Изменить стиль страницы

Тверские князья уже в начале XIV в. по праву претендовали на роль политических руководителей северо-восточной Руси. Они первыми подняли знамя вооруженной борьбы с Ордой: в 1317 г. князь Михаил Тверской разгромил большой отряд татар в битве у села Бортенева близ Твери. Эхо этой битвы разнеслось по всей Руси. Однако гордый, своенравный род тверских князей отличался удивительной беспомощностью в сложной игре вокруг ханского престола. Потомки Ярослава Ярославича Тверского (умер в 1272 г.) гибли один за другим от рук ханского палача и пополняли собой список чтимых церковью русских святых. В мужественной жертвенности тверских князей, их готовности сложить голову "за други своя" была какая-то безысходность. Это чувствовали и сами князья. Отчаяние толкало их на бессмысленные усобицы, которые разгорались уже в середине XIV в. В свои удельные споры тверичи все чаще вовлекали соседей — московских и литовских князей. Стяжавшие некогда славу мучеников, они теперь все чаше являются на сцене истории в роли заурядных себялюбцев.

В то время как тверские князья в начале XIV в. отличались на поприще святости, московские, напротив, запятнали себя целой чередой злодеяний. Младший сын Александра Невского, первый московский князь Даниил (1276–1304) не по праву завладел Переяславлем-Залесским и тем самым заронил семя будущей вражды между своими потомками и тверскими князьями. Его сын и наследник Юрий о Данилович уморил в темнице пленного рязанского князя, подвел под нож ханского палача великого князя Михаила Ярославича Тверского (1285–1318).

Зная о готовящейся над ним расправе, Михаил не стал спасаться бегством "в иные земли", как это часто делали князья, навлекште на себя гнев хана. Он мужественно явился на ханский суд и ценой своей жизни спас княжество от ордынского погрома. Вскоре после гибели Михаил стал почитаться в Твери как святой, мученически погибший "за христиан и отчину свою".

Алчный и воинственный, Юрий вечно ссорился с сородичами, добиваясь первенства. Желая обрести влиятельных покровителей, он женился в Орде на сестре хана Узбека. Злобного нрава Юрия побаивались даже его родные братья. Однажды семейный конфликт зашел так далеко, что братьям Юрия пришлось бежать из Москвы и искать спасения в Твери.

После гибели Юрия, убитого в Орде тверским князем Дмитрием Михайловичем 21 ноября 1325 г., московский престол занял его младший брат Иван. Он заложил основы могущества Москвы своей дальновидной и осторожной политикой. Став великим князем Владимирским в 1328 г., Иван Данилович, по словам летописцев, даровал русским землям "великую тишину". Прекратились ордынские набеги, затихли княжеские усобицы. Иван решительно покончил с грабежами и разбоями на дорогах, укрепил феодальное правосудие. Словом, это был человек разума и порядка в мире, где властвовали буйные — то низменные, то возвышенные — страсти.

Все великие основатели новых форм человеческого общежития — а к их числу, несомненно, принадлежал и Калита — неизбежно сталкивались с нравственной проблемой, суть которой хорошо определил Э. Ренан: "Много великих целей не могло быть достигнуто иначе, как путем лжи и насилий. Если бы завтра воплощенный идеал явился к людям для того, чтобы править ими, — ему пришлось бы стать лицом к лицу с глупостью, которую надо обманывать, и со злостью, которую надо укрощать. Единственно безупречным является созерцатель, который стремится только открыть истину, не заботясь ни об ее торжестве, ни об ее применении" (56, XIV).

Иван Данилович был не созерцателем, а политиком. В борьбе за власть он должен был не раз перешагивать через кровь. Дважды, в 1322 и 1327 гг., он сопровождал грабившие Русь ордынские "рати". Он подготовил казнь в Орде тверского князя Александра Михайловича и его сына Федора в 1339 г. На его совести был настоящий погром Ростова, учиненный московскими воеводами в конце 20-х гг. Иван чаще других князей ездил в Орду, клеветал и наушничал там.

Как истинный "основоположник" Иван был человеком идеи. Да и могло ли быть иначе? Ведь только вера в святость цели может хотя бы отчасти успокоить раненую совесть. Что же касается совести, то она — вопреки распространенному мнению — в той или иной мере заложена в каждом из людей.

Итак, чем больше зла творил Иван, тем горячее была его вера. Он строил храмы и монастыри, искал случая услужить высшему духовенству и самому митрополиту Киевскому и всея Руси. Вероятно, и в этом была большая доля политического расчета: содействие или хотя бы невмешательство церковных верхов позволяло Ивану более уверенно идти к цели. Однако, как истинный сын своей эпохи, он часто думал о спасении души, боялся геенны огненной, ожидавшей грешников после смерти.

Желая примириться с Богом, Иван постоянно совершал то, что христианская мораль расценивала как добрые дела, которые смягчают участь грешника, позволяют надеяться на милосердие Всевышнего. Из висевшей на поясе сумы ("калиты") он раздавал щедрую милостыню нищим, за что и получил свое оригинальное прозвище. Впрочем, источники донесли до нас и другое прозвище Ивана — "Добрый" (7, 561).

Устроив рядом со своим дворцом Спасский монастырь, князь стремился уподобиться иноку. Он постился, строго соблюдал обряды, простаивал ночи напролет в придворной молельне. По примеру своего деда — Александра Невского, Иван незадолго до кончины принял великую схиму. Вероятно, в память об отце он избрал монашеское имя Ананий. Так звали одного из "трех отроков" — мужественных сподвижников пророка Даниила. За отказ поклониться чужеземным кумирам три отрока — Анания, Азария, Мисаил — был брошены в огненную печь, а Даниил — в ров с голодными львами. Однако все они были спасены ангелом, посланным Богом.

Уже со времен Ивана Калиты причудливая смесь жестокости и коварства с истовым благочестием и "нищелюбием" стала родовой чертой московских правителей. Конечно, было бы неверно расценивать их склонность к покаянию как лицемерие. Несовместимость Власти и Евангелия воспринималась ими как личная трагедия, как постоянная глухая боль и угроза.

Украсив Москву россыпью новых каменных и деревянных храмов, устроив в ней достойную резиденцию для митрополита, Иван, по существу, превратил ее в церковную столицу Руси. В его сознании появилась мысль об особом покровительстве Москве со стороны Богородицы. Прежде ее любимым городом считался Владимир-на-Клязьме. Там, в посвященном ей Успенском соборе, хранилась чудотворная икона Владимирской Богоматери. С упадком Владимира и переносом резиденции великого князя в Москву Богородица должна была "переехать" на новое место. В 1326–1327 гг. в Москве для нее был построен новый белокаменный "дом" — собор Успения Богоматери. В источниках той эпохи его именно так и величают — "дом Пречистой Богородицы".

Духовное наследие Ивана Калиты сохранил и приумножил его сын, великий князь Семен Иванович (1340–1353). И по характеру, и по образу действий он весьма походил на отца. Властный и деспотичный, он по праву получил свое прозвище "Гордый". В системе христианской морали гордость считалась одним из главных пороков. Ее синонимами служили такие слова, как "дерзость", "наглость", "самонадеянность". В ту эпоху каждый знал грозные слова Священного писания: "Бог гордым противится" (I Пет., 5,5).

Подобно отцу, Семен искал примирения с Богом на путях строительства храмов, "нищелюбия" и иных благих дел. Найдя общий язык с византийцами, он подготовил возведение на митрополичий престол московского монаха Алексея — сына черниговского боярина Федора Бяконта, приехавшего на службу к Даниилу Московскому в конце XIII в.

В глазах современников Семен, как и его отец, был великим грешником. На это указывали многочисленные проявления гнева Божьего, случившиеся в его княжение: неоднократно испепелявшие всю Москву пожары, страшные знамения в природе и наконец — "великий мор" начала 50-х гг. Жертвами неизвестной болезни — по-видимому, легочной чумы — стали все члены семьи великого князя, за исключением его третьей жены княгини Марьи. Сам Семен скончался 26 апреля 1353 г. В своем завещании он умолял наследников исполнить его распоряжения и не враждовать друг с другом, "чтобы свеча не угасла". В этих словах напоминание о святости московского дела — "собирания Руси".