И, проводив господина Вильбруа до дверей, он прибавил извиняющимся тоном:
— Если какое-нибудь новое обстоятельство докажет основательность ваших предположений, то сообщите нам, и мы сделаем все, что будет в наших силах.
Когда Жорж де Вильбруа сел в карету, он почувствовал себя глубоко огорченным. Это плохо скрываемое презрение к обожаемой им женщине рвало его сердце на части. Он относился к ней совсем не так, как тот чиновник, к которому он обратился за содействием. По его мнению, Нана была слишком гордой для того, чтобы лицемерить. Если она решилась порвать с ним, то могла бы прямо сказать ему об этом. Разве она не была сама себе хозяйкой? Какое он имел право ограничивать ее свободу? Возможно, она просто хотела избежать неприятной сцены, но в таком случае ей стоило просто написать два слова на прощание.
Сколько Жорж ни думал, он не находил разумного объяснения ее поступку. Напрасно старался он отыскать что-нибудь в прошлом Наны Солейль: мрак и таинственность окружали эту женщину. Тщетно умолял он полицию принять от него такую сумму денег, которая понадобится для того, чтобы отыскать Нану. Тщетно просил он дать ему опытных сыщиков, чтобы руководить их розысками.
В одно прекрасное утро Жорж направился в особняк Наны Солейль с тайной надеждой увидеть ее там. Он представлял себе, как она с улыбкой скажет ему, что скрылась только для того, чтобы испытать силу его любви. Напрасные надежды! Ничто не изменилось в этом мрачном жилище, прежде всегда таком веселом и многолюдном. Страдающие от безделья слуги поговаривали о том, что пора оставить свои места. Даже старшая горничная говорила: «Дело тут неладно, попахивает смертью!»
Жорж де Вильбруа в отчаянии вернулся домой. Все кончено: Нана Солейль для него безвозвратно потеряна! От этой мысли слезы полились из его глаз, и он молча опустился в кресло. Верный и преданный Том стоял возле него. Свидетель скорби своего господина вовсе не думал его укорять. Его преданность была из тех, что не рассуждает и не прекословит. Он бы отдал жизнь за господина Вильбруа по одному его приказанию или желанию. Вдруг господин схватил за руку своего слугу и, устремив на него безумный взгляд, крикнул:
— Я должен ее найти!
Устыдившись этого порыва, он тут же хладнокровно продолжил:
— Послушай же меня. Ты хороший и верный слуга, ты много раз давал мне мудрые советы. Не знаешь ли ты средства? Не подашь ли ты мне хоть слабой надежды? Отвечай же!
Том, стушевавшись оттого, что господин держал его руку в своих, молча смотрел на него влажными от слез глазами.
— Молчишь? — яростно вскрикнул Жорж, отталкивая его. — Я богат, но зачем мне золото, если оно не способно помочь, когда я умираю от отчаяния?
— Господин… — робко начал слуга.
Жорж поднял голову. Том, видимо, колебался.
— Ну что? Почему ты замолк? Говори, прошу тебя!
— Господин, — повторил Том, — у нас, в нашей стране, с деньгами можно все…
— Это правда, но здесь, в этом проклятом месте, нужно пройти через все формальности, препятствия и инстанции, все помехи, которые они называют достижениями цивилизации…
— Однако, господин, есть одно средство… — произнес Том, азартно потирая руки.
— Какое?
— Если у вас пропадет какая-нибудь драгоценность или финансовый документ, вы напечатаете объявление…
— И что же?
— И пообещаете награду…
Жорж привстал от изумления.
— Если вы не особенно дорожите деньгами, почему бы вам не поступить таким же образом? Кто знает? Может быть, пожертвовав тысячу или две долларов, вы получите нужные вам сведения…
Господин Вильбруа, вскрикнув от радости, проговорил:
— А я и не подумал! Нет, не десять, двадцать тысяч франков! Я отдам половину своего состояния, если нужно! Но как все устроить?
— Позвольте мне это выяснить.
— Разумеется, иди! Мой славный Том, тебе я буду обязан жизнью!
Через час Том, способный разузнать все что угодно, вернулся домой с агентом из конторы публикаций. Агент был серьезен и подчеркнуто вежлив. Он внимательно выслушал предложение господина Вильбруа. Первым правилом агента было следующее: к человеку, который хорошо платит, нужно относиться со всей серьезностью. Жорж хотел поместить свое объявление во всех французских и иностранных газетах, распространить афиши по всей Франции, на станциях железных дорог, в городах, где были игорные дома, — везде, где только можно, за цену, которую назначат. Агент с важностью записывал все в книжку и делал расчет.
— Итак, двадцать строк объявления, по два франка каждая… Ввиду большого заказа мы сделаем скидку…
— Кто вас об этом просит! — воскликнул Жорж. — Оставьте ее себе.
Агент поклонился:
— У нас будет примерно тысяча публикаций, напечатанных три раза. Это значит три тысячи публикаций в двадцать строк, или шестьдесят тысяч строк по два франка… Всего выходит сто двадцать тысяч франков…
— Согласен, продолжайте…
— Еще афиши. Но тут нам нужно будет получить разрешение из префектуры. Я должен вас предупредить, что нам не позволят объявить о пропаже, за которую мы предлагаем вознаграждение…
— Почему же?
— Боже мой! Я не хотел вас обидеть, но по законам нравственности нельзя допустить, чтобы муж искал свою жену, словно пропавшую собаку. Тем более…
— Если речь идет о любовнице, — докончил Вильбруа. — Я вас понял. Но я думаю, что можно найти средство, чтобы обойти…
— Именно. Дайте мне письменные принадлежности, и я составлю проект объявления и афиши.
— Присаживайтесь, — сказал Жорж, уступая агенту место у письменного стола.
Тот, однако, не сел и, держа перо в руках, о чем-то раздумывал.
— Ну, что же вы не пишете?
— Мне в голову пришла одна мысль…
— Говорите.
— Не могли бы вы на первом этаже вашего дома открыть бюро?
— Разумеется, мог бы, но…
— Дело вот в чем: в афише мы укажем только сумму вознаграждения и попросим желающих получить деньги обращаться к господину М. (вашему поверенному) в такой-то час.
— Отличная мысль, но кто возьмет на себя такую роль?
— Разве у вас нет никого на примете?
— Есть Том, но я не могу обойтись без него. А вы сами не хотели бы за это взяться?
— О, господин Вильбруа, — воскликнул агент, стараясь скрыть свою радость, — я счел бы это за честь, но в последнее время я так сильно занят, к тому же надо зарабатывать на хлеб…
— Неужели вы думаете, что я никак не отблагодарю вас?
— Я этого не говорил…
— Назначьте цену сами.
Агент подумал: «Этот господин — курица, несущая золотые яйца!» А вслух проговорил:
— Но это только временное занятие. Если особа, которую вы ищете, вскоре найдется, я, потеряв место, рискую оказаться на мостовой.
— Я буду платить вам сто франков в сутки и дам вам тысячу франков в тот день, когда она найдется.
— Если будет задаток, я соглашусь на ваше предложение.
Жорж открыл портфель, вынул оттуда чек, подписал его и, подавая агенту, сказал:
— Вот три тысячи франков — это плата за первый месяц, за второй вы также получите вперед.
— С таким человеком, как вы, господин Вильбруа, очень приятно иметь дело.
— Итак, решено. А теперь поторопитесь.
— Я весь в вашем распоряжении.
На другой день на четвертой странице всех парижских газет было напечатано следующее объявление:
СТО ТЫСЯЧ ФРАНКОВ В НАГРАДУ
тому, кто предоставит сведения, необходимые, чтобы напасть на след дамы, известной в Париже под именем Наны Солейль, пропавшей из своего особняка двадцать второго апреля.
Приметы:
Волосы золотистые, кожа белая, рост высокий, глаза серые, нос длинный и тонкий, губы пунцовые, обаятельна и красива.
С полезными сведениями обращаться к господину Дюмонселю, в особняк на улице Эйлау.
Афиша была значительно короче. Как и предвидел господин Дюмонсель, префектура позволила напечатать только следующее:
«Сто тысяч франков в награду. Пропажа. За подробностями и справками обращаться к господину Дюмонселю».