Вести арестантскую книгу оказалось нетрудно. Изредка лишь привезут кого-нибудь из той или иной деревни на отсидку за драку или мелкую кражу. Запишешь его в свою книгу, а дня через три-четыре уж выписываешь. Редко-редко кого засудят на неделю. Так что с этим делом я вскоре хорошо освоился. Одно только тут меня пугало, как бы в волость не нагрянул крестьянский начальник. Я видел, как все его здесь боялись, и мне казалось, что если он приедет проверять волость, то начнет свою проверку с волостной тюрьмы и, значит, с моей арестантской книги.
К моему удивлению, я узнал от Ивана Фомича, что крестьянскому начальнику ревизовать волостное правление не положено. Ревизией волостей занимаются особые чиновники при губернаторе, когда он выезжает из Красноярска для обозрения губернии. Выезжает он для этого обычно летом, в хорошую погоду, на большом пароходе и делает остановки в волостных селах по берегу Енисея. Во время этих поездок сам он занят слушанием торжественных молебствий, встречами и обедами с местным начальством и купечеством, а его чиновники особых поручений тем временем ревизуют местные волостные правления.
После торжественных встреч и молебнов господину губернатору устраивают пышные проводы. Все довольны встречей с начальником губернии и с умилением вспоминают, где, когда и у кого он был, кому пожал руку, кому сказал ласковое слово. Только писаря в волости сидят повесив головы и ждут со дня на день позорной казни.
И действительно, через некоторое время в губернских ведомостях появляется приказ господина губернатора, в котором в назидание всей губернии он делает жестокий разнос волостным властям тех мест, которые соизволил посетить: в волостных правлениях грязь и беспорядок, волостные тюрьмы в антисанитарном состоянии, дороги плохи, мосты в неисправности, по податям большой недобор и недоимка… Ругают волостную администрацию, а отдуваться за все приходится писарям.
— Доведись такая ревизия у нас, — говорил Иван Фомич, — что возьмешь с нашего старшины или заседателя? Их никакой ревизией не прошибешь. Они рады будут, если их освободят от должностей. А нам беда. Прикажут сменить волостного писаря, подобрать новый состав помощников. Ивану Иннокентиевичу это как с гуся вода. Он перелетная птица. Снимут в Коме — он поедет в Ужур, в Знаменку, в Балахту, на худой конец, в Солбу али в Беллык. Будет там рассказывать свои анекдоты. А нам, брат, труба. Выгонят с белым билетом — куда пойдешь, кому пожалуешься? Так что будь осторожен и аккуратен. А то и сам засыплешься, и нам всем из-за тебя не поздоровится.
Глава 3 ПОСЕМЕЙНЫЕ СПИСКИ
После того как мои арестантские дела наладились, Иван Фомич вручил мне пачку метрических выписей Комского, Анашенского, Медведевского и Сисимского церковных приходов на новорожденных и умерших и велел разнести этих новорожденных и умерших по волостным посемейным спискам.
— Давай, брат, давай! Пора тебе по-настоящему входить в дело, — наставлял он меня. — Действуй. Но учти — к этой работе надо относиться особенно строго. Никаких помарок, никаких исправлений и тем более ошибок. Это ведь на людей, понимаешь, списки, а не на домашний скот к податным ведомостям. По ним составляются призывные списки на рекрутов. Тут нужна пущая осторожность.
Я и сам понимал, какое важное дело поручает мне Иван Фомич. Посемейные списки велись в волости на каждую деревню, на каждое село по отдельности. Это были толстые книги, изготовленные в Красноярске в типографии, и записи в них делались по строго определенной форме. Люди, проживавшие в волости, числились в этих списках семьями. Семьи у всех огромные, и в них трудно разобраться. У другого хозяина несколько сыновей и несколько дочерей. Сыновья уж все поженились, у них пошли свои дети. Старшие сыновья уж выделились и живут своим домохозяйством, а по списку числятся по-прежнему в отцовской семье. А дочери повыходили замуж в другие деревни, а отметок об этом тоже нет. Только записи об отношении мужчин к воинской повинности велись в этих списках более или менее исправно. И почти в каждой семье на мужчин можно было найти такие записи: «Призван в 19… г. на действительную военную службу», «Зачислен в 19… г. ратником ополчения первого (или второго) разряда», «Освобожден в 19… г. от военной службы по состоянию здоровья», «Убит под Мукденом во время русско-японской войны».
Хотя посемейные списки старались вести аккуратно, но все равно они были неточные и все время исправлялись и дополнялись. Неправильные записи или случайные ошибки правили красными чернилами. Тут надо было не семь, а семьдесят семь раз отмерить и проверить, прежде чем внести какую-нибудь запись.
Ко всему этому в посемейных списках имелось много домохозяев с одинаковыми фамилиями. В Коме было много Кирилловых, Анашкиных, Зыковых и Черновых, в Анаше — Колеговых и Терсковых, в Улазах — Черкасовых и Сиротининых, в понизовых деревнях Лалетиных и Соломатовых, а Сисим и Корякова были почти сплошь заселены Потылицыными и Юшковыми. Кроме того, почти в каждой деревне имелись свои Непомнящие и Беспрозванные. У многих сходились не только фамилии, но и имена.
Когда я сунулся в комский посемейный список, то сразу застрял там среди нескольких косяков Зыковых, Анашкиных и Черновых, просидел два дня и не осмелился сделать ни одной записи. Иван Фомич заметил это и посоветовал мне отложить в сторону комский список и начать работу с кульчекских метрик. «С кульчекским списком, — сказал он, — тебе разобраться будет легче. А с комскими поможет Родионов».
С кульчекским посемейным списком я действительно быстро разобрался и вписал в него несколько новорожденных и умерших. К своему удивлению я не нашел в списке ни Матюгова, ни Ивочкина, ни Ворошкова и других наших поселенцев. На мой недоуменный вопрос об этом Иван Фомич объяснил, что все эти поселенцы — бобыли. Пашни они не пашут, скота не держат, податей не платят, повинностей не отбывают. Как поселенцы они лишены права голоса на сходе, так что живут в деревне как бы на птичьих правах. Они считаются приписанными к нашей деревне. Это значит, что при явке на поселение они были направлены на жительство в Кульчек, а может, сами попросились туда, и с тех пор считаются приписанными к Кульчеку. Но волость к их жизни никакого касательства после этого уж не имеет и в посемейных списках их не числит.
Другое дело поселенцы, которые обзавелись семьями, имеют свое домообзаводство, пашут пашню, разводят скотишко. Право голоса на сельском сходе они тоже не имеют, но облагаются всеми податями, отбывают все крестьянские повинности, и их детей, вместе с сыновьями местных старожилов, забирают по рекрутскому призыву в солдаты.
Теперь я должен был приступить к работе над комскими списками и предварительно договориться об этом с комским писарем Родионовым. Несмотря на недолгое пребывание в волости, я уже хорошо знал Кирилла Тихоновича. Ему едва исполнилось семнадцать лет, а он заправлял уж всем комским обществом. А в комском обществе свыше трехсот домохозяев, не считая поселенцев и всякой приезжей голытьбы. Но трудность его писарской работы состояла не в том, что общество было здесь большое, а в том, что народ в Коме был привередливый и зловредный.
У нас в Кульчеке мужики все неграмотные. Редко-редко кто может с грехом пополам накорябать свою фамилию. А в Коме школа открылась много раньше нашей, и у них среди мужиков уж много грамотеев. А потом, комские мужики любят тереться в волости около писарей и начальства, ко всему прислушиваться да принюхиваться. Кроме того, в Коме много народа, занятого разным рукомеслом — сапожники, шерстобиты, пимокаты, овчинники, кузнецы, плотники, коробейники, не говоря о поселенцах. Это народ все бывалый. Многие пашут пашню, держат скот, платят подати, имеют право голоса на сходе и гнут там свою линию. Из-за этого в Коме на сходах всегда бывает много споров и раздоров.
И тем не менее Родионов хорошо справлялся там со своим делом, и Ивану Иннокентиевичу не приходилось жучить его за задержку разных срочных ведомостей и отчетов. Наоборот, его часто ставили в пример другим писарям.