– И кто они – не опознали?

– Кто? – Чумазилла забыла о том, что сказала минуту назад.

– Вы говорили о трупах.

Леонид Моисеевич начал взбираться по лестнице, и Чумазилла последовала за ним.

– Они были обезглавлены. Но Клюкин их узнал. Он подозревал неладное. Он примчался со своей охраной и понял – это Чаянов и Лариса Рейснер.

– Этого быть не может! – Леонид Моисеевич остановился. – Кто поднимет руку на Верховного вождя?

– Вы убеждены, что его избрали Верховным?

– Почти так же, как в своем имени, – ответил Леонид Моисеевич.

– Нам ничего не сообщают.

– На каком этаже они живут? – спросил доктор.

– На третьем. Еще один пролет.

– Вам нет смысла оставаться внизу.

– Разумеется, – согласилась Чумазилла, – только дайте перевести дух.

Они постояли на площадке, потом Чумазилла закричала:

– Егор, открывай, принимай гостей!

– Егор! – Леонид Моисеевич поднимался по последнему пролету.

Дверь отворилась.

– Какие гости! – обрадовался Егор.

За время, пока Леонид Моисеевич его не видел, молодой человек исхудал, лицо осунулось.

Жизнь здесь не красит, подумал доктор, но вслух ничего говорить не стал.

Люся встретила их в коридоре.

Они прошли в комнату, где стоял широкий диван, покрытый одеялами, стол, на котором лежали листы бумаги и несколько карандашей. У стены стоял книжный шкаф, старый, столетней древности, из красного дерева. Книги, которые в нем не поместились, лежали стопками вдоль стены.

– Такой дом был бы приятен и у нас, – сказала Чумазилла, и все ее поняли.

– Садитесь, – сказала Люся.

Леонид Моисеевич любовался ею, и не только потому, что она не потеряла стройной красоты, балетной прямоты спины и изысканной сухости щиколоток. Лицо ее, как и прежде, было простым, может быть, простоватым, но гармоничным и тонко очерченным, словно оно было мраморной копией живой Люси. Румянец ушел, пропал, но Люся припудрила щеки, а может, даже клала тон, чтобы казаться живее.

Она обрадовалась доктору даже больше, чем Егор, потому что для нее доктор был первым и одно время единственным другом в этом мертвом мире, куда она впервые попала девочкой и смогла вместе с Егором отсюда убежать – первая и единственная беглянка.

Доктор защищал ее как мог, когда было совсем худо. А потом они потеряли друг друга. И Люся даже не подозревала, что доктор оказался в Петербурге.

– Садитесь, – сказала Люся, расцеловав доктора, для чего ей пришлось немного наклониться. – Мне жаль, что нельзя вас чаем напоить. Не могу привыкнуть. Ко многому привыкла, а к жизни без чая – не могу.

– Я тебя понимаю, – сказала Чумазилла.

– Да вы садитесь, садитесь. – Егор уговаривал гостей посидеть на диване. – Тут не жестко.

– Почему вы нас искали? – спросила Люся.

– Вот именно! – Тут и Чумазилла сообразила, что этот вопрос надо было задать давно.

– Я услышал имя Люси от Берии, – сказал Леонид Моисеевич. – Вот испугался и побежал.

– Почему испугались? – спросил Егор. Но и сам он напрягся.

– Мне не понравился контекст, в котором прозвучало имя Людмилы.

– А что за контекст?

– Лаврентий Павлович разыскивает Люсю, – объяснил доктор. – Он даже узнал, что Люся живет на Подьяческой, только не выяснил, на какой из Подьяческих. Вот я и кинулся сюда, мне еще повезло, я рикшу поймал.

– Который по Невскому людей возит? – спросил Егор. – Я как-то на нем ездил.

– Погоди ты, Егорка, – перебила его Люся. Хоть она и младше Егора на шесть лет, она всегда чувствовала себя старшей, потому что была бедной, битой, несчастной и страшно живучей помоечной кошкой – так ее называла мать. И все, чего она добилась, она добилась упрямством и трудом. Егорка мягкий. Егорка жил в нормальной семье, его лелеяли и любили, у него были друзья, а родители не пили. – Погоди, Егорка, – повторила Люся. – Объясните, зачем меня ищет этот палач?

– Я знаю только, что он посылал своих людей искать вас. У него есть верный агент по имени Крошка, это маленькое хрупкое создание...

– Знаю, – сказала Люся.

– Этого быть не может! – воскликнул Егор.

– Я так и думала. – В голосе Чумазиллы звучало торжество победившей справедливости. – Я с самого начала поняла неладное – как она могла случайно встретить генерала и втереться к нему в доверие? Гадина, задушу ее собственными руками.

– Эта Крошка – агент Берии? Но зачем?

– Я могу воспроизвести ход его мыслей, – сказал Егор. – Мы хотели послушать, о чем они будут говорить на сенате, на выборах Верховного.

– Зачем вам это слушать? – спросил доктор.

– Я чую, – вмешалась Люся, – что грядут перемены. Это не очень торжественно звучит. Но в самом деле что-то плохое, я убеждена. Могут же у нас быть предчувствия?

– Конечно, вам не все равно, – согласился Леонид Моисеевич, который знал, что молодые люди оказались здесь не потому, что убегали от действительности.

– И мы не зря туда пошли, – сказал Егор. – Я услышал страшные вещи. Настолько страшные, что смог рассказать о них только генералу.

– А он теперь все разболтает своей фаворитке, – сказала Чумазилла. – Если уже не разболтал.

– Берия выследил меня и поймал, – сказала Людмила. – Но Егорушка вытащил меня из Смольного, а потом мы... забыли, что Берия будет нас искать.

– Это следствие жизни в нашем мире, – мрачно сказал Егор. – Такие глупости надо наказывать.

– Я виновата, Егорушка, – сказала Люся.

Будучи девушкой сдержанной и даже сухой, всю свою нежность, благодарность и преклонение она обращала лишь к Егорушке, единственной ее ценности.

– И чего же Берия хочет? – спросил Егор у доктора.

– Как я понимаю, ему очень хочется отыскать Люсю. Он не знает, чем она ему угрожает, с кем она связана. Может, он даже преувеличивает ее опасность... – Доктор замолчал, посмотрел на Егора, на Люсю, ничего не прочел на их лицах и продолжал: – Он замыслил какой-то большой эксперимент. И для этого ему нужен я и еще другие люди. Но он, конечно же, никому здесь не доверяет, он боится и своих союзников, консулов.

– Боюсь, что слишком боится, – сказала Чумазилла. – Если это он убил Чаянова и Ларису, значит, будет война. Клюкин ему этого не простит.

– Я бы на его месте больше боялся владыку Никифора, – сказал Егор. – Мы с Люсей шли через леса из Москвы, мы бывали в скитах. Берия не подозревает, что и кто там скрывается.

– Вы и мне ничего не рассказывали, – обиженно заметила Чумазилла.

– Ты не спрашивала, – сказала Люся.

– Что еще знает Берия и что еще замышляет? – спросил Егор у доктора.

– О вас он больше ничего не знает. Он снова послал Крошку к генералу, чтобы она выведала у него, кто вы и кто за вами стоит. А я как услышал, то улучил момент и убежал из лаборатории.

– Из какой лаборатории? – спросила Люся.

– Из моей лаборатории. Каким бы дурным ни был ваш Берия...

– Он не наш.

– Каким бы дурным он ни был, но он дал мне возможность работать. Без этого я бы снова погиб.

– Бог с ней, с лабораторией, – сказала Чумазилла, – но нам надо отсюда уходить. Если Крошка узнала, где вы живете, то с минуты на минуту могут нагрянуть велосипедисты.

– У Крошки нет крыльев, – сказал доктор. – Даже если ее повезли велосипедисты... я думаю, что у нас есть время.

– Скажи тогда, дядя Леня, – Люся вдруг погрузилась в прошлое, когда была девочкой, попавшей сюда по случайности и могущей надеяться лишь на доктора, – скажи, что у тебя за лаборатория? Чем можно здесь заниматься?

– Кровью, – сказал доктор, – ты же знаешь, что по происхождению я гематолог. Мне было интересно узнать, какие изменения претерпевает человеческая кровь в этом безвременном мире. Мне нужно было понять, не обратимы ли эти процессы.

– Свежо предание, – заметила Чумазилла.

– Я понимаю, насколько малы мои возможности – ведь это проблема глобальная. Но ведь кто-то должен начать? Даже если там, наверху, знают о нас и наших бедах, у них нет возможности изучать нашу кровь. А у меня есть.