"Все произошло из праха и все возвратится в прах" (Екклесиаст, 3, 20). Измученный болезнями и семейными неурядицами, "государь всея Руси" явно близился к концу своего земного пути. Он все меньше думал о делах и все больше — о спасении души. Рассказывают, что незадолго до кончины он решил вновь переписать завещание и передать престол Дмитрию-внуку. Этим решением он обелил бы свою совесть, но поставил бы Московскую Русь на грань небывалой внутренней смуты. Впрочем, сделать этого Иван уже не успел. 27 октября 1505 г. в возрасте 65 лет он скончался.

Кончина Ивана III не изменила положения Даниила Щени. Он был по-прежнему незаменим там, где требуется присутствие опытного и надежного воеводы. Летом 1506 г., когда возникла опасность набега казанских татар на русские земли, Даниил был послан в Муром и возглавил собранные там полки. Но на этот раз татары отказались от своего замысла.

В 1508–1510 гг. Щеня вновь занимал пост новгородского наместника. Во главе новгородской рати он участвовал в русско-литовской войне, вызванной восстанием против нового великого князя Литовского Сигизмунда (1506–1548) крупнейшего православного литовского магната Михаила Глинского. Правительство Василия III решило оказать Глинскому военную помощь.

Даниилу Щене со своим полком приказано было идти к Орше. Туда подтянулись и другие воеводы. Осада Орши затянулась (36, 88). А тем временем Сигизмунд лично прибыл к Орше во главе большой армии. Московские воеводы получили приказ отступить к Вязьме, обойдя Смоленск с юга. Учитывая возможность внезапного движения литовцев к Торопцу, Василий III послал Щеню туда. Изгнав проникших в город литовских людей, Даниил заставил торопчан целовать крест на верность московскому государю (55, 53).

Пробыв некоторое время в Торопце, Даниил вернулся в Новгород. Известно, что 29 марта 1509 г. он в качестве новгородского наместника заключил 14-летнее перемирие с ливонскими послами. Этот договор был выгоден России: ливонцы обязывались не вступать в союз с Литвой (66, 153–154).

По мнению некоторых историков, в этот же период Даниил Щеня выхлопотал у Василия III прощение своему двоюродному брату Василию Патрикееву, насильно постриженному в монашество в 1499 г. под именем Вассиана. Около 1510 г. князь-инок появился в Москве. Авторитет Вассиана Патрикеева вскоре стал так высок, что даже сам Василий III часто навещал его в Симоновом монастыре.

Впрочем, своим возвышением Вассиан был обязан не одним только родственным связям. Из монастырского заточения он вышел с богатым запасом мыслей и знаний. Беседы с ним доставляли удовольствие всякому, кто умел ценить умное слово. Наконец, его взгляды на роль церкви и монастырей в жизни общества оказались созвучны настроениям и планам самого великого князя.

Около 1512 г. Даниил занял одну из самых почетных государственных должностей — московского наместника. Летом 1512 г. наряду с другими воеводами он ходил с войском на Оку, готовясь дать отпор крымцам. Зимой 1512–1513 гг., во время первого похода Василия III на Смоленск, Даниил был главным среди сопровождавших его воевод (36, 151). Летом 1513 г. он участвовал и во втором походе на Смоленск. Однако город и на этот раз устоял. Лишь третий поход, летом 1514 г., принес успех "московитам". И вновь непосредственным руководителем военных действий был Щеня.

Ценя боевые заслуги Даниила, великий князь возложил на него почетное поручение: первому из московских воевод въехать в сдавшийся на милость победителей город и привести его жителей к присяге (23, 349). Лишь после этого 1 августа 1514 г. Василий III торжественно въехал в Смоленск. Вскоре Даниил покинул покоренный город, передав бразды правления своему старому сослуживцу — бывшему новгородскому наместнику князю В. В. Шуйскому, назначенному смоленским наместником.

Война с Литвой продолжалась. Разгром русского войска в битве под Оршей 8 сентября 1514 г. качнул чашу весов в пользу Сигизмунда. Летом 1515 г. можно было ожидать новых попыток литовцев возвратить Смоленск. И потому Даниил Щеня вновь послан был с войском занять позицию неподалеку от Смоленска — в Дорогобуже. Однако боевых действий тем летом так и не произошло. Обе стороны занялись поиском союзников, дипломатическими разведками и переговорами.

Поход к Дорогобужу летом 1515 г. — последнее известие источников о Данииле Щене (38, 33). Несомненно, он был уже в весьма преклонных годах. Однако ни даты его кончины, ни места захоронения мы не знаем…

Даниила Щеню можно по праву назвать одним из видных строителей Московского государства. Но думал ли Даниил, что строит он не только крепость и храм, но также и тюрьму? И в числе первых узников этой тюрьмы окажутся и его собственные дети…

Эпоха Ивана III отмечена глубокими переменами в самых различных областях жизни общества. Они созревали давно, исподволь, но прорвались наружу на глазах одного поколения. Символом этих перемен стал "государь всея Руси" Иван III. Прожив долгую жизнь, он как бы соединил своей личностью два различных по своему политическому устройству мира. За несколько десятилетий на смену большому семейству сварливых, но суверенных княжеств и земель явилось единое, но основанное на всеобщем бесправии Российское государство. Сторонние наблюдатели неизменно поражались своеобразию его облика. На восточнославянской этнокультурной канве причудливо переплетались византийские и монгольско-половецкие узоры. В этой пестрой ткани мелькали финно-угорские и романо-германские нити.

Строительство нового государства ощущалось современниками как строительство нового мира. Оно несло людям свободу от внешнего порабощения, от зависимости перед чужеземцами. Рождалась новая историческая общность людей — "московиты". Подданные "государя всея Руси" были равны и в своей гордыне обитателей "третьего Рима", и в своем ничтожестве перед лицом "Державного".

Стремительность перемен, происходивших во второй половине XV в., могла бы вызвать головокружение даже у современного горожанина, привыкшего к непрестанной смене лиц и впечатлений. Что же испытывал человек той эпохи — эпохи, когда люди измеряли время не минутами и секундами, а сменой зимы и лета, когда традиция, "старина" считалась высшим критерием истины?!

Люди дела, не склонные к умствованиям, — а именно таким был, вероятно, и наш герой Даниил Щеня — всецело предавались радостному ощущению созидания нового мира. Они не щадили себя и других в этой великой работе еще и потому, что были уверены: ее благосклонным зрителем является сам Всевышний.

Но и тогда уже некоторые наблюдательные люди с тревогой замечали: у молодого Российского государства оказалось каменное сердце. Современник и, быть может, собеседник Даниила Щени московский дипломат Федор Карпов в послании к митрополиту Даниилу (1522–1539) рассуждал так: "Милость без правды есть малодушество, а правда без милости есть мучительство, и оба они разрушают царство и всякое общежитие. Но милость, правдой поддерживаемая, а правда, милостью украшаемая, сохраняют царю царство на многие дни" (11, 515).

Эти слова Карпова не были пустой риторикой, "плетением словес". 'За ними — мучительные раздумья над главным нравственным вопросом той эпохи: как примирить "правду" и "милость", Власть и Евангелие? Разумеется, этот вопрос существовал всегда. Но именно в ту эпоху, когда жил и действовал Даниил Щеня, он приобрел особую остроту: новое устройство общества влекло за собой и новое соотношение "сфер влияния" между "правдой" и "милостью". Понять весь драматизм ситуации можно лишь взглянув на нее глазами людей той эпохи. А это возможно лишь следуя реальному (от прошлого к будущему), а не ретроспективному (от будущего к прошлому) взгляду на ход событий.

Политическая раздробленность страны при многих отрицательных сторонах имела и свои достоинства. Русская земля в идеале мыслилась как сообщество равных суверенных княжеств и земель. При этом сохранялось и единство страны, которое утверждалось прежде всего единством языка, религии и династии.