Мне очень хотелось бы переделанную и исправленную статейку мою видеть напечатанною. Узнав недавно, к своему удивлению, что я считаюсь членом Московского Общества, я мог бы с просьбою о напечатании этой статьи обратиться в редакцию Математического сборника, но не решаюсь сделать этого сам, так как чувствую себя очень скомпрометированным ошибками статьи, напечатанной в Ученых записках Казанского университета. Поэтому прибегаю к Вашей помощи с покорнейшею просьбою не отказать взять на себя труд просмотреть содержание посылаемой вместе с этим письмом рукописи. Затем я покорнейше просил бы Вас, если бы Вы нашли это возможным, рекомендовать статью редакции Математического сборника для напечатания, а в противном случае прислать ее обратно.

Во всяком же случае, если бы Вам было угодно сообщить мне какие-либо замечания Ваши относительно этого предмета, то этим Вы доставили бы мне величайшее удовольствие» (письмо от 20 октября 1888 года).

Часто приходят письма от Михельсона.

«Дорогой Александр Григорьевич! — пишет он Столетову.

Очень Вам благодарен за подробности о житье-бытье нашего Общества и за другие сведения, которые Вы сообщаете. Мне поневоле приходится жить все более воспоминаниями, а потому можете себе представить, как меня все это интересует.

Но карточка Ваша, в которой Вы просите присылки нескольких экземпляров диссертации, меня сильно озадачила. Дело в том, что здесь у меня имеется всего-навсего один экземпляр, который я сохраняю для собственного употребления.

Все же остальные остались в Москве и при том по странному стечению обстоятельств пока недоступны и для Вас.

Уезжая неожиданно и поспешно из Москвы, мои родные уложили их вместе с остальными книгами моими в ящики и (так как квартира за нами не осталась) разместили их по сараям и амбарам, мне в точности неизвестным.

Я писал брату в Петербург, чтобы он, когда будет в Москве, отыскал их и доставил Вам экземпляров 10. Но когда сие будет, не знаю. Брат так погружен в свои дела и хлопоты, что даже и не пишет, и я в точности не знаю о его намерениях и распределении времени.

На-днях получил книжку Н. Е. Жуковского и очень благодарен ему за присылку оной. Я получил также от Общества Л. Е. [любителей естествознания] торжественное печатное удостоверение о присуждении мне премии и на-днях отправлю благодарственное послание.

После моего последнего письма к Вам я еще пролежал в постели более недели, вследствие небольшого кровоизлияния. Теперь лучше. Но плеврит и проч. все еще не прошел.

Здесь все очень заняты коховским открытием. Наш врач скоро уже возвратится из Берлина и привезет с собою драгоценную жидкость неизвестного состава. Я, вероятно, также решусь подвергнуться этому небезопасному эксперименту.

Правда, не очень приятно играть в некотором роде роль морской свинки. Но что же делать! Когда терять уже нечего, становишься готовым на всякий риск.

Работать даже исподволь мне все еще не удается.

Сердечный поклон общим знакомым.

Глубоко преданный Вам В. Михельсон» (письмо от 12 ноября 1890 года).

И всем Столетов отвечает — дает советы, оказывает моральную поддержку, анализирует научные труды своих корреспондентов.

В эти же годы он стал почетным членом Киевского университета, Киевского физико-математического общества, Киевского общества естествоиспытателей.

Физическая лаборатория Московского университета широко распахивает свои двери перед иногородними учеными. В лаборатории тесно, трудно разместить даже всех желающих работать в ней студентов. Но Столетов никогда не отказывает физикам, которые хотели бы поработать под его руководством. Многие физики из провинциальных городов находят у него приют.

Столетов был одним из тех людей, которые не желали мириться с действиями реакционного правительства.

В 1887 году происходили крупные студенческие волнения. Генерал-губернатор распорядился вызвать наряд полиции для прекращения студенческих беспорядков.

Накануне того дня, в который должно было произойти избиение студентов полицией, из ворот университета вышла группа профессоров. Рядом с Тимирязевым шагали Столетов, Чупров и Марковников. По вьюжной Москве, по ночной Тверской ученые пошли к генерал-губернаторскому дому.

Настойчиво потребовали они, чтобы генерал-губернатор их принял. Благодаря хлопотам Столетова, Тимирязева и их друзей избиение студентов было предотвращено.

Ясно, что такие поступки Столетова и Тимирязева расценивались как бунтарство.

Многим помогал Столетов в это тяжелое время.

В 1887 году к Александру Григорьевичу пришел П. М. Голубицкий.

Он услышал, что в Боровске, маленьком городке Калужской губернии, живет странный молодой учитель Циолковский. Этот глухой человек создает проекты каких-то летательных аппаратов, но организации, куда он направляет свои проекты, отклоняют их. Царские чинуши считают его провинциальным чудаком, автором фантастических проектов.

Голубицкий рассказал о Циолковском Столетову, показал его работы. Столетов немедленно принял горячее участие в молодом изобретателе. Он понял глубокое научное содержание его работ, оценил его проекты.

Вернувшись в Боровск, Голубицкий передал Циолковскому приглашение Столетова.

И вот Циолковский в Москве. Он поднимается в квартиру великого ученого. Тот встречает ею радушно и доброжелательно.

Благодаря стараниям Столетова Циолковскому удается познакомить со своими проектами ученый мир. Циолковский выступает с докладом на заседании физического отделения Московского Общества любителей естествознания. Столетов собирает на его доклад многих виднейших ученых, среди которых такие, как И. И. Боргман, Я. И. Вейнберг, В. А. Михельсон и профессор Н. Е. Жуковский — основоположник науки о летании.

Взволнованно рассказывает молодой изобретатель ученым о своем проекте цельнометаллического дирижабля. Здесь впервые он видит участие к себе. Дерзновенный проект Циолковского Столетов передает для окончательного заключения своему другу и ученику Н. Е. Жуковскому.

Так же как и Столетов, Жуковский дает восторженный отзыв об изобретении Циолковского.

Сочувствие передовых ученых окрыляет изобретателя. Столетов начинает хлопоты, пытаясь добиться перевода Циолковского на службу в Москву. Горячее участие в судьбе Циолковского принимает и Менделеев.

Попытки ученых устроить судьбу Циолковского терпят неудачу. Но теплые, сердечные слова Столетова, Жуковского, Менделеева согревают сердце Циолковского, они утверждают в нем веру в себя, желание жить и творить для родины.

До самых последних дней своей жизни Столетов поддерживал близкие отношения с Циолковским. Все эти годы он пытался добиться у официальных кругов одобрения проектов Циолковского, оказания поддержки изобретателю.

Свидетельство того, что Столетов относился с огромной заботой и вниманием к неизвестным людям, мы можем найти и в мемуарах Андрея Белого. Белый рассказывает об этом, как, впрочем, и всегда о Столетове, с насмешкой:

«У нас появлялся Столетов прередко, вполне неожиданно, безо всякого дела; и не один, а… в сопровождении неизвестного чудака… Приведенная Столетовым к отцу странная личность развертывала веер юродств; а Столетов, бывало, сидит, молчит и зорко наблюдает впечатление от юродств приведенной им к отцу личности; насладившись зрелищем изумления отца перед показанным ему чудачеством, профессор Столетов удаляется надолго и потом — как снег на голову: появляется с новым, никому неизвестным чудаком.

Почему-то явление Столетову чудаков вызывало в нем всегда ту же мысль: надо бы с чудаком зайти к профессору Бугаеву».

Чудаками, чуть ли не юродивыми казались ученым мужам безвестные русские самородки, которых находил Столетов.

«Без дипломов, без ученых степеней, а туда же — заниматься наукой!» — пожимали они плечами. Смелые мысли отпугивали их. Привыкнув топтаться на проторенных дорогах, что могли они понять в том, что выходило за круг привычных представлений!

Ведь даже гениального Циолковского педанты от науки считали чудаком!