И, наконец, резкость, с которой он не упускал случая упрекнуть Эмму в недостатке образованности, — может быть, он заносчив, как школьный учитель?

После осмотра верхнего этажа он опять вернулся с дамами в их комнату для того, чтобы обговорить хозяйственные вопросы: лучше сделать это сразу же, сегодня, чтобы каждый знал, на что он может рассчитывать. Он сказал это коротко и ясно, так что было видно, что он действует по заранее обдуманному плану. А потом повел речь о своем положении и о том, как он представляет себе совместную, жизнь с ними.

Его семья относилась к знатнейшей ветви английского дворянства. Его отец, восьмой барон Брукс, первый граф Варвик происходил из знаменитого рода, давшего Англии многих королей, сыгравшего выдающуюся роль в истории империи. Покойная мать Гревилла была Элизабет Гамильтон, графиня Варвик, дочь лорда Арчибальда Гамильтона, губернатора острова Ямайка и Гринвичского госпиталя[53].

Дядя Гревилла, сэр Уильям Гамильтон, молочный брат и доверенный друг короля Георга III — посланник Англии при королевском дворе Неаполя, ученый, покровитель искусств и наук — очень богат. Он женат на знатной даме. Смерть похитила его единственную дочь, и из-за постоянной болезни жены он потерял надежду обрести другого наследника. С тех пор он обратил всю свою любовь на Гревилла. Он всеми силами старался продвинуть его. Поручил ему управление своими владениями в Уэльсе, относился к племяннику как к другу-сверстнику. Гревилл всячески старался выразить ему свою благодарность, оказывая различные мелкие услуги. Он сообщал сэру Уильяму, служба которого вынуждала его жить вдали от центра интересов и государственных событий, все самое важное — об изменениях в духовной жизни нации, о новых находках и торгах лондонских археологов и антикваров, об интригах при дворе короля и за кулисами парламента. Сэр Уильям уже четыре года как не был в Англии, и теперь он уже рассчитывал на более длительный отпуск. Гревилл возлагал на этот приезд большие надежды. Он рассчитывал на то, что дядя улучшит его положение, так как доходы Гревилла крайне мизерны. И необходимо, чтобы женщины ясно поняли это. Как младший сын, отлученный от родовых доходов семьи, он получал только небольшую ренту. Заработок, полагающийся ему по должности, едва ли достоин упоминания. Он не отказывается от своего места только в надежде на лучшее будущее. Небольшое состояние матери исчерпано; да, ради коллекций минералов и картин он даже влез в порядочные долги. Хоть вложенный в это капитал и оправдает себя со временем, но пока он заморожен, и требуются еще новые вложения. Целиком и полностью годовой доход Гревилла составляет двести пятьдесят фунтов. И в эту сумму нужно уложиться. Из комода у окна он достал тетрадь и положил ее перед Эммой. Сюда ей следует тщательно, с точностью до полупенса заносить свои доходы и расходы. На хозяйство отводилось сто фунтов. Ими придется покрывать все расходы на питание, стирку, отопление, освещение, одежду для женщин. На первый взгляд, сумма может показаться недостаточной. Но сад дает овощи и фрукты, а мать Эммы — прекрасная хозяйка, у которой Эмма научится бережливости. Кроме того, ни женщин, ни Гревилла не назовешь гурманами и обжорами, предъявляющими к кухне чрезмерные требования. Жалованье обеим служанкам будет платить Гревилл. Первая девушка получает девять, вторая — восемь фунтов, стало быть, всего семнадцать фунтов. В качестве небольшой компенсации для матери он определяет тринадцать фунтов и тридцать фунтов Эмме на карманные расходы, так что себе он оставляет девяносто фунтов на одежду, занятия и удовольствия.

— Расходы на гостей тоже несу я! — сказал он в заключение. — Как ни скромна будет наша жизнь, все же мне придется принимать родных и влиятельных друзей, если я не хочу отказаться от своего будущего!

Мать выслушала все это внимательно.

— Вам ни от чего не следует отказываться, сэр Гревилл! — воскликнула она. — Это уж наше дело! Я знаю людей, которые живут, имея меньший доход и, несмотря на это, а может быть, именно благодаря этому, пользуются всеобщим уважением!

Поднявшись с софы, она подошла к Гревиллу:

— Я дивлюсь вам, сэр Гревилл! Благородный лорд, который знает счет деньгам… Когда мы приехали сюда — ах, на сердце у меня тяжело и страшно было. Я думала, вы из тех, кто считает, что все создано только им на удовольствие. И я боялась, что моя бедная Эмма… ах, простите, но каково матери видеть своего ребенка в таком положении… без обручения, без имени… Но теперь, когда я узнала вас… Вы ведь не сделаете мою Эми еще несчастнее, не правда ли? Теперь я знаю, теперь я вам верю, и я успокоилась. И сделаю все так, что вы будете довольны.

Тихо всхлипывая, она вернулась на софу. На мгновение воцарилось всеобщее молчание. Гревилл подошел к Эмме и испытующе заглянул ей в глаза.

— А Эмили? Что скажет моя Эмили по поводу нашего бюджета? Еще есть время для отступления!

Она сидела все в той же позе, как и тогда, когда он начал посвящать их в свои расчеты и признаваться в том, что беден. К своей нужде он добавил заботы о ней и ее матери. А она еще сомневалась в нем, мелочно осуждала его поступки, выискивала дурное в его характере. Ей стало очень стыдно, и в то же время тепло и радостно.

Ну и что из того, что он не утопает в богатстве и довольстве! Он дал ей самое высокое — свою любовь.

Она подняла на него глаза, все в ней тянулось к нему, но она не смела броситься в его объятия. Он казался ей таким великим, высоким, неприступным. А она была по сравнению с ним мелкой, низкой, грешной. Рабыней, которой следовало молчать. И ждать. Ждать молча…

Глупое сердце, все оно мудрит. Глупая душа с ее вечными вопросами и страхами. Разве не любит она его? И разве не любила бы точно так же, даже если бы он был нищим?

Она тихо помотала головой и склонилась к нему. Поцеловала руку, лежавшую на ее плече.

* * *

Они пожелали матери спокойной ночи и вместе поднялись по лестнице. На ходу она прислонилась к его плечу. И от этого прикосновения ее пронзила приятная теплота. Сладкая мечта билась в сердце… Забыто все, что когда-то случилось с ней. Сэр Джон, Геба Вестина, ребенок — ничего этого как не бывало. Она была молодой невинной девушкой. Непорочная и чистая, она рука об руку с любимым переступала порог своей первой ночи.

Перед ее дверью Гревилл остановился и протянул ей руку, как бы на прощание.

Вдруг она вспомнила, что в ее комнате стоит только одна кровать.

— А ты? — спросила она в замешательстве. — А ты где спишь?

Он отвел глаза. Казалось, он смущен так же, как и она.

— Я… за картинной галереей есть небольшая пристройка… над верандой первого этажа…

Вот где он спал! Отделенный от нее всей шириной дома.

— Почему ты не показал нам эту комнату? — спросила она, собрав всю свою волю. — Позволь мне взглянуть, удобно ли тебе там.

Не ожидая его согласия, она взяла из его рук дампу и прошла через свою комнату, лабораторию и картинную галерею. По пути свет ее мерцающей лампы упал на «Венеру» Корреджо. И опять Эмме показалось, что полные губы насмешливо улыбались…

Эмма тоже улыбалась. И тоже насмешливо. Пусть Гревилл ученый, мудрый и сильный — и все-таки она в чем-то превосходит его. Ведь она женщина, опытная женщина… И над собой она насмехалась — над своей мечтой о непорочности, что бы она с ней делала! Перед картиной Венеры эта непорочность превратилась в ничто!..

Маленькая комнатка, выходящая окнами в сад.

В открытые окна видны раскачивающиеся на ветру черные ветви. Бледный свет на востоке возвещал приближение нового дня…

Здесь, наверное, хорошо жить летом, над большим садом с его деревьями, кустами и цветами. А теперь здесь было пусто и тоскливо. В комнате не было даже самого необходимого. Только кровать, стул, умывальник. А ведь было еще место для нескольких удобных мелочей и для второй кровати.

Опять проснулось в ней недоверие. Она пыталась рассуждать холодно и трезво. Она была его любовницей. Хотела принадлежать ему. Почему же он не стремился к ней?