Ты разве не знала, что по одному ученику судят о целом классе? Позор! Родители бы твои...

Ее слова пресекла звонкая пощечина. Я уже просто не выдержала. Терпеть ее нотации, на которые никаких прав у этой смазливой девчонки не было, еще можно, скрепя сердце. Но на этот раз Алина задела слишком больную тему, эти вещи даже произноситься ей не должны были. Поэтому я не жалела о сделанном.

Полушкина тут же согнулась, изображая вселенскую боль. Ее вмиг окружили подхалимы, бросая на меня резко неодобрительные взгляды. А и плевать.

– Алиночка, ты как? Больно тебе, да? – тут же подскочила и ее лучшая подруга Викусечка. – Ничего, пойдем в туалет, ты умоешься. Все пройдет, – успокаивающе заговорила она, – а про эту сволочь мы классному руководителю расскажем. Пусть примет соответствующие меры. Таких надо вообще изолировать от общества. Того и гляди, переубивает всех.