— Не падай духом, сестра, церковь тебя не оставит. Поезжай, отдохни и успокойся.

Фаэтон миновал Русский базар, караван-сарай, выехал на Нефтоновскую и спустя полчаса Ксения была В доме Асриянца, в своей квартире. Тут пахло застоявшимся воздухом, но комната выглядела прибранной. Аризель постаралась: подмела полы, заправила постель В истопила баньку. Оглядев комнату и поплакав в подушку, Ксения отправилась мыться и, через час, когда вернулась, у нее уже сидели гости — приятели Асриянца. Откупорили бутылку кагора.

— Ах, мальчики, мальчики, — заговорила Ксения. — Не цените вы волю, не знаете тюремных порядков. Боюсь я за вас, миленькие. От Людвига за четыре месяца ничего не осталось. Как они его били! Как били! А измывались как! Боже милостивый, это хуже всякой пытки для легочника, когда на цементный пол в камеру нальют воды. А они так и делали. В камере испарение, Людвиг кашляет, а надзиратель орет на весь коридор: «Чего кашляешь? Чего брешешь, как кобель? Надоели твои притворства!»

— Вот сволочи! — не выдержал один из гнчакистов, Аванес Мякиев.

— Мало их убить! Давить надо, как клопов! — занервничал его брат, Гамаяк.

— Вот из этого собственными руками пристрелю! — пригрозил, тряся револьвером, Арсен Айрапетов. — За Людвига, за Аршака, за Егорова!

— Ай, брось ты считать, — прервал Гамаяк. — Разве перечислишь всех, кого они держат в тюрьмах!

Видя, как расходились ребята, Ксения перестала плакать. Глаза ее высохли, и бледное лицо подернулось печалью.

— Арам, — обратилась она к Асриянцу, — начальник тюрьмы обещал перевести Людвига после суда в лазарет, да только дал понять, что за «так» хлопотать не станет. У меня есть золотые часики — подарок моей тетушки в день нашей свадьбы. Серьги, вот, золотые, кольцо золотое, наконец. Помоги мне продать ювелиру?

— Ксения Петровна, прекратите! — обиделся Асриянц. — За кого вы меня принимаете? Предоставьте эту заботу мне и моим друзьям.

Аризель в первые дни после освобождения Ксении почти не отходила от нее. Даже ночевала у нее. Утром Аризель отправлялась в гимназию. Во второй половине дня, возвращаясь домой, помогала матери по хозяйству, затем брала учебники и входила в мрачноватую комнатушку Стабровских. Девушка делала все, чтобы приподнять настроение Ксении, угодить ей.

Через неделю во дворе Асриянцев появился Нестеров, как всегда элегантен и строг. Поздоровался с Арамом, с его матерью. Вместе зашли к Стабровской, где была и Аризель.

— Здравствуй, Ксана, — подал руку Нестеров. — Прости, что не навестил до сих пор… Добрый вечер, Ариль.

Девушка смутилась. Она все время думала о нем, но он появился так неожиданно, что застал ее врасплох. С того дня, как они расстались в Ташкенте, Аризель: встречалась с ним несколько раз: в Анлийском клубе, на треке велосипедистов, во время соревнований. Но туда она приходила нарядно одетой и была довольно изящной. А сейчас он застал ее в домашнем халате, в шлепанцах на босу ногу, с веником в руках. Нестеров подошел к девушке, чтобы поцеловать руку, и она, смутившись до слез, выронила веник.

— Сестренка, я не знаю тебя, — засмеялся Арам. — Куда делся твой характер, а?

— Арам, разве так поступают?! — обиделась она. — Разве ты не мог предупредить? Я в таком виде…

— Ну, что ты, Ариль?! — ободрил её Нестеров. — Это даже хорошо, что я увидел тебя такой. Тебе любой наряд к лицу, честное слово! Ради бога, не смущайся.

— Но, все-таки, вы меня извините, я переоденусь, — все еще испытывая неловкость, проговорила Аризель и удалилась.

Ксения нетерпеливо дождалась конца этой, как ей показалось, неуместной сценки стыдливости и сказала раздраженно:

— Боже, тут речь идет о жизни и смерти Людвига, а она, видите ли, испугалась собственного халата! Не пойму, Иван Николаевич, чем вы тут все время занимались без нас!

— Успокойся, Ксана, что ты? — попросил Нестеров. — Ты раздражена… Я понимаю тебя, но Аризель не заслуживает твоего упрека… Да и мы тоже. Представь себе, что эта стыдливая гимназистка три месяца назад жертвовала своей жизнью ради того, чтобы выручить тебя и Людвига из тюрьмы. Арам, потом расскажешь Ксане о той операции. А сейчас, Ксаночка, я попрошу тебя лишь об одном: не делай ошибочных выводов и не бросай незаслуженных упреков в лицо своим друзьям… Я не появлялся перед тобой целую неделю единственно потому, что не мог прийти к тебе с пустыми утешениями… Вот, держи, Ксана, тут три тысячи рублей… Их собрали деповцы, товарищи Людвига, чтобы перевести его из тюрьмы в лазарет. Все знают о его тяжелом состоянии. Прошу тебя, Ксана, не забывай: ты жена Людвига, а мы его верные товарищи по работе.

— Прости, Ваня… — Ксения горько улыбнулась и положила сверток с деньгами на стол.

Вошла Аризель, робко предложила:

— Арам, мама зовет всех к столу… — Заметив перемену на лицах собравшихся, спросила удивленно — Ксана, Ванечка, почему вы так поскучнели сразу? Обиделись, может быть?

— Прости, Аризель, — тихо произнесла Ксения Петровна и поцеловала ее в щеку. — Пойдемте, друзья! Раз зовут — надо идти, иначе тетя Ануш обидится.

Вечер у Асриянцев прошел довольно оживленно. Говорили о Людвиге, о Ксане, об оставшихся в заточении товарищах. Все утешали Ксению, чтобы не отчаивалась: еще не все потеряно. Есть друзья, есть хорошие врачи в Асхабаде, которые спасут Людвига.

Уходил Нестеров с легким сердцем, Аризель вышла проводить его. Договорились в субботу пойти в клуб музыкально-драматического общества. На прощание Нестеров поцеловал ее и, когда отошел, его окликнул Арам:

— Ваня, погоди… Я не хотел омрачать ни тебя, ни других. Но сказать я тебе обязан. Арестованы наши гнчакисты Аванес и Гамаяк Мякиевы… И опять предал студент… Какой-то Ветлицкий.

— Черт побери, да что же это такое! — возмутился Нестеров. — Ветлицкий, говоришь? — переспросил он. — Ну, что ж, ладно, Арам, я пойду…

Злость, невыразимая жажда мести захватили его. Он шел и не замечал ничего вокруг. Руки его то опускались в карманы пиджака, то взлетали к лицу. Он делал непроизвольные движения, и только мозг чеканил убийственно четко: «Месть… Только месть, иначе мы все погибнем, не поднявшись до настоящей борьбы!»

Нестеров вышел на Базарную. Некоторое время прохаживался у остановки, дожидаясь дилижанса. Наконец, коляска, запряженная шестеркой лошадей, подкатила. Он сел и вскоре был у вокзала, а через полчаса на квартире Вахнина.

— Здравствуй, Вячеслав.

— Добрый вечер. Что случилось?

— Бери карандаш и бумагу, продиктую.

Вахнин вырвал из тетради лист:

— Говори, только спокойнее. Впервые тебя таким вижу.

— Пиши, Слава.

Граждане! Вновь арестованы в Асхабаде два человека за распространение нелегальной литературы.

Вахнин начал писать, а Нестеров, думая над следующей фразой, заходил по комнате.

— Говори, что дальше, — попросил Вахнин. — Кого арестовали?

— Гнчакистов арестовали, — быстро отозвался Иван Николаевич и начал диктовать дальше — Эти аресты ни на минуту не смогут ослабить нашу деятельность в Асхабаде: наш комитет и типография вполне неприкосновенны!

— Опять ты.

— Пиши дальше. Полицейским ищейкам, к величайшей их досаде, не удастся напасть на след.

— Ну и сказанул! — засмеялся Вахнин. — Да у меня вся типография в двух ящиках помещается!

— Пусть думают, что у нас станки… Пусть ищут станки! Пиши дальше. Ни гнусным доносам, ни ночным вторжениям в чужие дома, ни арестам, ни тюрьмам не прервать наше дело. Социал-демократия опирается на рабочую массу, на место павших борцов встают новые.

— Опять по доносу арестованы? — прервал Вахнин.

— Пиши… Арест был вызван гнусным доносом ученика местной мужской гимназии Ветлицкого.

— Сыночек банковского чиновника, — вставил Вахнин.

— Ты знаешь его?

— Увижу — узнаю…

— Вот и прекрасно. Пиши… Счастливый юноша! Не мудрствуя лукаво, во столь юных летах он понял всю проблему нашей современной жизни, он понял, что для карьеры, для получения чинов ли орденов в будущем нужны не образованность и честность, а продажность и шпионство.