Виктор ПЛОТИЦЫН

ЛАУРЕАТЫ

Полуавтобиографическая повесть

Моей жене Татьяне, которая точно

знает, что здесь выдумано, а что –

нет.

КРАСОВСКИЙ

– Ты законченный идиот, – тактично отметил Красовский. – Ты хоть сам-то понимаешь, что такое лишний раз засветиться на центральном телевидении?

Я понимал. Хотя это мало что меняло.

На нас с неба свалилась большая симпатичная удача. Мы стали лауреатами потихоньку теряющего престиж, но пока еще вполне знаменитого телеконкурса «Лучшие песни года».

Для полноты счастья следовало срочно ехать в Москву на съемки большого концерта и торжественное вручение дипломов. Причем ехать за свой счет. Денежного довольствия лауреатам принципиально не полагалось. По замыслу организаторов, они должны были радоваться светло и бескорыстно.

– Конечно, очень хочется там быть, – вяло признался я. – Только у меня сейчас финансовый облом. Мне даже билет купить не на что – вообще бабок нет.

– А у меня что, есть? – искренне удивился Красовский.

Через пару недель после этого разговора Сережа приобрел совершенно зарубежный автомобиль «Вольво». Хотя и невыразительного морковного цвета. Тогда уже удивлялся я:

– Ты ж говорил – без денег остался...

– Ну, доллары-то у меня лежали, – объяснил Красовский. – А денег не было.

С композитором Сергеем Красовским мы пишем песни. Некоторые из них поет знаменитая Эдна Цветова. В том числе и ту, что все-таки сделала нашу пару лауреатами. Прорвавшись, можно сказать, на заоблачную орбиту лучших хитов отечественной эстрады.

Правда, Сережа уже отмечался на этом конкурсе с другими соавторами. У него было меньше поводов для неосознанного творческого волнения.

Где-то на самом дне души Красовский романтичен и сентиментален. Но умело это скрывает.

Однажды он добирался до Москвы – по неотложной столичной надобности. На полпути поезд делает десятиминутную передышку в Бологом. Железная дорога способствует восторженному восприятию действительности. Сережа встал возле коридорного окошка с целью обозреть красоты окружающего пространства.

Взгляд уперся в параллельно расположенное окно застывшего встречного поезда. За ним стояла потрясающе красивая девушка. И смотрела прямо перед собой. То есть на Сережу.

Утренняя дымка хватала за сердце. Грудь сжимало неизъяснимое волнение. Потрясала случайность встречи.

Сережа опустил стекло. Девушка сделала то же самое. Примерно пять минут они с нарастающей задумчивостью смотрели друг на друга.

Поезда тронулись почти одновременно. Каждый в свою сторону. Сережа наконец не выдержал и заинтересованно спросил:

– Девушка, а что вы делаете сегодня вечером?

Познакомились мы в клубе песни. Была в Питере такая колоссальная, на мой взгляд, организация. Объединяла композиторов и поэтов, работающих в данном непростом жанре. Тех, кто жаждал общаться с себе подобными и никаким боком не влезал в число сытых членов официальных творческих союзов писателей и композиторов.

Клуб придумал Борис Потемкин, автор знаменитого шлягера «Наш сосед». Будучи директором Дома самодеятельности, Потемкин спокойно решил проблему базирования и места проведения концертов. А главное, упорядочил сборища в глазах высокого околокультурного начальства.

В то время от сурового идеологического давления творческий люд вяло уползал в самиздат, карате, горные походы, пьянство и прочие виды более-менее активной деятельности.

Одной из таких отдушин стал и наш клуб. Сочиняли и исполняли почти бесплатно, но то, что хотели. И если ошибались, то искренне, а не ради карьерных благ.

В городе клуб даже набрал какую-то популярность. На заседания приходило до восьмидесяти человек. Во время клубных концертов зал на шестьсот мест часто заполнялся до отказа.

Именно там я впервые понял, что песни сочиняет громадное количество людей. И у каждого есть знакомые, которым эти шедевры нравятся. Или хотя бы не слишком противны. То есть мало чем уступают передаваемой по радио и телевидению халтуре.

Отсюда естественно вытекает желание автора расширить сферу популярности. Например, протолкнуть свои творения на вышеупомянутые радио и телевидение, раз уж все равно то же самое. Или найти стаю, к которой можно прибиться. Дабы лишний раз ощутить сладкую причастность к истинному искусству.

В клуб песни забредали личности разного масштаба, в том числе и совершенно уникальные. Помню потрепанного мужичка с огромной пачкой бумаги. Примерно восемьсот исписанных мелкими закорючками листов.

Его как бы в шутку, но со страхом спросили:

– Это вы все сегодня написали?

Мужичок смутился.

– Нет, ну что вы. Сегодня у меня не очень удачный день. Только двадцать три песни.

И, завывая, начал читать:

– У гостиницы «Москва» подобрал я вилы,

Поднял голову, посмотрел – какая вилла...

Было ясно, что пациент скорее мертв, чем жив. Но осторожные намеки сменить род занятий и перейти к не менее творческому выпиливанию по дереву мужик с негодованием отверг. И на прощанье объявил, что если у него украдут хоть одну прочитанную строчку, то он будет судиться, обращаясь в различные инстанции вплоть до ООН.

Еще один клинический случай – женщина средних лет со сложенными на вялой груди руками. И с бесконечным романсом о наконец-то зародившейся любви.

Исполнение, кстати, было жутко фальшивым. Зато припев повторялся раз шестнадцать подряд:

«Но образ твой

Уже стоит передо мной,

Уже стоит,

Уже стоит,

Уже стоит передо мной».

И опять:

«Уже стоит,

Уже стоит,

Уже стоит передо мной».

Потом эти строчки часто вспоминали и активно цитировали почти все члены клуба. Обыгрывая совершенно иные ситуации с предметом, который уже стоит.