— Где ты взял письмо? — спросил сержант у Качанова.

— Выпало из кармана. Я бы с такими змеями знаешь что делал?

— Что? — улыбнулся сержант.

— В речку вниз головой.

— Ох и трепанулся! — заметил Ишакин. — Тебя самого не мешало бы вниз головой в речку. Так и зыришь где бы сорвать.

— Я ведь по вдовушкам.

— Станешь ты выбирать, — усмехнулся Ишакин.

На бугор вылетела двуколка. В ней рядышком стояли ездовой и Трусов. Ездовой, увалень-украинец, стоял как влитый, а Трусов за него держался. С грохотом развернулись.

— Ваше приказание выполнено! — отрапортовал Трусов. Сержант заглянул на дно двуколки и сказал с досадой:

— Эх вы! Соломы не догадались подложить. А ну всем нарвать по охапке травы. Живо!

Траву уложили в двуколку, застелили плащ-палаткой и тогда бережно подняли с земли Афанасьева, впавшего в глубокое забытье. Двуколку вызвался сопровождать Качанов.

Андреев построил взвод и повел его в расположение роты. Вдруг вспомнил разговор с лейтенантом об Афанасьеве до взрыва и последние слова, произнесенные со злым торжеством: «Я ж говорил!» Почему он заторопился к Курнышеву?

Сержант не на шутку обеспокоился и решил, как приведет взвод к землянкам, сходить к командиру роты.

ЗАДАНИЕ

1

Старшего лейтенанта Курнышева утром вызвали в штаб батальона. Вернулся оттуда под вечер. В землянке его ожидал Васенев. Командир роты старше взводного лет на десять. Ростом высок, строен. Брови белесые, глаза с голубинкой, умные, нос острый, лицо к подбородку сужается. С первого взгляда лицо некрасивое, но узнаешь поближе, увидишь — оно симпатичное и мужественное.

— Разрешите доложить? — вытянулся в струнку Васенев.

— Докладывай.

— Красноармеец вверенного мне взвода Афанасьев подорвался на противопехотной мине!

— Обрадовал, — поморщился Курнышев, — ничего не скажешь — приподнес сюрпризик.

Старший лейтенант бросил фуражку на стол вверх дном.

— Рассказывай, как его угораздило. Да не тянись, вольно.

Васенев расслабил плечи, перевел полевую сумку с левого бока вперед и вытащил из нее листок бумаги.

— Здесь написано, — протянул командиру роты рапорт.

Курнышев взял бумажку осторожно, будто боялся ее взрывчатой силы, хотел прочесть бегло, но первые же строчки заставили насторожиться. Стал читать внимательно, туже и туже стягивая белесые брови у переносья. Васенев переминался с ноги на ногу, исподлобья поглядывая на командира.

— Чепуха какая-то, — раздраженно кинул на стол бумажку, и она, неловко кувыркнувшись, упала прямо в фуражку, словно в гнездо.

— Я в этом убежден, товарищ старший лейтенант.

Курнышев с высоты своего роста пристально поглядел на Васенева.

— Соображаешь, что написал? — готов был загреметь на взводного Курнышев, но произнес эти слова не повышая голоса.

— Так точно!

— Нет, брат, это слишком! Чересчур! Никогда не поверю, будто Афанасьев, этот исполнительный скромный боец, тихоня из тихонь — вдруг сам, нарочно, с целью членовредительства прыгнул на мину. Извини, лейтенант, но у тебя слишком буйная фантазия. Или подозрительность?

— Я наблюдал за Афанасьевым три дня. Он замкнулся, стал сторониться всех. Это подтвердит весь взвод. Видно было, что он что-то задумал, на что-то решился.

— Но это не улики. Этого недостаточно, чтобы человеку предъявлять такое тяжелое обвинение. Ты понимаешь меня?

— Мое дело доложить!

— Значит, по пословице: мое дело прокукарекать, а там хоть не светай. Ладно, иди, потребуешься — вызову.

2

Землянку, которую занимал Курнышев, строили немцы. Стены плотно забраны жердями, поверх жердей пришита фанера, а на фанеру наклеены всякие похабные картинки. По приказу Курнышева их соскоблил связной Воловик, и теперь на стенах серели скучные пятна. Пол настлан настоящий — из досок, взятых из какой-то хаты. Окна врезаны почти в потолке. Они продолговатые и решетчатые. Не землянка, а дача: видимо, немцы собирались здесь жить долго. Курнышев, когда к нему приезжало начальство, шутил:

— Видите, как немцы для меня постарались, — такую земляночку отгрохали!

Таких землянок было несколько. В остальных обосновались местные жители, Дома которых немцы сожгли в сорок втором году.

После ухода Васенева Курнышев еще некоторое время опасливо косился на листок бумаги, лежащий на столе. Его охватило чувство брезгливости. Появилось жгучее желание изорвать этот листок на мелкие части и развеять по ветру. Но Курнышев взял двумя пальцами, сунул рапорт в планшет под карту и успокоил себя тем, что дальше не даст хода этому доносу.

Рота сформировалась полгода назад, Курнышев поначалу командовал взводом. Ребят знал наперечет и был уверен, что никто из них на пакость неспособен. Поэтому подозрительность Васенева была обидна вдвойне.

Васенев появился в роте несколько позже. Курнышев сейчас жалел, что не сумел как следует разглядеть лейтенанта. Получил от него этот идиотский рапорт и спохватился, да поздно. И не потому, что в роте произошло «ЧП», хотя, конечно, это само по себе неприятно, придется держать ответ перед командованием батальона. Хуже другое. Курнышев получил приказ, выполнять который так или иначе придется лейтенанту Васеневу, а этому все в нем противилось.

Но тут старший лейтенант вспомнил еще про одну новость, которую ему сообщили в штабе. Курнышев повеселел и крикнул связному Воловику, живущему в прихожей части землянки, отгороженной фанерой:

— Поди-ка сюда, Степан!

Степан, мешковатый малый лет тридцати, чуть сутулый и очень услужливый, появился тотчас же из-за перегородки и вытянулся перед командиром.

— Я видел у тебя запасные звездочки, — сказал Курнышев и повел левым плечом, показывая для чего они ему нужны — звездочки для погон.

— Опять потеряли, товарищ старший лейтенант? — сокрушенно вздохнул Воловик и ворчливо, как это привыкли делать связные, находящиеся с командирами на короткой ноге, сказал:

— На вас не напасешься. У меня уж и запаса никакого не осталось.

— Протри глаза свои, Воловик! — с деланным возмущением проговорил Курнышев.

Воловик, догадавшись, наконец, обо всем, с неожиданным проворством вскинул глаза, плутоватые и быстрые, зыркнул ими по погонам командира. Увидев, что все звездочки на месте, вдруг расплылся в широкой улыбке, обнажив крепкие желтоватые зубы.

— На такое дело не жалко! — воскликнул он. — На такое дело последнее энзе отдам!

И он кинулся за перегородку к своему тайнику. Потом он старательно проколол на погонах командира дырочки, для такого дела у него и шило нашлось, и аккуратно приделал звездочки. Воловик принял стойку «смирно» и сказал проникновенно:

— А теперь поздравляю, товарищ капитан.

— Спасибо, Степан. Неплохо бы это событие отметить, а?

— Так точно!

— Ну, тогда неси баклагу со спиртом.

Курнышев достал из вещевого мешка банку говяжей тушенки, нарезал мелкими ломтиками хлеб. Воловик положил на стол алюминиевую флягу в чехле и жестяную кружку.

В дверь постучали.

— Да, да! — разрешил войти Курнышев. Появился сержант Андреев и, вскинув к пилотке руку, четко произнес:

— Товарищ гвардии старший лейтенант!

Курнышев бросил на стол финку, которой распечатывал консервы, и весело отметил:

— Отставить, сержант. Доложите, как полагается.

Андреев заметно смутился, поправил под ремнем гимнастерку, автомат за спиной, проверил все ли пуговицы на гимнастерке застегнуты. Но все было в порядке, и он снова приложил руку к пилотке:

— Товарищ гвардии старший лейтенант!

— Да ты погляди на меня, как следует. Где твоя наблюдательность?

Только теперь Андреев сообразил, в чем загвоздка и почему командир роты дважды отменил его рапорт. Улыбнувшись, Андреев звонко проговорил:

— Товарищ гвардии капитан! Разрешите обратиться?

— Разрешаю. Только уговор — о делах потом. Уж коль ты тут подвернулся, выпьешь с нами.