— Слава, что с твоей стороны?
— Хотят с гранатами подобраться, отсекаю!
Машинный телеграф наконец ожил, звякнул, и мы двинулись назад, остановившись только на станции Бобоквати, километрах в пяти от Кобулета. С умыслом ли, или случайно, но наш МБВ отходил первый, поэтому БеПо сейчас стоял на единственном пути "вразбивку". С юга на север по очереди располагались МБВ с прицепленной контрольной платформой, ещё одна платформа, броневагон, замыкал всё бронепаравоз. Никифоров убежал к Седых на "военный совет", а когда вернулся, обстоятельно, насколько возможно, обрисовал ситуацию и план командира.
— На север для нас пути больше нет. Остаётся только прорываться на юг в Батум. Наша цель — порт. Там попытаемся захватить какую-нибудь посудину. Путь этот единственный, у нас раненые, женщины и дети, взорвать бронепоез и уйти пешком нельзя. Седых приказал провести разведку вдоль берега до самого Батума, он сам с БеПо будет следовать за нами с интервалом в час. Если встретим противника, открываем огонь из пушек, это будет сигналом для товарища Седых остановиться. После чего возвращаемся с разведданными для принятия решения. Ситуация ясна? — мы молча кивнули, — Тогда по местам, а то уже вечер скоро.
Вот мы и чешем теперь на юг на скорости тридцать пять вёрст в час, осматривая "с коня" возвышающиеся слева склоны гор. Справа смотреть нечего — дорога идёт по самому берегу моря, частью почти по пляжу, частью над обрывом.
Раздавшийся справа гул выстрела заставил Славу метнуться к бойнице противоположного борта.
— Похоже наши! Эсминец! Бьёт по кому-то! — крикнул он мне, не отрываясь от наблюдения.
— По кому?
Слава вновь перескочил на левый борт и крикнул.
— Залп лёг впереди и выше по склону. Наверное, он что-то с моря видит, что мы не видим снизу из-под горы.
Мы пребывали в счастливом неведении ровно до следующего залпа, который лёг гораздо ближе к нам, но уже сзади.
— Да он же по нас стреляет! — изумлённо и как-то обиженно воскликнул мой телохранитель. Машинный телегаф звякнул и потребовал полного хода, что говорило о том, что Никифоров пришёл точно к такому же выводу.
Из-за того, что мы ускорились до максимальных шестидесяти километров, третий залп тоже лёг позади. Я рванул рукоять сирены и над побережьем прокатился длинный гудок. Надежда хоть как-то просигнализировать, что мы свои, провалилась вместе с четвёртым залпом, который не накрыл нас только чудом. Снаряды легли настолько близко, что осколки чуть не пробили тонкую противопульную броню, кое-где даже в ней застряв. Перед пятым залпом я резко потянул на себя фрикцион и тормоз, надеясь пропустить смерть вперёд. Это мне отчасти удалось и прямых попаданий не последовало, но броневагон, буквально, спрыгнул с пути, заваливаясь на бок. Внутри всё с грохотом полетело со своих мест и напоследок, я увидел жутковатую картину, как мёртвые, сами по себе встают на ноги. Вагон, казалось, целую вечность висел в таком неустойчивом положении, но потом, неизбежно, последовал удар, после которого я отключился.
Придя в себя, я с начала даже не понял, где нахожусь. Сверху, через горловины топливных цистерн, прямо на меня лил соляр. Дизель ревел на предельных оборотах, выдавливая своим грохотом из головы все рациональные мысли, оставляя место только страху и панике. Я заворочался и попытался встать, только сейчас поняв, что лежу на своём телохранителе, который слабо застонал от моих неосторожных телодвижений. Надо валить отсюда как можно скорее! В любую минуту рванёт!
Выходов было всего два, один на левом борту, ставшем теперь потолком. Второй на правом, ставшем полом. Я решил, что не подниму своего товарища наверх, а косо лежащий вагон давал надежду, что внизу может оказаться пустота, поэтому я, освободив дверь от тел мёртвых пограничников, открыл её внутрь. Мне действительно повезло, под вагоном оказалась снарядная воронка, через которую я и вытащил, с огромным трудом, своего бессознательного напарника.
Отнеся его подальше назад по ходу движения, хватило сил метров на полсотни, уложил в другую воронку и огляделся вокруг. Эсминец больше не стрелял, он шёл самым малым ходом на юг, почти под берегом, но орудия по-прежнему были наведены на нас. МБВ, валялся в стороне от развороченного пути, из его щелей и других отверстий в броне начал появляться белый дымок. Скорее всего, это испарялось попавшее на раскалённые части мотора дизтопливо, иначе, в случае пожара, дым был бы чёрный.
Эти соображения заставили меня рискнуть и попытаться вернуться к броневагону. Там могли остаться ещё живые погранцы и их надо было вытащить! Не успел я сделать и трёх десятков шагов, как с моря бухнул выстрел и, прямо на моих глазах, МБВ, отгороженный от меня сошедшей с рельс контрольной платформой, вздулся от попадания фугаса. Казалось, медленно разошлась по швам и стыкам броня, высветив ярко-жёлтым, а потом во все стороны рвануло тёмно-багровое пламя.
Абсолютный рекорд по вводной "вспышка спереди" мной был, несомненно, установлен. Я успел развернуться и плюхнуться на пузо, но меня обдало удушливым жаром и соляр, пропитавший мою одежду и налипший на кожу, вспыхнул. Не помня себя от боли, я устремился к морю, сдирая по пути горящую куртку. Бежать было всего полсотни шагов, и я опять с запасом перекрыл все олимпийские достижения, развив такую скорость, что встречный вечерний бриз сдувал назад охватившее меня пламя. Влетев с разбега в воду, я на короткий миг избавился от одной боли, которая сразу же сменилась другой, не менее сильной, когда морская соль добралась до ожогов.
Выползя совершенно без сил на берег, лишь бы меня не достал прибой, я замер, прижавшись к холодной гальке, и в отчаянии пробормотал.
— Скорее бы сдохнуть…
— Ой, какой страшненький! — присела рядом со мной маленькая девочка с небесно-голубыми глазами на усеянном конопушками личике, обрамлённом пшеничного цвета волосами, сплетёнными в косичку. — Нет, раньше ты мне больше нравился, такого я с собой не возьму. Приходи, когда усы снова отрастишь…
Пигалица поднялась и направилась к горящему МБВ, её белоснежная рубашонка до пят, в лучах заходящего солнца казалась ярко-алой.
— Стой… Куда! — пробормотал я вслед, опасаясь, что малышка сгорит по глупости.
— И даже не проси… — бросила она в ответ, не оборачиваясь, и вошла прямо в пламя.
Эпизод 6
Чёрный ворон, чёрный ворон,
Что ты вьёшься надо мной?
Ты добычи не дождёшься,
Чёрный ворон, я не твой!
В мглистом, сером небе, на фоне стремительно проносящегося перед остановившимся взглядом сплошного пепельного покрова облаков, над поднимаемыми с выжженной, мёртвой земли клубами мелкой, жгучей пыли, кружила птица.
Что ты когти распускаешь,
Над моею головой?
Иль добычу себе чаешь?
Чёрный ворон, я не твой!
Крылья, в которых, казалось, поселилась сама тьма, обняли ветер, сохраняя при этом неподвижность, и лишь едва заметные чётрочки перьев на самых кончиках плавно выгибались под его неистовыми порывами, служа мостиками, которые соединяли величие монументального покоя и ярость хаоса бури.
Полетай ты, чёрный ворон,
К милой любушке домой.
Ты скажи ей — я женатый,
Я женился на другой.
Ворон кружил всё ниже и, наконец, исчез из виду, отчего стало невыразимо одиноко и тоскливо. Пропало последнее существо, составившее мне, пусть и не весёлую, но всё-таки компанию в этой безжизненной пустыне.
Оженила меня пуля
Под ракитовым кустом.
Востра шашка была свашкой,
Конь буланый был сватом.
Угольно-чёрная голова с острым, гладким клювом выдвинулась снизу, и было непонятно, то ли птица уселась мне на грудь, то ли была так велика, что я сам целиком поместился между её лап.