Она зашла за портьеру, тяжело дыша, прислонилась к зеркалу. Дева Мария, и откуда он взялся? Осмотре­лась и тихо скользнула вдоль портьеры к служебному выходу. Как вихрь, проскочила конторку, патио с неиз­менной пальмой и выглянула на улицу: продавец стоял в дверях кафе и смотрел в ее сторону. Обожгла холод­ная мысль: его прислал утренний полковник. Другого объяснения Росита не нашла.

Она вдруг стала спокойнее, — отгадка убила дрожь. Дядя Карлос говорит: когда не знаешь врага, — страшно, когда знаешь, — легко. Ну что ж, сеньор шпик, мы сейчас увидим, у кого лучше работают голова и ноги. Росита вернулась в патио и через окно поманила официантку. Они о чем-то пошептались, и девушка быстро и молча уступила ей наколку и передник. Ро­сита попросила и помаду. Сейчас уже в ней трудно бы­ло узнать слегка растрепанную цветочницу, которая только что входила в кафе с рыжеватым продавцом.

Росита прошла в зал и остановилась у двери. Прода­вец быстро заглянул в кафе, скользнул по Росите от­сутствующим взглядом, подбежал к портьере и отдер­нул ее.

— Это запрещено, сеньор! — воскликнула офици­антка, отдавшая Росите свою форму.

Он грубо оттолкнул ее, но Росита уже успела выйти на улицу, завернула за угол и села в первое подъехав­шее такси. Через минуту она была у дона Гарсиа, сооб­щила, что за нею слежка и возвращаться в магазин не может.

— Возьми деньги и поезжай к парку Аврора, — по­советовал бармен. — К тебе подойдут через час. У па­вильона с попугаями. На чем ты попалась?

Росита описала приход полковника. Расспросив о его внешности и узнав, что он отказался от орхидеи, бармен хмыкнул и подтолкнул Роситу к выходу.

Шофер видел в зеркальце, как его пассажирка сни­мает с себя наколку, передник и старательно связывает их в узелок, потом стирает помаду с губ, щек, оттирает вымазанные сажей брови.

— Так вы красивее, сеньорита, — подшучивает он.

Росита забылась, — она не одна.

— Остановите машину, мы приехали, — обрывает она шофера.

— Я не думал вас обидеть, сеньорита.

Но Росита упряма:

— Я у своего дома.

Шофер с неохотой тормозит и долго смотрит, как пассажирка, оглядываясь и стараясь держаться в тени, сливается с вереницей прохожих. Трудное время, — ре­шает он, — люди, должны скрываться, менять лицо, одежду. Девчонок и тех загоняют. А глаза у нее ясные, как звезды. Зато характер крутой.

Шофер возвращается в центр. На одном из пере­крестков его останавливает человек в штатском; по­казывает свое удостоверение, которое вызывает у води­теля презрительную усмешку; щурясь под ярким солнцем, спрашивает:

— Девчонку вез?

— Какую еще девчонку? — рычит шофер. — Полдня порожняком гоняюсь.

Потише, парень, — останавливает его агент тайной полиции. — Твое дело — маленькое. Отвечай на во­прос и укатывай. Девчонка черная, худощавая... Ну?

— Не было такой.

На следующем перекрестке вопрос повторяется. Шо­фер с усмешкой говорит:

— Уже отвечал. Не вез. Не видел. Мое дело — ма­ленькое.

Ах, джентльмены из тайной полиции! Неужели вы не замечаете, как на ваших глазах маленький человек становится большим!

После ухода Роситы бармен заспешил к витрине и передвинул к самому краю колонообразный кактус, ко­торый тянулся из большой вазы и поддерживал своими колючками карточку-меню ресторана. На освободив­шееся место принес бутафорию из оплетенных бутылок с соками. Затем оставил вместо себя помощника и вы­шел из ресторана. Наметанным взглядом подпольшика заметил у цветочного магазина шпика, глянул сквозь витрину и встретил бесцветные глаза из-под рыжих бровей. Усмехнулся: опоздали, фискалы, — останетесь без наградных.

Из телефона-автомата созвонился с Риверой.

...Парк Аврора с легкими изящными павильонами отдыха раскинулся на одном из окраинных холмов сто­лицы. Над ним, на горе, нависла обсерватория, на со­седнем холме стоял институт медицины. Жители сто­лицы шутили, что, имея бога погоды наверху и бога здо­ровья рядом, — и веселиться легче. В парке был свой зоологический сад: тоскливо бегал зелеными глазами по толпе зрителей огромный ящер-игуан; большие черные обезьяны со страшной силой раскачивали трапеции и прутья клетки; гортанно надрывались попугаи.

Росита засмотрелась на большого зеленого попугая лоро — самого злого врага маиса. Сторож объяснял, что перед созреванием маисовые стебли на полях при­гибают к земле, чтобы уберечь початки от лоро.

— Что, интересно? — раздался над ее ухом мягкий голос Риверы.

Не ожидая ответа, он прошел в одну из тенистых аллей парка и передал девочке сверток с одеждой.

— Здесь шелковое платье, модные туфли, шляпка «Все выше в гору» и накладная коса, — пояснил Ривера. — Все, что нужно для продавщицы музыкального магазина. Здесь нет только голоса. Но кто-то мне гово­рил, что Росита недурно поет.

— Где мне переодеться? — испуганно спросила Ро­сита; новая роль ей показалась труднее предыдущих.

— У нас за спиной будка. Сторож хранит в ней швабры и щетки. За двадцать сентаво он разрешит тебе исправить небрежность в туалете. Торопись; я буду ждать здесь.

Через несколько минут перед Риверой появилась не­знакомая девушка с модной прической, на высоких каб­лучках. Она чувствовала себя еще неуверенно в новом обличье и с трудом удерживалась от смеха.

— Долго я буду в таком глупом виде? — спросила Росита.

— Пока не сорвешься снова, — вздохнул Ривера. — Кстати, ты не слышала такое имя — Аугусто Чако?

Росита топнула ногой и сверкнула глазами:

— Он убил нашего Руфино. Не говорите при мне о нем, сеньор... Я задушила бы его, попадись он мне на дороге.

— Что же ты не задушила его сегодня утром, Ро­сита? — засмеялся Ривера. — Он приходил к тебе за бу­кетом роз.

Девочка побледнела.

— Значит, это был Чако?

— К сожалению. Ты могла догадаться, — ведь он отказался от нашей орхидеи. Убийце, конечно, не может нравиться цветок с тем же именем, что носил убитый им рабочий вожак. Видимо, Чако запомнил тебя на Пласа де Торо. Ты была не очень осторожна, и наш общий друг даже хотел отослать тебя обратно в Пуэр­то. Но дон Гарсиа рассказал, что ты держалась сего­дня молодцом, и мы решили пощадить тебя.

У Роситы навернулись слезы.

— Он хотел меня отослать? Правда?

Молча они вышли из парка, и Ривера показал де­вочке дорогу, назвал пароль.

— Я боюсь за Наранхо, — сказала Росита.

Ривера взглянул на часы.

— Да. Задержался. Надеюсь, у Наранхо не было утренних новостей. Он знает цветочную явку?

— Нет.

— Тогда все в порядке.

Но Росита ошиблась. Именно сегодня Наранхо по­лучил «цветочную явку». Вот как это случилось.

С утра карибка Мэри была не в духе. Она слышала угрозы Генри Фоджера выселить ее из домика и чув­ствовала, что, скажи американец еще слово, — она не сдержится, закричит, расцарапает ему лицо, созовет на помощь весь околоток. Она видела умоляющие глаза Наранхо, знала, что мальчишка здесь не без дела. Ка­кое у него дело, — обыкновенной прачке было трудно понять, но внук самого почетного кариба завоевал ее сердце: может быть, своими сказками, которые сыпались из него, как камни с гор; может быть, своей сме­лостью, — ведь ей сказали, что мальчишка рискует шеей. Ради него она сдерживалась, не шла на скан­дал. Но терпеть сначала двух чужаков в доме, потом трех — было выше ее сил. Услышав очередную угрозу Фоджера, карибка крикнула солдату:

— Эй, вислоухий, передай своему начальнику, я его кипятком ошпарю, если он только сунется ко мне!

За перегородкой стихли. Потом из комнаты вышел Фоджер и распахнул дверь, ведущую в комнату к карибке:

— Вы что-то крикнули по моему адресу, миссис Мэри. Что именно?

Наранхо улучил минуту, протиснулся в коридор и увидел в дверях Чиклероса. Они обменялись быстрыми взглядами, и Чиклерос бросил в мусорное ведро клочок бумаги. Наранхо кивнул. Фоджер обернулся, — Чикле­роса уже не было, но дверь в свою комнату он не успел прикрыть.

— Чиклерос, вы выходили? — крикнул Фоджер.